Константин Фрумкин - Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 5

• Название: Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 5
• Автор: Константин Фрумкин
• Издательство: Издательство «ВОКРУГ СВЕТА»
• Жанр: Критика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98652-296-8

В НОМЕРЕ

А. Гребенников, Г. Прашкевич — Юрьев день

Если в мире начинаются чудеса, это всегда к переменам. Юрьев день — это и есть перемены. Перемены в жизни людей, перемены в жизни целых стран, перемены в истории всего мира… К добру они ведут или к худу?

Юрий Иванов- Ботанический сад

Нам-то хорошо, у нас таланты на дороге не валяются. Впрочем, таланты разные бывают… А будет ли мир, где творческие личности составляют абсолютное большинство, столь же великодушен к изгоям от рождения, как мы великодушны к гениям? Всеобщее счастье творчества, насажденное с благими намерениями. Торжество прозорливой науки над слепым случаем рождения. Найдется ли место сказке в этом детерминированном мире?

Антон Конышев — Воин: последний подвиг, или Сказ о простом человеке

Когда всё вокруг рушится, когда Враг непобедим, потому что невидим и всесилен, когда нет надежды на будущее и не на что опереться в прошлом — что человеческого остаётся в человеке? Или правда, что все подвиги совершаются от отчаяния?

Юлия Зонис — Гимн уходящим

Отдаленное будущее. Планета Ямато. Мир, где сказка о славном прошлом стала повседневностью. Молодой принц Дайдзиро, второй в ряду наследования императорского престола, посвятил себя искусству создания иллюзий — ши-майне. Принца не волнуют государственные заботы, и жизнь его кажется безоблачной — вплоть до того момента, когда над планетой нависают тени чужих кораблей…

Сергей Карлик — Активатор

Супермены бывают разные. Он — не гений, не герой, он обычный. Но обладает способностью заставлять людей принимать его точку зрения в любом вопросе. Однако в реальной жизни на любого супермена всегда найдется желающий стать его хозяином…

Александр Голубев — Вторая фаза

Если новый капитан не соблюдает морских традиций, если он чересчур высокомерен и придирчив, экипаж судна может задаться вопросом: с человеком ли они имеют дело?

А также: Сплошное беззаконие -

В статье анализируется работоспособность знаменитых азимовских Трех Законов Роботехники

Зловещее пламя XXI века

Существовал ли гиперболоид инженера Гарина на самом деле?

Опасность захвата мира страховыми компаниями

---

За что мне муки такие?!

За трусость мою? За то, что любовь свою предал, испугался, как жалкий слизняк, и уполз, забился в щель? Так ведь я уже давным-давно наказан и расплатился сполна. Так расплатился, что никому мало не покажется.

За везение моё? За то, что дважды подохнуть должен был и дважды выжил? За то, что несколько дней ползал на брюхе и землю жрал, чтобы с голоду не умереть?

А может, это и есть ад? И священник тот был прав? Он ведь тоже выжил один из всех, только ему повезло до своих добраться, а я вот даже пошевелиться боюсь. Но если он прав, и это ад, то почему я здесь совсем один? Или у тебя, господи, персональный ад на каждого предусмотрен? Чтобы не пропустить никого, чтобы не спрятался никто за чужую спину, не свалил грехи на ближнего своего? Мы-то мечемся, собираем армию, строим укрепления, гибнем миллионами, мня себя борцами за свободу. И неведомо нам, неразумным, что Армада — не банальное вторжение, а судный день! И когда он наступит, будем мы не все вместе, а каждый в одиночестве, один на один, сам себе истец и ответчик. И будет измерена мера добра и зла, и обнажится всё, что приобрёл, и всё, что потерял.

И опять поздно. Всё уже измерено и всё обнажено. Я и без Армады знаю, что и когда потерял. Честь я свою потерял, человеческое достоинство, себя… А вообще, устал. Очень устал. И умереть не могу, и жить сил нет. Эх, собраться бы с духом, приподняться хоть чуть-чуть да заорать что есть мочи: ну, кому там продать душу за успокоение и забвение? Кому нужна свежая душа, выходи по одному, становись в очередь!

Никого, совсем никого. Вот то-то и оно.

