Лютер Блиссет - Кью

• Название: Кью
• Автор: Лютер Блиссет
• Издательство: Махаон, Иностранка
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94145-448-8

В конце XX века большая компания радикально настроенных литераторов, художников, университетских профессоров объединилась в литературную группу, взяв себе в качестве коллективного псевдонима имя чернокожего футболиста Лютера Блиссета. Их шумные, протестные художественные акции быстро привлекли внимание европейской общественности, но серьезный успех к проекту «Лютер Блиссет» пришел, когда несколько его участников, о которых достоверно известно лишь, что они жители Болоньи, создали роман «Кью», практически сразу же переведенный на множество языков.

Религиозные войны, потрясавшие Европу в XVI веке, вовлекают в свой водоворот героя-рассказчика. В течение десятилетий он, один из вождей восставших протестантов, меняет имена, обличья, страны, встречая победы и поражения, находя любовь и теряя друзей. И все это время за ним следит всевидящее око, неуловимый шпион кардинала Караффы, будущего Папы Павла IV. Лишь перед тем, как навсегда покинуть Европу, герой узнает, кто он, этот загадочный Q…

---

Верный друг сефарда накидывает ему на голову капюшон и завязывает руки за спиной. Никто не произносит ни слова.

Его усаживают на неустойчивую скамейку.

Человек без лица больше ничего не видит, он утрачивает чувство времени. Брат-сефард говорит, что ему надо подождать, объяснения обязательно последуют — но в надлежащий момент, никак не раньше. Затем вновь повисает молчание.

Целую вечность спустя раздаются три удара в дальнем конце подвала. Брат-сефард и его друг берут его под руки, поднимают и волокут куда-то по узкому проходу. Человек без лица не оказывает никакого сопротивления: ноги больше не слушаются его. Он чувствует покачивание лодки на воде. Его грузят в лодку.

Горбун опускает шест в воду и направляет лодку в окутанный тьмой лабиринт каналов.

Человеку в капюшоне неизвестно, какая участь его ожидает.

Сефарда ждут в убежище, особняке, выходящем на Сакка-делла-Мизерикордиа. Человека в капюшоне высаживают из лодки и сопровождают в дом. Быстрые спуски и подъемы по лестницам, и его усаживают в удобное кресло.

Сефард сидит напротив. Человек в капюшоне чувствует аромат сигары и видит слабый свет.

У сефарда — изысканные манеры, он умеет ясно излагать свои мысли. Он говорит, что досадное положение пленника сделает всякого, даже самого сильного из мужчин, неспособным предсказать свое ближайшее будущее. Если же в подобное положение попадает тот, кто привык распоряжаться судьбами других, нетрудно представить, насколько это ему неприятно. В любом случае кое-какая информация, которая поможет объяснить происходящее, без сомнения, немного облегчит камень у него на сердце.

Сефард говорит, что в Венеции необходимо соблюдать особую осторожность в выборе доносчиков. Что здесь, в Венеции, профессия доносчиков, возможно, самая распространенная после проституции, можно даже сказать, что она практически ничем не отличается от последней. В Венеции доносчики быстро меняют хозяев. Впрочем, шпиону нужны лишь приличный заработок и гарантии собственной безопасности; любой, кто предложит ему их, вправе пользоваться его услугами. Так что, вполне возможно, все теперешние неудобства являются лишь следствием скудной оплаты, предложенной инквизиторами, или же чрезмерной щедрости их врагов. И самое смешное во всем этом, что столь щедрая компенсация затрат за труды была предложена теми, кого постоянно обвиняют в скаредности и в жадности.

Человек в капюшоне слышит, как его собеседник расхаживает по кругу.

Несколько мгновений спустя голос раздается вновь. Он говорит, что доверяться непроверенным доносчикам, без сомнения, — беспечность, но и не только это. Еще большая глупость — не оставлять своим врагам путей к отступлению. Накидывать аркан на шею целой общины, обещая ее членам в ближайшем будущем лишь смерть и страдания, — это обязательно должно было вызвать самую непредсказуемую реакцию. Войны бывают не только религиозными, война — еще и изысканное искусство дипломатии, которое из нее вытекает. А уж в этом искусстве, к своему великому сожалению, евреи были вынуждены преуспеть. Если тебя окружают, тебе приходится вырабатывать стратегию выживания, перед лицом смерти приходится бороться.

Сефард заявляет, что им еще о многом предстоит поговорить, например, об этом турке, который бахвалится, что получает от них деньги за то, что шпионит в пользу султана. Но всему свое время. Потому что вначале, после нескольких часов отдыха, его ожидает новое путешествие.

Человека в капюшоне укладывают на жесткую кровать, и он проваливается в беспокойный сон.

Глава 41

Венеция, 3 ноября 1551 года

Холодные лучи рассвета.

Я пристально изучаю невысокие пенистые волны лагуны, которые должны принести мне Поражение. Поставить меня перед его лицом.

Остров Сан-Микеле. Церковь, ограда, кладбище.

