Салчак Тока - Слово арата

• Название: Слово арата
• Автор: Салчак Тока
• Издательство: Современник
• Жанр: Современная проза
• Год: 1973

---

— Поздравляю, акый! Как братья, сестра?

Пежендей нахмурился.

— Сестры — ничего, а вот с Шомукаем не знаю что и делать… Беда с ним. Пьет много. Надо бы тебе чаще бывать у нас.

Да, конечно, брат прав. За все время я только раз и был у своих.

— Нам тоже бывает некогда, — нажал брат на последнее слово и крепко закусил мундштук трубки. — Хотя бы один день всегда можно выкроить.

— Приеду, обязательно приеду!

Встреча с Пежендеем была вдвойне радостной: его избрали членом ЦК. Неграмотный арат, он стал председателем сумона, а вот теперь ему оказали самую высокую честь. Я вспомнил его слова, когда брат провожал меня в Капту-Аксы: «Поезжай, Тока. За тобой и я приеду». Одной дорогой пошли мы с Пежендеем. Как было этому не радоваться.

Потом мы заговорили о политике. Брат сидел сосредоточенный, нещадно дымил и жадно слушал. Не успевал я что-нибудь растолковать, как он спрашивал еще и еще. Пришлось мне крепко попотеть. Отделаться одной-двумя фразами я не мог. Все надо было объяснить как полагается. И я рассказывал, чувствуя, что этот наш разговор больше полезен мне, чем Пежендею. Он как бы требовал от меня отчета перед самим собой. Он хотел знать не только то, что будет делать сам, а больше всего то, что буду делать я: как я стану работать, какие у меня мысли. И трудно же мне приходилось, потому что о многом у меня было такое же приблизительное представление, как и у брата. Пежендей понимал это и молчаливо подбадривал меня.

Я был убежден, что будущее родной Тувы зависит прежде всего от грамотности народа. Как ни замечательны решения, принятые Великим хуралом, но мало они пока стоят — ведь в республике совсем нет промышленного производства. А с нищим кочевым аратским хозяйством далеко не уедешь! Ох и много же было такого, о чем я при всем желании не мог сказать ясно ни брату, ни себе.

* * *

Знал бы Пежендей, сколько раз вспоминал я эту беседу!

На Пленуме меня выбрали одним из секретарей ЦК. Трудно сказать, что за чувство испытывал я — то ли радость, то ли страх.

И вот в первый раз вошел в «дом-сундук» большим таргой. Явился к Шагдыржапу.

Поздоровались.

— Что делать буду?

— Охаай! — усмехнулся генсек. — Значит, работой интересуешься? Ну, слушай хорошенько. Садись. Нет, не сюда. Вон за тот стол садись. Будем с тобой в одном кабинете работать.

Он показал на стол, застеленный рваной газетой, и трехногий стул.

Я растерянно глядел то на стол, то на Шагдыржапа. Он улыбнулся: дескать, придет время — будет стол и получше.

— Стол, стул — это не важно, — сказал я. — С чего начинать?

— Работы хватит. Сам увидишь. Я тебе не могу так вот просто сказать: делай то, делай это. Разберешься, вникнешь.

— А все-таки, с чего начинать? Может, какие-то указания будут?

Генсек, словно испытывая меня — не обижусь ли, пошутил:

— Все указания пишутся у нас на монгольском языке. Ты, наверное, не разберешься… — Он походил по комнате, остановился возле меня, положил руку на плечо. — Если откровенно говорить, месяц-два просто посидеть надо тебе, приглядеться. Что не поймешь — спросишь. Что надо — подскажу. Садись за свой стол. Будем работать вместе.

Не очень-то приятно было сидеть день за днем в кабинете генерального секретаря, ничего, в сущности, не делая. А я сидел, не пропуская ни единого движения Шагдыржапа. Он пишет, и я что-нибудь пишу. Он, по своей привычке, начнет расхаживать по кабинету, и я нет-нет да и пройдусь. Он с посетителем беседует, и я в разговор вступаю. Впрочем, говорить я осмелился не сразу. В общем, понемногу освоился. И дни, проведенные в кабинете генерального секретаря, стали для меня замечательной школой. Сколько, бывало, наслушаешься, сколько людей перед глазами пройдет! Меня поражало умение Шагдыржапа находить общий язык с любым посетителем, сразу распознавать, что за человек пришел, умение быстро, точно решать сложные вопросы.

Все это надо было постичь. Где бы еще смог я с такой полнотой узнать о сложных, многообразных обязанностях секретаря?!

Пусть кому-то покажутся наивными эти строки. Пусть кто-то усмехнется — вот, мол, нечего сказать, стал Тока секретарем ЦК! Пусть. Так было. С этого мы начинали, и я ничего не хочу приукрашивать, ничего не хочу скрывать.