А умирать я буду спокойно. Потому что никогда и ничего не обещал. И всё, что в жизни моей содеяно, — всё это моё без остатка: каждый день, каждая секунда, каждое движение и каждая мысль есть плоть от плоти моей, мною рождённые, мною выстраданные и мною же заслуженные. Сам себе судия, сам себе палач.

Вот и дождь кончился. Всё когда-нибудь заканчивается. И моё время, чувствую, на исходе.

Впрочем, ничего выбирать я не стану. Глупо философствовать, когда лежишь на плахе. Как там: «Что у нас есть от головы? — От головы у нас топор, ваше сиятельство». А топор понятие непредвзятое и сугубо объективное. Ему абсолютно нет никакой разницы, чью голову он снесёт с плеч — философа или каторжника. В этом они с Армадой похожи. Ей ведь, в общем-то, тоже совершенно всё равно прокатиться ли по выжженной пустыне или подмять под себя Объединённую армию. И никакие передовые отряды ей, по большому счёту, не нужны. Так, блажь…

Или не блажь? А впрочем, мне-то что с того, если, выжив под ударами белых щупалец, я буду раздавлен самим спрутом?

Смерть не бывает красивой. С каким бы героическим выражением лица ни ждал ты последнего мгновения, но когда оно придёт, это мгновение, обязательно или сходишь под себя, или судорогой сведёт физиономию в корявую гримасу. Какая уж тут красота! Какое геройство! Так, корявость одна получается и уродство. Телесное, душевное — какое угодно. Смерть, это всегда уродство, просто иногда оно бывает тихим и незаметным, особенно вначале, а иногда крикливым и бросающимся в глаза. Вот и всё отличие.

Интересно, почему я не боюсь смерти? Может, потому что ненавижу её, люто ненавижу эту мрачную старуху с нечёткими чертами лица, вечно шамкающую что-то неразборчивое, с холодными костлявыми кистями рук, на которых шелушится кожа, с провалами глаз и неистребимым покойницким запахом. А того, что ненавидишь, невозможно бояться, ибо ненависть, если она настоящая, убивает любой страх.

Пустое всё это…Предсмертные разглагольствования, покаяния… Ничего не стоит. Покоя как не было, так и нет. Где ты, Армада? Ты же близко, я чую это, звериным чутьём чую. Поторопись, а то не дождусь и выкину какую-нибудь глупость, я могу! Если бы ты знала, до чего же я устал ждать. Жить не дали по-божески, так дайте хоть подохнуть по-человечески!

Но что-то уже произошло и с ним, и вокруг него. Изменилось, преобразилось, да так, что отступать оказалось слишком поздно. Да и некуда было отступать!

Постой, постой. Как ты сказал? Подохнуть по-человечески? Безропотно лечь под каток для тебя означает по-человечески? После всего пережитого, продуманного и передуманного всё, на что ты способен, в итоге ничем не отличает тебя от обыкновенного червя? Ты! Червь! До сих пор неужели не усвоил: чтобы умереть по-человечески, нужно встать!!! Не на карачки, не скрючившись в три погибели, а прямо. Прямо! Понял, ты? Всю жизнь ты чего-то боялся…

…всю жизнь я чего-то боялся: темноты, пауков, наказания, плохой оценки в школе, увольнения на работе, уличных хулиганов, боли, крови. Надоело! Я… Я встану. Чего бы мне это не стоило, я встану.

Помнится, в юности он записал в своём дневнике: «Трусость почти всегда вознаграждается. Храбрость же чаще всего наказывается смертью. Эрнест Ренар».

Только не надо обманывать себя. Храбрость перед лицом смерти — это не храбрость, это отчаяние. Ну и пусть. Кому нужен подвиг, который не принесёт пользы и останется неизвестным? Ответ на этот вопрос он уже знал. Он нужен ей, потому что (он понял это только сейчас) она и любила его, неведомым чутьём угадав в нём его теперешнего, запрятанного в самых глубоких глубинах и самых тайных тайниках его души. Потому что верила в него всегда и сегодня привиделась не просто так…

Ему нужен — только так он сможет вернуть себе достоинство, вернуть самого себя.

Всем нужен — потому что… да не знал он, почему! Не знал, Гно чувствовал: не просто нужен, а жизненно необходим, и этого вполне хватило, чтобы сжечь все мосты к отступлению.

