Сергей Городецкий - Тайная правда

• Название: Тайная правда
• Автор: Сергей Городецкий
• Жанр: Русская классическая проза

---

Городецкий Сергей Тайная правда

Сергей Митрофанович Городецкий

(1884-1967)

ТАЙНАЯ ПРАВДА

I

Жадными глазами пробегая прибавление к вечерней газете, только что купленной на улице, Костя подымался по лестнице к квартире своих друзей, у которых жил.

В донесении штаба главнокомандующего опять говорилось о мелких стычках, и Костя был этим разочарован. Он ждал гигантского боя и представлял себя его участником с той страстно-стью, с какой мечтают только о том, что никогда заведомо не сбудется.

Костя был хром и уйти на войну не мог. Ушел на войну его друг по гимназии и универси-тету, с которым он с детских лет жил душа в душу, Витя. Соединяло их сходство характеров, взглядов, привычек, и столь тесно, что, когда Витя ушел, его мать, вдова, предложила Косте поселиться у них.

В минуты, когда особенно злая досада брала Костю на то, что он не на войне,- он логиче-ски утешал себя тем, что его ближайший друг воюет. Но душа его на этом не успокаивалась.

Душа его так же, как и Витина, гармонически соединяла в себе созерцательность с любовью к деятельности. Часами друзья могли предаваться беседам о том, что дала человеческая мудрость, но как только они во что-нибудь уверовали, у них являлась потребность делом доказать свою веру. Но тут часто мешала Косте хромота. Он в делах отставал от друга. Зато сильнее развивалась в нем душевная жизнь, как всегда это бывает у людей с физическим недостатком. Впервые резко почувствовал эту разницу Костя по окончании гимназии. Они тогда решили, что России нужнее всего железные дороги, и оба выдержали в институт путей сообщения. Но как только начались практические занятия, Костя отстал и должен был переменить профессию. Он поступил на филологический факультет и увлекся психологией. Показалось ему, что в этой зачаточной науке, больше чем в какой-либо иной, он найдет применения и созерцательной, и деятельной сторонам своей души.

Друзья виделись часто, и общая жизнь их, несмотря на различие ближайших интересов, опять начала налаживаться.

Но загорелась война, и Костя вторично - и на этот раз гораздо больней - почувствовал свою оторванность и от друга, который в первые же дни записался добровольцем, и от деятельной жизни, которая возникла в России с началом войны.

Было это ему тем мучительней, что никогда не представлялось и никогда в будущем не могло больше представиться такого яркого случая проявить согласованность веры с делом тем, кто ее, как Витя и Костя, имели.

Веровали Витя и Костя и до войны еще, что не во внешнем техническом прогрессе, достиг-нутом германской расой, просвечивает будущее Европы, а в глубинах славянского духа и в молодой русской культуре. Столкновение славянства с германством встречено ими было радостно, и радостно готовы они были бросить свои жизни на славянскую чашку бурно заколебавшихся весов мира.

Но исполнить это мог только Витя. Костя остался в бездействии и созерцании. Действием для него было одно: взять ружье и идти. Правда, первое время он начал работу в комитетах, делал обходы, участвовал в кружечных сборах.

Но эти малые дела так непохожи были на те великие, о которых он мечтал, что он скоро оставил их.

Друзья переписывались, и связь между ними не прерывалась.

Временами подолгу не приходило писем от Вити. Тогда Костя вспоминал с тоской последнюю фразу, сказанную другом перед разлукой:

- Если я буду убит...

Конца не услышал Костя: тронулся поезд, поднялся шум, и тщетно хотел Костя хоть на лице друга прочесть конец его мысли. Бледное лицо Вити улыбнулось и скрылось. Не то виноватое, не то обещающее было выражение этой улыбки, и Костя хорошо его запомнил.

II

Пробежав газету глазами, Костя позвонил довольно робко.

Было уже поздно, и ему было неловко возвращаться в чужой все-таки дом, когда все, вероятно, спят.

К удивлению его, в передней был огонь и из гостиной доносились голоса.

- Костя, это вы? - спросила Витина мать, Марья Николаевна, - какие новости? Входите сюда и рассказывайте.

Костя разделся и вошел в гостиную нехотя, потому что его тянуло к меланхолическому уединению.

В гостиной он застал небольшое общество. Вокруг Марьи Николаевны сидели: доктор Красик, человек, несмотря на свою старость, с ярко-черными волосами и, несмотря на жизнь в городе, с сильно загоревшим лицом; Васса Петровна, дальняя Марьи Николаевны родственница, которую Костя терпеть не мог за один вид ее - подобострастной приживалки; и Пенкин, товарищ Вити по институту, фатоватый юноша, очень тщательно причесанный и слишком всегда почтительно целующий ручки Марье Николаевне. Его Костя тоже не любил.

Костю заставили рассказать ночные новости с войны. Он вяло это исполнил и хотел уйти, но Марья Николаевна остановила его:

- Посидите с нами. Мы интересные вещи обсуждаем. Послушайте, что начала рассказывать Васса Петровна! Только ты сначала начни,- обратилась она к ней.

Костя со вздохом опустился в указанное ему кресло, а Васса Петровна начала снова прерванный приходом Кости рассказ:

- Мать моя, - начала она с некрасивым жестом, как бы вынимая из себя слова, и срывающимся тоном, как будто ей никто и поверить не мог, что у нее была мать,- мать моя жила отдельно, и я сама отдельно. Ложусь я спать, надо сказать, поздно.

