Рамон Майрата - Звездочет

• Название: Звездочет
• Автор: Рамон Майрата
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004

Впервые на русском языке — новейший роман одной из самых ярких звезд современной испанской литературы, достойного соперника Артуро Переса-Реверте и латиноамериканских мастеров прозы. Действие этого многопланового произведения с элементами любовного романа, военно-шпионского триллера и романа взросления происходит в годы Второй мировой войны в старинном портовом городе Кадисе. Главный герой — мальчик-гитарист Рафаэль Оливарес, за мечтательность прозванный Звездочетом; игре на гитаре его учил друг и ученик великого испанского композитора Мануэля де Фалья.

---

Утром, почти не уснув, отец поднимается, моется, меняет одежду и при этом лихо насвистывает вульгарное танго. Потом он с язвительным и вызывающим выражением на лице извлекает из воздуха так много монет, как никогда. Звездочет уходит от него, но Великий Оливарес преследует его по всему дому и насильно вталкивает ему монеты в карманы, которые неприятно отвисают под их тяжестью.

Звездочет бунтует и ополчается на него с искренностью человека, который всегда жил с ним бок о бок и именно от него научился многим прекрасным вещам, от него узнал о магии жизни — от того, кому вынужден сейчас противостоять.

— Перестань! — кричит он отцу. — Это все неправильно.

— Что неправильно?

— То, что ты делаешь, ничего не стоит. Это отдает трюкачеством. Это не идет ни отсюда и ни отсюда. — Звездочет с силой хлопает себя по животу и по голове.

— Повтори то, что ты только что сказал. — Великий Оливарес упирает свою единственную руку в бок и гордо выгибает шею над воротничком. — Я тебя не расслышал.

— Да что это фарс! Это неправильно. Один раз ты мне объяснил, как получить монеты. Ты мне тогда сказал, что если маг сам первый не удивляется своему фокусу, магия превращается в самодовольную демонстрацию ловкости рук. Вот это ты сейчас и делаешь.

Великий Оливарес прищуривается. Как у любого артиста, у него болезненное чувство собственного достоинства. Он напыживается, раздраженным жестом заставляет исчезнуть между пальцами последние из появившихся монет.

— Засунь свои оценки себе в задницу, — кричит он. — То, что ты презрительно называешь ловкостью рук, мне стоило годов тренировки. Я ухожу. Я достаточно услышал.

— А кроме того, когда у тебя деньги, ты делаешь глупости, — добавляет Звездочет, прежде чем Великий Оливарес завершает дискуссию хлопком двери.

Несколькими минутами позже в доке Королевы Виктории происходит ужасный взрыв. Английское торговое судно «Седбери» взлетает на воздух, а его место на водной поверхности затягивается коростой мертвой рыбы. Рядом начинает гореть «Ромэу», испанский пароход, груженный мешками с серой и бутылками сидра, и столб дыма, как гигантский призрак, разгоняет стаи пеликанов и бакланов. В море плещется окровавленный пузырь вырванного глаза. Карабинеры толпятся на гребне волнореза, не зная, что делать, и чешут потные затылки.

Великий Оливарес возвращается домой, отряхивая пыль катастрофы. Будто ничего не произошло между ними. Он смотрит на Звездочета с полусонным-полуудивленным выражением, какое всегда предшествует у него очередному фокусу. Взгляд его непроницаем. Но рука его неподвижна. Вдруг совершенно неожиданно он разражается сумасшедшим хохотом, который наполняет комнату так же, как всепроникающий запах жженой серы.

— Умеешь хранить секреты? — спрашивает он Звездочета, когда смех гаснет на его губах, как на краю бездны. — Тогда идем.

Он подталкивает его к башне. Не так просто открыть заржавевший замок. Жалюзи закрыты, и темно, как в кувшине; запах серы еще не проник сюда.

Великий Оливарес зажигает свет и улыбаясь показывает на тюк, покрытый старым одеялом и задвинутый в угол за табурет. На полу все еще можно различить отпечатки его пробковых подошв, выпачканных глиной, и следы от каблучков Дон, похожие на лапки чаек.

— Рафаэль, мы должны поговорить. Так ты спрашиваешь, откуда я достаю деньги?

— Вот именно.

— Ну так вот источник.

Он поднимает одеяло за уголок, как делает на сцене, демонстрируя свои метаморфозы, и показывает ему радиопередатчик. Нажимает на рычажок, и загорается красный пилот. Он подходит к окну, осторожно его открывает и через подзорную трубу, спрятанную в бамбуковом посохе, рассматривает копошение светлячков в ядовитом дыме — бойцов гражданской обороны, снабженных фонарями и респираторами. Затем закрывает окно, хотя атмосфера становится удушающей: серные пары поднялись в башню.

— Так благоразумнее, — говорит он. — Передам о бомбе.

Сухое бормотание азбуки Морзе мешает Звездочету сосредоточиться, чтобы до конца понять то, что ему открылось.

— Это была бомба? — удивляется он.

— Да.

— Это ты ее подложил? — осмеливается спросить Звездочет, начиная кашлять.

— Ты ничего не понимаешь, сын. Я должен узнать, как организуются эти диверсии.

Красный пилот передатчика снова зажигается, и кто-то выбивает неизвестно в каком месте те же холодные краткие звуки.

— Знаешь, как меня зовут? — спрашивает Великий Оливарес и, не ожидая ответа, сообщает: — Моя подпольная кличка — Фракман, человек во фраке.

Вдруг, как это часто бывает в Кадисе, отключают свет. Но передатчик не замолкает. На лицо отца падает красный блик, и Звездочет видит, что тот напряженно смотрит в темноту широко открытыми живыми глазами.

— Немцы и итальянцы начали волну диверсий против английских судов на южном побережье Испании, Рафаэль. Я должен разузнать, как они это делают. — Поскольку дышать уже невозможно, он бежит открыть окно и возвращается, преследуемый новой волной дыма. Он хватает сына за руку: — Идем скорей отсюда. Мы задохнемся!

Выбежав наружу, они глотают последние порции едкого дыма. Спасательные команды, которым не удалось проникнуть в трюмы «Ромэу», запускают туда пар и наглухо их закрывают. Когда ядовитое облако отрывается от земли, видны десятки людей, у которых, как и у Звездочета с отцом, выворачивает желудки, и они извергают на мостовую охрового цвета кашу, сильно воняющую чесноком. Бойцы гражданской обороны расстегивают ремни респираторов, и морской ветер сладостно бьет по щекам их окаменевшие лица. Пожарники продолжают поливать из шлангов почерневшее судно, а священник, прибывший, чтоб совершить таинство соборования над утонувшими, льет миро на дохлых рыб, которые качаются на волнах и с открытыми глазами встречают прожорливые клювы чаек.

Звездочет и его отец снова вместе пускаются в путь по жизни, которая для них ассоциируется с гомоном кадисских улочек.

— Сейчас, когда ты знаешь, чем я зарабатываю на жизнь, я хочу попросить у тебя об одном одолжении, — говорит ему Великий Оливарес. — Расскажи мне все, что ты знаешь о Пауле Винтере.

— Что он все время торчит в «Атлантике».

— Да, но я уверен, что ты не раз заставал его пьяным. Скорее всего, он сболтнул что-нибудь, что может оказаться для меня интересным. Он сейчас главный противник Фракмана.

— Не знаю, — отвечает Звездочет, хмуря брови. — Он не прозрачный. Я не могу видеть его насквозь.

Фридрих и Звездочет совершают это открытие случайно, на одной из кадисских улиц в час сиесты. В Испании всегда, когда кто-нибудь работает, вокруг него собирается кружок болельщиков; на этот раз происходит то же самое, и мальчики приближаются, чтоб взглянуть, что происходит. Но ничего интересного увидеть нельзя, потому что рабочие скрыты брезентовой палаткой с надписью «Телефоны», которую они натянули над коммутационным колодцем на линии. Стоит невыносимая жара, а у Фридриха дрожат колени.

— Здесь пахнет немецкой полицией, — утверждает он.

— Пахнет жженым кабелем, — уточняет Звездочет. — Идем, чинят телефоны, которые почти никогда не работают.

Но Фридрих не может оторвать глаз от палатки. Внутри ее техники, похоже, очень заняты. Материя натягивается на их телах.

— Дай мне открыть палатку. Я задыхаюсь, — умоляет голос с иностранным акцентом.

— Открывай, если это вопрос жизни и смерти.

На этот раз, услышав голос отвечающего, вздрагивает Звездочет. Потные руки раздвигают полог, и становится видно, как внутри палатки человек, обнаженный по пояс, возится со странным аппаратом, присоединенным к кабелям. Его толстый загривок покачивается из стороны в сторону в такт со стрелочкой на экране. Рядом с ним Пауль Винтер чертит зелеными чернилами линии на плане города.

Он рассказывает это отцу — они сидят закрывшись в башенке, — отец, слушая его, машинально рисует голубя. Другая его рука, без костей и без контуров, невидимая, лежит на столе, полная тайных жестов и желаний, сплетая иную реальность, которая называется интуицией артиста.

— Обрати внимание, сын: я нарисовал голубя. Потому что аппарат, с которым возился Пауль Винтер, был гониометр, а это значит, что он хочет вычислить наш передатчик. Но он не знает, что для иллюзиониста реальность начинается тогда, когда исчезают видимости, которые маскируют мир.

Они прибывают в занавешенных бельгийских клетках. Их привозит женщина с персиковыми волосами, которая побывала в Гибралтаре и возвращается со всем необходимым для того, чтобы отправлять по ту сторону демаркационной линии информацию о движении немецких кораблей и агентов гестапо и абвера. Этот план изобрел Великий Оливарес, чтобы вражеские службы не обнаружили передатчик, но истинная причина кроется в том, что его раздражает прерывистый треск морзянки, который вдруг неожиданно раздается в башне, и ему скучно писать письма без букв и бумаги, выбивая в воздухе: «NSSA. Военное министерство. Гибралтар. Говорит Фракман».