Сколько там в обойме? Кажется, восемь, нет, семь патронов. Семь маленьких символов жизни, сосредоточивших, вобравших в себя, в его понимании, всё, что ему дорого, и всё то, ради чего он сейчас встанет.

За жизнь!

За мир!

За любовь!

За любимых и любящих!

За живых и погибших!

За простое человеческое счастье!

Воин передёрнул затвор, погладил автомат и с достоинством поднялся. Всё замерло, и сквозь гарь, дым и пепел прямо перед собой он увидел Армаду. Всего миг они стояли друг перед другом — Человек и Армада. Она — не чувствуя себя победительницей, он — не чувствуя себя побеждённым. Всего миг. Мгновение спустя он нажал на курок. Армада ответила.

Кто знает, ЧТО шевельнулось в её клубящихся недрах? Но только Армада вдруг остановилась и, простояв какое-то время без движения, стала медленно откатываться прочь.

Много позже оставшиеся в живых, придя в себя, отстроившись, отплакав и отсмеявшись, воздвигнут грандиозный памятник, на пьедестале которого, сделанном из чёрного мрамора, будет высечено:

ВЕЛИЧАЙШЕМУ В ИСТОРИИ ЗЕМЛИ ВОИНУ

С БЛАГОДАРНОСТЬЮ ОТ СПАСЁННЫХ.

И невдомёк им будет, что был он обыкновенным, ничем не примечательным с виду, простым человеком.

Юлия Зонис Гимн уходящим Рассказ

В маленьком садике у входа в храм цвели хризантемы, возвещая наступление осени.

Служитель Киган, облаченный в традиционный желтый шелк — цвет времени, цвет увядания, цвет былого солнца, — доброжелательно улыбнулся Дайдзиро.

— Так вы хотите закончить произведение великого Акиры? Смелое начинание. Мы все были крайне огорчены, когда его последняя ши-майне осталась незавершенной.

Дайдзиро едва сдержал недовольную гримасу. Как будто этот остролицый временщик и его собратья не знают, отчего мистерия осталась незаконченной! Как будто в том нет их вины… Впрочем, привитые в детстве манеры победили. Принц вежливо и безразлично кивнул.

— Мне и вправду хотелось бы закончить начатое сэнсэем.

— Ах да, — улыбка служителя стала еще тоньше, — ведь вы, если не ошибаюсь, сопровождали благородного господина Акиру Бишамона в его последних странствиях?

— Не ошибаетесь, — процедил Дайдзиро сквозь стиснутые зубы.

Юноша почувствовал, что еще немного — и он схватит этого желторясого за грудки и хорошенько тряхнет. Почувствовал это, видимо, и служитель, потому что грациозно повел рукой в сторону инкрустированного перламутром экрана.

— В таком случае лишние слова ни к чему. Процедура вам знакома. Осмелюсь лишь напомнить, что от точности и правдивости ответов зависит и действие ори…

Принц нетерпеливо отмахнулся и прошествовал за ширму. Рисунок на темной панели одновременно раздражал и притягивал: Киган-Ори, бледная Леди Волны, неслась навстречу холодной и тусклой луне. Луна, призывающая приливы, заставляющая подняться из глубины слепых диковинных рыб, луна, манящая живых и мертвых, особенно — мертвых.

Дайдзиро не боялся призраков. Его брат, Господин Наследник, был старше на три года и все же во время их общих уроков вздрагивал при каждом порыве восточного ветра. Восточный ветер нес запах белых ирисов со старого дворцового кладбища. Сам Дайдзиро в детстве не раз потешался над Его Сиятельством братом, перекладывая страницы учебников рисунками Хиросумы или зловещими строками Такаси-но Акихито. Эти двое так и норовили поведать миру о кладбищенских ведьмах и демонах и о заблудших душах, подстерегавших одиноких прохожих в поздний час на лесной дороге. Духу полагался желтый фонарик, чей помаргивающий свет вполне мог завести доверчивого путника в могилу. Сам Дайдзиро, сбежав от нянек, долгие ночи проводил на кладбище, среди белых огоньков могильных ирисов и высокой травы. Одежда его насквозь промокала от росы, но увидеть хотя бы одного завалящего духа так и не удалось.