Николай Дементьев - 3амужество Татьяны Беловой

• Название: 3амужество Татьяны Беловой
• Автор: Николай Дементьев
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Всем существом своим этот роман направлен против собственничества, против разъедающего душу человека мещанства. Мы видим жалкую жизнь Татьяны Беловой, все ее мнимое благополучие и понимаем — нет и не может быть страшнее наказания для человека, который с юных лет заботился только о своем маленьком счастье, для которого мелкое, обывательское, личное заслонило окно в большой мир подлинных радостей и страстей. Героиня романа, человек незаурядный по сути своей, много пережив и передумав, начинает постепенно осознавать, в чем ее беда, но — увы! — как много упущено, как много не понято, сколько сделано неверных шагов. И все же она пытается найти в себе силы и мужество, чтобы выйти на путь поисков настоящего счастья. Так я понимаю замысел писателя и логику поведения его героини, ибо это логика жизни.

CEPГEЙ БАРУЗДИН

---

— Здорово я заснула, да?

Но он только глянул на меня торопливо, ничего, наверно, не понял и опять уткнулся в стол. Я решила терпеливо ждать. Пошла на кухню, поставила чайник, собрала ужин. Олег наскоро поел и тут наконец вспомнил:

— Ого, да мы никуда не попали!.. Ну ты посиди минутку…

Я просидела еще два часа. Ксения Захаровна не приходила. Я расставила Олегову раскладушку, постелила себе на кушетке и легла. Ждала, ждала его, рассердилась и опять заснула.

Утром я уж совсем удивилась: Олег так и сидел за столом, глаза у него чуть ввалились.

— Выспалась? — весело спросил он. — : Ставь чай, а то есть охота — сил нет!

Подали мы чаю, он снова к столу. Тут уж я не вытерпела: взяла и ушла. Ехала в Мельничный Ручей и чуть не плакала. И потом весь тень ходила как шальная, убеждала себя, что надо характер выдержать, иначе всю жизнь так будет, а к вечеру поехала все-таки в город. Ксении Захаровны не было, а Олег по-прежнему сидел за столом. Увидел меня, заулыбался:

— Сообрази что-нибудь поесть, а? Может быть, даже и не заметил, что я уходила… Я заплакала. Он глаза вытаращил:

— Что ты, Танька-Встанька? Случилось что-нибудь?

Ну, я оказала ему все — этакая дура! Он тяжело, устало вздохнул, и чуть похудевшее лицо его со светящимися глазами впервые стало чужим. Потом он сказал:.

— Я тебя не понимаю.

Он это сказал просто так, но я до того перепугалась, что сейчас между нами все кончится, — точь-в-точь как во время объяснения с Анатолием: действительно все могло кончиться, теперь-то я знаю, — что кинулась к нему на шею и давай реветь. И мне уж все равно было, сделал ли за это время Олег что-нибудь или впустую просидел, и что обижена-то я, а не он. А Олег ласково гладил мои волосы и негромко говорил:

— Ну, ну, ничего, ничего… Ведь это моя работа…

Это была первая наша ссора, и по очень серьезному поводу, только до конца я еще этого не понимала. И след ее остался в нас обоих, хоть мы сразу же и помирились. И она была так не похожа на наши стычки с Анатолием, что и ссорой-то ее можно назвать только условно. Да Олег и вообще не умел ссориться, ему это было совершенно чуждо.

Мы уже успокоились, лежали на кушетке и целовались, как вдруг Олег сказал, точно продолжая наш с ним внутренний разговор:

— А я все-таки не зря сидел: нашел кривую, по которой надо делать днище ковша.

— Нашел все-таки!

Он помолчал, потом договорил, пристально глядя на меня, будто ожидая чего-то;

— Но это еще ничего не значит.

— Как не значит?…

— Работа моя на этом не кончилась.

Я поняла, что он имел в виду. И если вчера его одержимость в работе просто удивила и обидела меня, то теперь я почувствовала, что за ней, за этой одержимостью, скрывается нечто такое, в чем Олег никому и никогда не уступит,

23

Странное я существо. Ведь любила Олега без памяти, была счастлива, как только может быть счастлива женщина, а после этого нашего короткого разговора нет-нет да и задумывалась: что же и как дальше у нас с ним будет? Теперь я стала догадываться, что означают его выражения, вроде: «Отрицательный результат в науке тоже результат», или: «Иногда процесс исследования важен сам по себе». Ведь если Следовать этим словам, то настоящего результата, кандидатской. степени, например, можно так и не добиться, и, стало быть, кандидатская степень и положительный результат — для Олега понятия разные…

Все чаще и чаще приходили ко мне мысли о будущем. Вот поженимся мы с Олегом, а где жить? В их комнатке вместе с Ксенией Захаровной? А у нас ведь еще ребенок будет! Четверо на двенадцати метрах?! Или у нас дома, в Мельничном Ручье? Но я нисколько не была уверена, что Олег уживется с моими родителями, хотя отношения у них в конце концов как-то образовались. Особенно после того, как Светка с Костей расхвалили Олега. Очень уж разными людьми были мои родители и Олег.

После того, первого, скандала Олег стал часто бывать у нас дома. Этот скандал, враждебное отношение моих родителей, вообще всю странность и необычность этого происшествия Олег будто не принял всерьез, они точно прошли мимо него. Вначале я решила, что это просто от счастья любви, которое заслонило для нас все. А потом увидела, что Олег, может, даже бессознательно для себя, все в жизни резко, непримиримо разграничивает на основное, главное, и второстепенное. Отношения с моими родителями были для него чем-то побочным, вроде реакции его товарищей по работе на отказ от диссертации.