Надо еще добавить, что одновременно меня назначили министром просвещения. А кого и как просвещать, если нет и не может быть пока в республике ни одной школы, потому что нет даже собственной азбуки! Тем не менее министерство создали, и половину рабочего времени я проводил в заботах о народном просвещении.

Улуг-Хем в том году долго не замерзал. Почти до конца декабря стояла теплая погода. Часто по вечерам я приходил на берег реки и глядел, как над водой поднимается густая пелена тумана, как бегут на север, обгоняя друг друга, волны… Вспоминал, как уезжая отсюда в Москву. Думал, думал, думал…

Глава 13 Всего хорошего

Это было в марте 1930 года. В кабинете Шагдыржапа собрались члены бюро ЦК. Первым пришел Пюльчун, ставший теперь министром внутренних дел. Он весело поздоровался, затем затеял шутливый разговор, но тут же появился Сат — хмурый, чем-то недовольный, и сразу стало неуютно, будто холодом пахнуло. Сат, ни к кому не обращаясь, буркнул:

— Здравствуйте.

Тяжело сел в углу, запыхтел.

Не заставили себя ждать и остальные.

— Один вопрос, товарищи, — Шагдыржап не стал терять времени. — Секретарь ЦК Монгольской революционной партии товарищ Элден-Очур прислал приглашение на Девятый Великий хурал. Кого пошлем?

— Какие имеются соображения? — так же хмуро спросил Сат.

— Чего тут соображать? Давайте здесь и договоримся.

— Пошлем Салчака, — предложил Пюльчун.

Члены бюро как в рот воды набрали. Я растерялся.

— Дай-ка я скажу, тарга, — поднялся Сат и усмехнулся.

— Говори.

— Если ходите знать мое мнение, надо послать другого человека. Вообще против Токи я ничего не имею. Но монгольской грамоты он не знает, жизнь этой страны не знает. Вот и получится неизвестно что…

Элбек-оол негромко, но так, что всем было слышно, добавил:

— В нем ни монгольского, ни тувинского ничего пет.

Я готов был провалиться со стыда. Ну зачем понадобилось Пюльчуну называть мое имя?

— Не могу с вами согласиться, — откуда-то издалека донесся недовольный голос Шагдыржапа. — Мы только что выдвинули Току на высокий пост. Ему полезно будет поучиться. Я за то, чтобы послать его. Пусть опыт наших соседей изучит. Хорошее нам привезет, плохое там оставит.

С перевесом в один голос предложение Пюльчун а прошло. Мне бы радоваться, а на душе было неспокойно.

* * *

…Звон колокольчика разбудил на рассвете.

Быстро собрался, выскочил на улицу. Мороз! Градусов пятьдесят, если не больше. Лошади в клубах пара, как в тумане. Ямщик в тулупе топает по снегу валенками, хлопает рукавицами по бокам и приговаривает: «Раз-два! раз-два!»

И вот уже третьи сутки в пути. Снег мчится навстречу со скоростью Каа-Хема во время паводка. Голоса сидящего рядом ямщика — старого моего знакомого, Ивана Исламова, — не слышно. Звон колокольчиков сливается в какое-то невнятное шипение.

Я кутался в небольшую собачью доху, стараясь забраться как можно глубже, тянул на голову широченный воротник-капюшон.

Проснулся я оттого, что Исламов тряс меня за плечи. С трудом выкарабкался из саней и ничего не мог понять: где же дорога? Ветер по-прежнему свирепствовал, и все слилось — ничего не разберешь — в сплошную кипящую, шипящую, ревущую мешанину. Казалось, какая-то дьявольская сила швыряла, будоражила и перебалтывала все, что есть на земле и над землею. Исламов ругался последними словами и клял все на свете. Лошади дико кидались из стороны в сторону.

Мы крепко взяли коней под уздцы и стояли, пытаясь закрыться от яростных порывов ветра, который одновременно дул и сверху, и снизу, и сбоку, и сзади. Не помню, сколько мы так простояли. Буран стих мгновенно, и сразу стало до того тихо, что я испугался — уж не оглох ли?

— Ну что? Не помирать же нам тут! Давай скидывай доху-то.

Исламов распряг лошадей и дал им сена.

Я огляделся. Снежная лавина перегородила дорогу, а буран подсыпал еще — целую гору намел! Слева — обрывистый берег реки. Справа выпятился каменным боком высокий утес. Ни проехать, ни объехать. А назад пути нет. И не повернешь назад: надо во что бы то ни стало пробиваться.

— Помнишь место? — спросил ямщик.

— Откуда мне его знать? — удивился я.

— Да ты же здесь рыбу ловил!

Похожего, признаться, было мало.

Мы взялись за лопату и топор и буквально вгрызлись в плотно спрессованный снег. Копали и рубили до темноты, подбадривая друг друга. Кое-как прорыли узенький коридорчик. Сначала протащили через него сани, и потом — по одной — провели лошадей.