Она улыбнулась, как бы извиняясь, что рассказывает про себя, девушку, еще не сознавшую своей старости, такие подробности, и продолжала:

- Часу во втором ложусь. А все в том доме, где я жила, ложились рано и никто уже к ним прийти не мог. Дверь, конечно, на запоре, и на задвижке, и на цепочке. Все, повторяю, спят. И вдруг звонок.

Она привскочила в кресле и энергично дернула воздух, как дергают ручку звонка.

- Я к дверям. Спрашиваю: кто там? Слышу, что никого нет, да и быть не могло.

- Так это кто-нибудь пошалил, Васса Петровна, вот и всё? - вскричал весело путеец Пенкин и обвел всех глазами, делая их страшными, - а вот я расскажу...

- Нет, уж дайте мне кончить! - обиженно сказала Васса Петровна, вся покрасневшая от удовольствия, что она в таком светском обществе рассказывает такую интересную историю из собственной жизни.

- Докончу, тогда и замолчу!

- Досказывай, досказывай! - поощрила ее Марья Николаевна.

- На этой лестнице только наша квартира была, и входную дверь внизу мы сами запирали, - рассказывала Васса Петровна,- никакой хулиган не мог забраться и позвонить. Это был нечеловеческий звонок!

Она сделала паузу и продолжала пониженным голосом:

- Не к добру это, - подумала я и заснула. Утром просыпаюсь телеграмма от сестры, что мать моя умерла. Еду к ней и узнаю, что как раз в том часу, когда был звонок, она повесилась. Вот и говорите тут, что нет чудес!

Конец рассказа был неожиданным. Все молчали. Марья Николаевна чувствовала некоторое неприличие в том, что ее близкой подруги мать умерла так вульгарно - повесилась!

- Теперь - ваш рассказ! - обратилась она к путейцу.

Пенкин, поклонившись ей, деланно докладным тоном проговорил приготовленные слова:

- Мой случай занял бы в телепатии не первое место - где-нибудь рядом с случаем Вассы, если не ошибаюсь, Петровны. Случай следующий. Я сообщу его с краткостью документа. 13 ноября девятьсот тринадцатого года - я помню эти числа, потому что цифры дня и года совпадают - умер мой дядя, с которым я виделся незадолго до его смерти. По записи сиделки умер он половина пятого утра. Половина пятого утра я проснулся оттого, что меня кто-то позвал громко, по уменьшительному имени, как меня звали в детстве. Вот и всё. Час я заметил, взглянув на часы, висящие всегда ночью над кроватью. Явление, как видите, не очень сложное, но очень четкое.

Он кончил и, обведя всех глазами, остановился на докторе, внимательно его слушавшем.

- Очень интересно! - с таким видом, как будто съела конфету, поощрила Пенкина Марья Николаевна,- ну, что вы скажете на всё это, доктор?

Доктор еще молчал.

Ненавидя молчание в своей гостиной сильней, чем природа в своем царстве пустоту, Марья Николаевна обратилась к Косте, скучавшему, выдавая скуку за задумчивость, в своем кресле:

- Вы знаете, наш доктор - необыкновенный доктор. Он друг факиров.

- Вот как? - немного заинтересовываясь, поддержал разговор Костя.

- Да! И он может прокалывать себе горло и щеки простой шляпной булавкой.

- Ах, какой ужас! - взвизгнула Васса Петровна.

- Не визжи! - остановила ее Марья Николаевна, - кровь не идет при этом. Вы, кажется, хотите что-то сказать, доктор?

Каждое слово подавая, как повар вкусное блюдо, доктор сказал:

- Только одно, Марья Николаевна! А именно: не удивляйтесь, но изучайте. Прежним людям всё, что мы знаем теперь, как азбуку, показалось бы чертовщиной. Поэтому и мы не должны считать чудесами случаи, рассказанные господином Панкиным и Вассой Петровной. Кое-что в этой области мы уже знаем. Телепатия уже наука. Подобно тому, как радий испускает безостановочно лучи, излучает какую-то энергию и наш мозг. Мы только не умеем еще улавливать эти мозговые лучи. Только случайно, когда удачно слагается обстановка, мы их улавливаем. Но бессознательно мы и теперь кое-что подметили и употребляем в повседневной жизни. Мы любим картины великих художников. В них есть для нас притягательная сила. Должно быть, они хороши не только тем, что их краски красивы, но и тем, что на них наслои-лась энергия, излученная мозгом и глазами художника. По тому же самому волнуют нас предметы старины и вещи великих людей. Всё это еще не изучено. Но когда будет изучено, мы будем пользоваться лучами нашего мозга легче, чем почтой и телеграфом. Повторяю, нужно усовершенствовать восприемники, ибо отправители действуют с сотворения мира. Я думаю, что нынешняя война, когда психическая жизнь целых наций находится в повышенном, возбужденном состоянии, даст много нового в области телепатии, даст много такого, перед чем рассказанные здесь случаи будут казаться детским лепетом. Я, по обыкновению, заговорился и произнес целую лекцию вместо одного слова. Я его повторю и им закончу: не удивляйтесь, но наблюдайте и изучайте, в мире много еще тайной правды, которую мы должны открыть. Засим, позвольте закурить.