Я уже говорила, что отец, в общем-то, примирился со случившимся, настаивал только, чтобы мы скорее зарегистрировались, чтобы все было как у людей. Маме тоже не оставалось ничего другого. И хотя потом Олег даже стал нравиться им, относились они к нему как-то неопределенно, двойственно. Оба они, я видела, с тревожной подозрительностью спрашивали себя: что он думает о самом главном в их жизни — о хозяйстве? Я однажды сказала ему, об этом. Он засмеялся:

— Ну что ты с ними будешь делать? Их уж не перевоспитаешь: люди отжившей формации.

И — все. Отец как-то сказал:

— Вроде Кости он, три-четыре…

— Видно, уж так, — вздохнула мама. Олег всегда тянулся ко всякой технике, даже домашней. Испортился у нас холодильник, мастера надо было вызывать из города, тратиться, а Олег взял да исправил. Давно отец хотел придумать устройство для обогрева парников. Олег занялся этим всерьез, начертил схему, подсчитал что-то и потом чуть ли не целую неделю возился по вечерам вместе с отцом. Сделали уже, и вдруг Олег придумал что-то новое, заставил переделать, получилось лучше и экономичнее. Отец сказал маме:

— У этого парня, три-четыре, и голова и руки золотые!

— Да уж, бог не обидел, — одобрительно ответила мама.

Я замечала, что она нет-нет да и взглянет с удовольствием на Олега, ловкого, стройного, подвижного. Даже как-то оказала отцу:

— Ну, от этой пары у нас внучатки будут — загляденье!..

Отец посмотрел на маму, кивнул головой и произнес:

— Бабушка и дедушка! Ах ты, три-четыре!..

Но вот отцу загорелось поставить ветряной двигатель. Он явно рассчитывал на помощь Олега, стал осторожно советоваться с ним, а Олег безразлично, досадливо даже, ответил:

— Это прошлый век! Игра не стоит свеч. — И задумался: — Надо бы в схеме покопаться: уж очень она устарела.

Родители подождали. Потом мама сказала:

— Нам в хозяйстве не теория, а практика нужна.

Олег ничего не ответил. И совсем уж неладно получилось, когда родители стали намекать Олегу, что неплохо было бы, если б он вообще помогал им по хозяйству, то есть в обычных каждодневных делах. Ведь до этого он помогал им просто потому, что ему интересно было повозиться. Когда Олег понял, чего хотят от него мои родители, он удивился, засмеялся:

— Нет, я этой чепухой заниматься не буду! — Огляделся вокруг, будто впервые увидел наши хозяйственные постройки, и уже с откровенной неприязнью закончил: — Все это вредные наросты! Их сколупнуть надо, как болячки.

Такого даже Светка родителям не преподносила. Потом отец с мамой обсуждали это событие.

— Ну и дела, мать! — говорил отец. — Что за народ такой пошел непонятный, три-четыре…

— И понимать тут нечего! — сердито отвечала мама.

— Н-да… — после долгого молчания сказал отец. — Нету, стало быть, у него к хозяйству души…

— Слава царю небесному, разобрался! — с прежним раздражением ответила мать. — Не продолжатели они нашего дела. Зря мы с тобой всю жизнь спину ломали!.. — И, помолчав, добавила: — Небось Анатолию в нашем доме все было по душе…

После этого — что уж скрывать — все чаще стала вспоминаться мне одна встреча с Анатолием. Увидела его в коридоре около нашей чертежки: он стоял спиной ко мне и читал стенгазету. Конечно, подкарауливал. Я хотела пройти мимо, но он обернулся. Глаза его смотрели на меня так жадно, с такой любовью… Я поздоровалась.

— Слушай, Таня! — быстро, лихорадочно зашептал он. — Я все знаю… Знаю, что у вас с Олегом близость, ну… которой у нас не было… Но все равно… все равно!.. — Он передохнул: — Я все равно буду ждать тебя! Всегда, понимаешь?!.

А я молчала и почему-то не уходила. Только старалась не смотреть на него. А он говорил уже настойчиво, увереннее:

— Нет, ты все-таки вернешься ко мне! Сама, понимаешь? Сама поймешь, что мы должны быть вместе! Ты не сможешь жить с Олегом! Ты его еще не знаешь… Он трудный человек для семейной жизни. Почти непригодный, да-да!.. Он весь подчинен одному… И от тебя потребует полного подчинения!

Я наконец пошла. Анатолий сказал уже вдогонку:

— Даже если у вас ребенок будет, понимаешь?!

Я и потом встречала Анатолия: ведь мы работали в одном учреждении. И может, он старался специально попадаться мне на глаза. Держался он всегда очень хорошо, учтиво, вежливо, только в глазах его я всякий раз видела это особенное, упрямое, любовное выражение. Другой в его положении выглядел бы смешным и сам злился бы и конфузился. Но Анатолий был верен себе, он сумел найти такое поведение, которое все поставило на место и всем объяснило: ну, случилось и случилось, в жизни ведь все бывает, и никто от этого хуже не стал, и ничего в этом нет позорного… И у нас в чертежке над ним не смеялись, а кое-кто даже жалел его. Лидия Николаевна сказала мне: