Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

• Название: Три круга Достоевского
• Автор: Юрий Кудрявцев
• Жанр: Научная Фантастика

Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Московского университета

Монография (1-е изд. — 1979 г.) представляет собой попытку целостного рассмотрения мировоззрения Достоевского, одного из наиболее сложных художников-мыслителей. Автор анализирует проблемы событий­ного, социального и философского плана, поднятые Достоевским. Ориги­нальное прочтение произведений Достоевского, новая трактовка наиболее важных художественных образов дают современное понимание многих идей писателя, его философии человека.

Для философов, филологов, всех интересующихся проблемами твор­чества Достоевского.

Научное издание

КУДРЯВЦЕВ Юрий Григорьевич

ТРИ КРУГА ДОСТОЕВСКОГО

Зав. редакцией Н. А. Гуревич

Редактор Ю. С. Ершова

Оформление художника Е. К. Самойлоза

Художественный редактор Л. В. Мухина

Технические редакторы М. Б. Терентьева, Н. И. Смирнова

Корректоры Е. Б. Витю к, С. Ф. Будаева

Сдано в набор03.08.90. Подписано в печать 17.12.90.

Формат 60X9016. Бумага офсет.

Гарнитура литературная. Высокая печать.

Усл. печ л. 25,0 

Тираж 20 000 экз. Зак. 329. Изд. № 1254.

Цена 3 р. 50 к.

Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета.

103009, Москва, ул. Герцена, 57.

Типография ордена «Знак Почета» изд-ва MГУ.

119899, Москва, Ленинские горы

ISBN 5 — 211 — 01121 — X

© Издательство Московского

университета, 1979

© Ю. Г. Кудрявцев, 1991 дополнения

---

Много сказано о детях в последнем романе Достоевского. Там о детях размышляют (Иван, Митя), детей развращают (Смердяков), детей облагораживают (Алеша). Перед читателем проходят брошенные отцом семилетний Костя и восьмилетняя Настя, маль­чик Смуров. Очень выразителен образ девятилетнего Илюши Сне­гирева, завещавшего перед смертью посыпать его могилу хлебом для воробьев.

Принципиально новым в изображении детей является образ Коли Красоткина. Это ребенок-отрицатель. Ему тринадцать лет. Он способен говорить обо всем: о народе, медицине, женщинах, религии, социализме, Вольтере, Белинском, Наполеоне, классиче­ских языках. Широта? Нет, узость. Ибо говорит Коля без знания дела. Это детский отблеск европейского.

Принципиально новый образ — Lise. Это ребенок-садист. И даже написанием самого имени Lise отделена от русских детей, как Marie от русских женщин.

За все невзгоды детей ответственны взрослые. У Достоевского появляется проблема отцов и детей. Она была четко поставлена еще в «Униженных и оскорбленных». Здесь мечтатель Алеша про­тивопоставлен своему расчетливому отцу, Валковскому. Но у них есть и общее: оба эгоисты. Но сын бессознательно эгоистичен, отец — вполне сознательно.

В романах Достоевского дети, как правило, стыдятся своих отцов за их жизнь, их поступки. Дети игнорируют отцов. Детям, в основном добрым, противостоят отцы безразличные, эгоистич­ные, сладострастники.

Предел, которого может достичь отец-сладострастник, так ска­зать, антиотец, — это Федор Карамазов.

Он никого не убивал, за ним нет уголовных преступлений, более того, он сам жертва. В нем нет ничего загадочного, он прост, он — одно сладострастие.

Его портрет: «Кроме длинных и мясистых мешочков под маленькими его глазами, вечно наглыми, подозрительными и на­смешливыми, кроме множества глубоких морщинок на его малень­ком, но жирненьком личике, к острому подбородку его подвеши­вался еще большой кадык, мясистый и продолговатый, как кошелек, что придавало ему какой-то отвратительно сладострастный вид. Прибавьте к тому плотоядный, длинный рот, с пухлыми гу­бами, из-под которых виднелись маленькие обломки черных, почти истлевших зубов. Он брызгался слюной каждый раз, когда на­чинал говорить. Впрочем, и сам он любил шутить над своим ли­цом, хотя, кажется, оставался им доволен. Особенно указывал он на свой нос; не очень большой, но очень тонкий, с сильно выдаю­щейся горбинкой. «Настоящий римский, — говорил он, — вместе с кадыком настоящая физиономия древнего римского патриция времен упадка». Этим он, кажется, гордился» [10, 9, 33].

Внешний вид героя не вызывает к нему симпатий. С первых же страниц романа автор раскрывает и внутренний мир Федора Павловича. Дрянной, развратный, норовил в приживальщики, бестолковый, ничтожный мозгляк, злой шут и больше ничего, сла-дострастнейший, гадко хихикает и т. п. — все это употреблено автором для характеристики героя.

Учитывая приемы Достоевского, ожидаешь, что Федор Павло­вич окажется не таким, каким он представлен на первых страни­цах. Не внешне. Внешнее не изменишь. А внутренне. Но ничего не изменится в романе. Весь роман есть раскрытие данной в начале его характеристики.

 Федор Карамазов — натура по-своему деятельная. Но деятельность его преследует узко индивидуалистические цели — все для себя. Отчасти он влияет и на общественное. Так, он «стал основателем по уезду многих новых кабаков» [10, 9, 31]. То есть вся его общественная деятельность является антиобщественной. Сеет по уезду алкоголь. Но это попутно. Главное у Федора Павловича, однако, забота о себе, удовлетворение своих потребностей: «вы­колачивание деньги» и женщины.

Первое у него получается неплохо. Хотя он и был бестолковым, «но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично бделывать свои имущественные делишки, и только, кажется, одни эти» [10, 9, 11]. Эта своеобразная бестолковость подтвердилась тем, что после его кончины осталось «до ста тысяч рублей чистыми деньгами» [10, 9, 12]. Осталось то, за чем Ганя Иволгин думал ырять в горящий камин. И у Федора Павловича деньги, видимо, из какого-то «камина», хотя не раскрыто — из какого. Ясно толь­ко, что не «немецким» способом добыты эти деньги. Сказано, что делишки свои герой всегда устраивал удачно и подловато. Но подлость, видимо, была неподсудной. Герой — по-своему — «чтил, кодекс». До суда себя не доводил. Есть, однако, намеки на нечис­тый путь добывания денег.

Большой любитель женщин, Федор Павлович, однако был на­чисто лишен рогожинского размаха и не бросал большие деньги к ногам женщины. Тратился экономно. Цену денег знал. Как гово­рил он младшему сыну, деньги имеют цену потому, «что с деньга­ми стоит только захотеть-с, Алексей Федорович, все и будет.» [10 9, 218].

Все, что будет, и все, что можно захотеть, это — женщины. Они — цель и смысл его жизни. Сладострастие — главное для Фе­дора Павловича. Что это такое, хорошо разъясняет один из ге­роев романа: «Тут влюбляется человек в какую-нибудь красотку, в тело женское, или даже только в часть одну тела женского (это сладострастник может понять), то и отдаст за нее собственных детей, продаст отца и мать, Россию и отечество...» [10, 9„ 103].

Это полностью применимо к Федору Карамазову. С тем только уточнением, что красота для него не главное, не в нее он влюб­ляется, а именно «в часть одну тела женского». Как он сам го­ворит, для него нет дурнушек, во всякой женщине он найдет для себя что-то, включая «босоножек» и другую крайность — старых дев. Когда-то Федор Павлович шел с веселой компанией, и увиде­ли они спящую на земле Лизавету Смердящую, женщину, в срав­нении с которой Чекунда и Двугрошовая выглядели бы красави­цами. Заспорили, можно ли «этого зверя» принять за женщину. Все ответили отрицательно, один Федор Павлович — положитель­но. Позднее у нее родился Павел Федорович Смердяков

«Любовь» Федора Карамазова — явление чисто физическое, без всякой духовности.

И вообще, духовный мир героя крайне беден. Нравственные ценности вывернуты в нем наизнанку. После того, как от него сбе­жала жена, он, заведя гарем, всем жаловался, однако, на жену и рассказывал подробности жизни с ней. Совершенно справедли­во ему говорили: «Подумаешь, что вы, Федор Павлович, чин по­лучили, так вы довольны, несмотря на всю вашу горесть» [10, 9,. И].

Подобное у Достоевского уже было. Герой «Подростка» тоже к месту и не к месту, как чин, выставлял то, что он незаконно­рожденный. Но то подросток, а это человек вполне зрелый.

Святого для Федора Карамазова нет ничего. Над всем он кощунствует. Из своей второй жены он выбивал «мистику» и пле­вал при ней, верующей, на икону. Он жалеет, что истребляют ­леса и нечем будет сечь мужиков. Он иронизирует надо всем. В этой иронии положительна лишь ирония над собою. Помимо иро­нии над своим лицом, герой иронизировал над своим сердцем: «Господа, у иного сердце, как у Александра Македонского, а у другого, как у собачки Фидельки. У меня, как у собачки Фидельки» [10, 9, 98]. Тут он прав абсолютно. Его сердце таково. Но этот «развратнейший и в сладострастии своем часто жестокий, как злое насекомое» [10, 9, 120], человек вполне доволен своей жизнью и провозглашает: «Я в скверне моей до конца хочу про­жить, было бы вам это известно. В скверне-то слаще: все ее ру­гают, а все в ней живут, только все тайком, а я открыто» [10,9, 217].

Всех Федор Павлович не опрашивал, за всеми не наблюдал. О всех он говорит необоснованно. О себе — верно. Такова его про­грамма жизни.

Только вот жить-то осталось недолго. Федор Павлович, среди всех инстинктов которого неплохо развит и инстинкт самосохра­нения, чувствует опасность над собою. Опасность, которую поро­дил он сам: он боится своих детей. Боится обоснованно. Пред­чувствие не обмануло старого пройдоху — он упадет с проломленной головой.

Отец, боящийся своих детей, — явление явно не нормальное. В этом случае или отец плох, или плохи дети. Отец здесь опреде­ленно плох, дети — разные.

Вот они сошлись под одной крышей — эти плоды «случайного семейства». Сошлись после долгого незнания друг друга. Митя, Иван, Алеша.

Судьба отца известна. У каждого из детей она своя. Общее лишь то, что никто из них не получил положительного нравствен­ного заряда от отца. Все они воспитывались без отца, да и без матери.

Отец, как известно, скопивший деньги, даже не обеспечивал детей материально. И не воспитывал. Все дети что-то от него унаследовали, но воспитывались они в разных условиях.

Старший сын, Митя. От родителей ничего благородного унас­ледовать не мог. Об отце его все известно. Мать же сбежала, оставив его трех лет от роду.

Митя, о существовании которого отец просто забыл, воспиты­вался у случайных людей. У слуги, у двоюродного дяди. Затем, занятый мыслями о баррикадах, дядя забыл его. Митя воспиты­вался у двоюродной тетки. После смерти тетки — у ее дочерей. Опора у Мити — он сам. Недоучился в гимназии, учился в воен­ной школе. Далее: Кавказ, дуэль, разжалование, снова выслу­жился, кутежи, долги...