Лютер Блиссет - Кью

• Название: Кью
• Автор: Лютер Блиссет
• Издательство: Махаон, Иностранка
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94145-448-8

В конце XX века большая компания радикально настроенных литераторов, художников, университетских профессоров объединилась в литературную группу, взяв себе в качестве коллективного псевдонима имя чернокожего футболиста Лютера Блиссета. Их шумные, протестные художественные акции быстро привлекли внимание европейской общественности, но серьезный успех к проекту «Лютер Блиссет» пришел, когда несколько его участников, о которых достоверно известно лишь, что они жители Болоньи, создали роман «Кью», практически сразу же переведенный на множество языков.

Религиозные войны, потрясавшие Европу в XVI веке, вовлекают в свой водоворот героя-рассказчика. В течение десятилетий он, один из вождей восставших протестантов, меняет имена, обличья, страны, встречая победы и поражения, находя любовь и теряя друзей. И все это время за ним следит всевидящее око, неуловимый шпион кардинала Караффы, будущего Папы Павла IV. Лишь перед тем, как навсегда покинуть Европу, герой узнает, кто он, этот загадочный Q…

---

Перна переводит дыхание, лица присутствующих окаменели, словно в комнату вошел дрессированный медведь. Через миг итальянец снова бросается в атаку:

— Собор, signori, станет сведением счетов между правителями Европы. Пишите, сколько вам угодно, пишите свои теологические трактаты, но знайте, что ни вам, ни Кальвину, ни Лютеру не сыграть ведущих партий в этой игре. Если вы хотите выжить, вам придется выдумать что-нибудь новенькое.

***

— Мессир Пьетро, подождите!

Коротышка прекращает ковылять по грязи, поворачива ется, видит меня и возвращается на середину улицы.

— Ах, это вы. Я думал… — Расстояние не позволяет мне расслышать конца фразы.

Теперь я пытаюсь держаться рядом с ним:

— Что вы имели в виду? Вы хотели сказать, что надо думать о чем-то другом?

Итальянец улыбается и качает головой:

— Идемте со мной. — Он тащит меня за руку к повороту, и мы углубляемся в переулок. Его нелепая прыгающая походка вызывает у меня совершенно нетактичную улыбку. Как ни странно, этот человечек всегда умудряется поднять мне настроение.

— Послушайте, дружище. Здесь больше нечего делать. Все ваши друзья… — Он прерывается, заметив мою поднятую руку: — Простите меня, друзья мессира Опоринуса — милейшие люди, но они ровно ничего не сделают. — Черные глазки всматриваются в шрамы на моем лице, словно в поисках чего-то. — Их волнуют лишь расхождения и совпадения их точки зрения с мнением Кальвина. А такие люди, как вы, дружище, прекрасно понимают, что все в мире устроено совсем по-другому, capito?

— Чего же вы хотите добиться?

Он вновь тащит меня за руку:

— Идемте! Не будем ходить вокруг да около: если нужен итальянский книготорговец, чтобы рассказать им, как обстоят дела, это значит, что эти светлейшие головы не видят дальше собственного носа! Пишут теологические трактаты для других докторов, capito? Но если вдруг одним прекрасным днем они окажутся, всем скопом, привязанными к столбу на костре, возможно, у них наконец-то откроются глаза! Только тогда будет слишком поздно. Я хотел сказать, друг мой, что жребий брошен. В Германии вы достаточно порезвились, к тому же вы руководствовались и высшими идеями, потом были голландцы, эти непревзойденные весельчаки, безумные, как понесшие лошади, теперь еще и французы со швейцарцами, и Кальвин, становящийся звездой, символом восстания против папства. Все это вздор, мой господин: власть, только власть — вот за что все они перережут друг другу глотки. Ради бога, не поймите, что старый Лютер не верит во всю эту дребедень. Я и не утверждаю, что наш мужественный Кальвин не убежден во всей этой глупости, но они всего лишь пешки. Если они не будут устраивать правителей, эти черные вороны[63] станут никем, я вам говорю, ни-кем!

Я освобождаюсь от его хватки, опьянев от его слов.

Перна пожимает плечами и разводит свои невероятно короткие ручки:

— Я занимаюсь своим делом, capito? Я книготорговец, постоянно в разъездах, вижу уйму людей, продаю книги, раскапываю таланты, зарытые под горами бумаги… Я пропагандирую идеи. Моя работа самая рискованная в мире, capito? Я несу ответственность за распространение идей, возможно, самых опасных, capito? — Он указывает в направлении дома Опоринуса: — Они пишут и печатают — я распространяю. Они верят, что книга ценна сама по себе, верят в красоту абстрактных, оторванных от жизни идей.

— А вы нет?

Одного взгляда достаточно.

— Идея ценна, когда она распространяется в нужном месте и в нужное время, друг мой. Если бы Кальвин напечатал свое «Наставление» три года назад, король Франции попросту сжег бы его и глазом не моргнув.

— Я пока все еще не понял, к чему вы ведете?

Он нервно подскакивает на месте:

— Diavolo, вы слушаете или нет?! — Он вытаскивает из сумки, с которой не разлучается, пожелтевшую книжонку. — Возьмите «Благодеяние Христа». Маленькая, удобная, понятная, прекрасно умещается в кармане. Опоринус и его друзья видят в ней надежду. Но вы, хотя бы вы понимаете, что вижу в ней я? — Небольшая пауза, чтобы произвести нужный эффект. — Войну. Это выстрел в упор, это потенциальное оружие. Вы считаете, что это шедевр умственного труда? Это посредственная книжонка, перемывающая косточки очень многим и синтезированная из «Наставления» Кальвина. Но в чем же ее сила? В том, что она, в отличие от католической доктрины, зиждется на оправдании per sola fede![64] И что это значит? А то, что, если эта книга распространится и станет популярной, в первую очередь среди кардиналов и тееологов, возможно, вам, Опоринусу и его друзьям инквизиция не будет дышать в затылок и наступать на пятки остаток ваших дней! Если эта книга заслужит одобрение нужных людей, фанатичные кардиналы рискуют остаться в одиночестве, capito? Книги изменяют мир, лишь если мир способен переварить их.

Он переводит дыхание и смотрит на меня с минуту, кажущуюся вечностью, прищуренными глазами:

— А если следующий Папа будет склонен к диалогу? А возможно, он будет еще и противником методов «Святой службы»?

— Папа всегда Папа.

Он делает неодобрительный жест:

— Но остаться в живых и иметь возможность так рассуждать — лучше, чем быть сожженным на костре.

Он уже готов подхватить свою сумку и уйти, но и на этот раз я останавливаю его:

— Подождите.

Он останавливается. Кажется, у этого крохотного человечка и пот и сила исходят из всех пор. Во взгляде есть что-то от Элои, в решительности — от Гоца фон Полница.

Он улыбается:

— Скажу-ка я вам, вам стоит отправляться в Италию как можно скорее, пока пыль и грязь этого города окончательно не засорили вам мозги.

— Шлюхи, совместное дело, запрещенные книги и папские интриги? И вы мне это предлагаете?

Он слегка подпрыгивает, уже удаляясь и пытаясь ускорить шаг:

— А что еще придает жизни смак?

Глава 5

Базель, 28 апреля 1545 года

— Я слышал, вы уезжаете? Может быть, поговорим о делах?

Он жизнерадостно смеется и проводит меня в гостиную, где потрескивает огонь и для нас приготовлены два кресла. Непременная бутылка вина — уже на столе. Все почти так, как я ожидал.

Он потирает руки, наклоняясь вперед, весь во внимании.

Я не могу сдержать улыбки, глядя на этого человечка.

— Если я должен вложить свои деньги, надо хотя бы объяснить мне, что у вас на уме.

Он энергично кивает:

— Конечно же, обязательно. Но вы в обмен скажете мне, что заставило вас согласиться.

— Мне это кажется вполне приемлемым.

Вприпрыжку он отправляется к своей сумке, из которой вытаскивает пожелтевшую книжонку.

— Вот она — «Благодеяние Христа» брата Бенедетто из Мантуи. Это событие года! Биндони отпечатал ее в Венеции в сорок третьем и смог довести тираж до нескольких тысяч экземпляров. Я сам участвую в ее распространении: мой контракт с Биндони гарантирует мне половину прибыли.

— Давайте ближе к делу.

Встав на цыпочки, он придвигает свое кресло к моему, а на лице у него прехитрейшее выражение, как у торговца мехами, который собирается впарить их шведу. — У Биндони есть мужество, но не хватает денег, которые расширяют кругозор. Пожалуй, лучше я объясню это так. В Венеции часто встретишь книгу, скажем так, далеко не ортодоксальную — венецианцы пытаются остаться независимыми от папы даже в религиозных вопросах, в ином случае Биндони не отважился бы напечатать «Благодеяние». Но если кто-то с головой и с малой толикой практической сметки и наглости, которые позволяют ему путешествовать по свету, займется распространением этой книгу в Италии: в Ферраре, Болонье, Модене, Флоренции… он получит практически неограниченный рынок.

— Гм. Хорошо бы увеличить тираж. А вы уверены, что этот Биндони захочет нам помочь?

— Почему бы нет? Венецианцы всегда и везде чуют прибыль, и даже если он не заинтересуется, всегда можно найти другую типографию, capito? Венеция — столица книгопечатания.

Он замолкает, отыскивая признаки одобрения в выражении моего лица.

На улице группа студентов затягивает похабную песню, разносящуюся далеко по кварталу.

Другие мили, другие земли, другие города.

— Я думал, это мне придется путешествовать по Италии, распространяя книгу.

— Мы разделим работу поровну, capito? Я возьму на себя округу Милана и Рим. А вы займетесь северо-востоком, Эмилией и Флоренцией. Но без сомнения, кто-то должен ездить и в Венецию, встречаться с печатниками, заставлять их работать над «Благодеянием». Прислушайтесь к моему мнению, эта книга будет продаваться миллионными тиражами.

Косой взгляд.

— Я всю свою жизнь боролся с Лютером и кардиналами, а теперь вы пытаетесь заставить меня работать на кардиналов, обожающих Лютера?