Дело всей жизни сконцентрировано всего в нескольких днях. Разыгрывается последняя партия, и никто не может предугадать ее исхода.

Любая потеря темпа может стать фатальной. Старого баптиста, зайца-еретика, Тициана, наконец-то выследили. Его охотник — в Венеции. Евреи угодили в капкан, из которого одна дорога — на эшафот.

Десятилетия интриг и наступлений, предательств и поражений, терзаний, страхов и мучений уничтожаются одним ударом. Пророки и царь на один роковой день; кардиналы, и папы, и новые папы; банкиры, князья, торговцы и предсказатели; интеллектуалы, художники, и шпионы, и советники, и сводники. Повсюду, но для всех — одна война. Они, и я среди них, были самыми счастливыми. Они воспользовались привилегией — сражаться в ней. Оборванцы или благородные, ублюдки или герои, бесчестные шпионы или защитники униженных, грязные наемники или пророки нового времени, они, объятые верой, сами выбирали поле боя, заставляли разгораться костры надежд и тщеславия. И на этом поле они встречали того, кто кромсал их тела, разрубая на куски; находили веру, предававшую их в последний момент; пламя, становившееся костром, на котором они горят сегодня. Они сами были виновны в превратностях собственной судьбы, как и в неизбежности собственной гибели. День за днем они наполняли чашу ядом, который в конце концов убьет их.

И все же мы должны просить прощения за слишком благосклонную к нам судьбу. Разработать последний план. Попытать счастья в этом финальном безумном выходе на сцену.

Ждать осталось не долго. Слабый свет рассвета начинает очерчивать надгробия и белые кресты, выстроившиеся боевыми рядами и тянущиеся к воде.

Колокольня Сан-Микеле нависает над плоским островом, вытянувшись к звездам, которые гаснут одна за другой. Ветер с моря горбатит мой шерстяной плащ, забравшись под него. Крайняя усталость ощущается во всем теле и в пульсирующей боли под правым глазом. Мое внимание приковано к каждой мелочи, малейшей детали — мне просто необходим перерыв после всех бесконечных бессонных ночей, проведенных бок о бок с Жуаном, когда мы планировали эту операцию в мельчайших подробностях. Вдали возвращаются лодки рыбаков, старающиеся держаться открытого моря, подальше от отмелей, которые образуются во время отлива. Первые чайки поднимаются в воздух или садятся на холодную воду.

Мне, наверное, следовало испытывать напряжение, возбуждение. Вместо этого я чувствую лишь усталость, ревматические боли и даже какую-то нерешительность. Возможно, в глубине души я даже не хотел узнать это. Я бы лучше сохранил подозрение, существовавшее у меня все эти годы. Перевернул бы страницу и начал бы не столь беспокойную историю, состоящую из мягких постелей и встреч с любимыми людьми. Уполз бы подальше от поля боя и наконец-то отдохнул.

Но мертвые вернутся, чтобы спросить с меня. Все эти лица, настаивающие, чтобы их помнили, и повторяющие, что последний оставшийся в строю должен свести счеты. Выяснить правду. Возможно, я должен сделать это в большей степени для них, чем для себя, для тех, кто остался на поле боя, для пророков, обманутых собственными пророчествами, для кре стьян, использовавших мотыги вместо мечей, для ткачей, ставших солдатами, чтобы лишить власти князей и епископов, для товарищей всей моей жизни. Я должен сделать это и ради евреев, необычного народа, пилигримов без цели, с которыми мне выпало пройти последний участок пути.

Или нет. Иногда я думаю, что все это лишь иллюзия, помогавшая мне продолжать идти, отыскивать новые дороги, не останавливаться, чтобы признать, что больше всего меня предали годы.

Или быть может, это и то и другое вместе. Я больше не придаю вещам такого значения, как прежде. Хотя и надо бы. Теперь, когда я вот-вот должен получить подтверждение тому, что я так долго пытался выяснить, теперь, когда история может подойти к своему логическому завершению. А я почти не хочу этого. Потому что я знаю, что почти наверняка разочаруюсь. Разочаруюсь оттого, что достиг конца, разочаруюсь, узнав человека, тридцать лет продававшего нас врагу. Это абсурдно, глупо, но больше всего я хочу попросить его вспомнить прошлое, вновь заставить появиться передо мной все эти лица. Он единственный, кто действительно знает мою историю, кто еще может рассказать мне о той прежней страсти, о той надежде. Глупое и банальное желание старика. Ничего больше. Или возможно, лишь усталость тянет меня назад, старый сон, затуманивший разум.

На горизонте появляется лодка, направляющаяся прямо к острову.

Что ж, пришло время покончить со всем этим.

Горбун пришвартовывает барку к крошечному мостику. Человеку в капюшоне помогают сойти на берег. Сефард развязывает ему руки и снимает капюшон. Потом возвращается обратно и вновь садится в лодку.

Старик трет запястья, часто мигая покрасневшими глазами. На его лице лежит печать измождения, седые волосы спутаны. Он поднимает руку ко лбу и растирает глубокий шрам, потом поднимает взгляд на меня.