Александр Бартэн - Под брезентовым небом

• Название: Под брезентовым небом
• Автор: Александр Бартэн
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

Эта книга — о цирке. О цирке как искусстве. О цирке как части, а иногда и всей  жизни людей, в нем работающих.

В небольших новеллах  читатель встретит как  всемирно известные цирковые имена и  фамилии (Эмиль Кио, Леонид Енгибаров, Анатолий  Дуров и др.), так и мало известные широкой публике или давно забытые. Одни из них  всплывут в обрамлении ярких огней и грома циркового оркестра. Другие — в будничной рабочей  обстановке. Иллюзионисты и укротители, акробаты и наездники, воздушные гимнасты и клоуны. Но не только. Еще  и инспекторы манежа, униформисты, технический персонал, администрация цирка.  И даже цирковые животные.

Почти всех своих героев автор знал лично и многих —  долгие годы. Истории, собранные за многие годы, и составили эту книгу.

---

—   И что же дальше? Неужели тот медвежонок.

—   Он самый. Кто бы подумать мог, что в такую громадину превратится! Хвастать не стану: поначалу претерпеть пришлось многое. Не сразу, далеко не сразу дался мне Гоша. Но постепенно дело пошло на лад, обнаружились в Гоше первоклассные способности. Вы же видели, какими жанрами он овладел: и акробатикой, и эквилибром, и как антипод работает, и на велосипеде, на мотоцикле катается. Неразлучны мы с Гошей. На гастроли в Южную Америку летели: болтанка над океаном, всех закачало, полегли как один, а Гоше хоть бы что. Каждый год справляю день его рождения. Тот самый день, когда принял его из рук старушки!

Такова одна история. А вот другая — музыкальных жонглеров Германа и Людмилы Отливаник. Их номер отличается не только каскадом оригинальных трюков, но и своеобразным решением: будто со страниц диккенсовского романа сошел долговязый лондонский клерк — церемонный, флегматичный, в непомерно высоком цилиндре. При нем партнерша — подвижная, полная озорства и лукавства. Что за контраст!

—   До армии я и не помышлял о цирке, — вспоминает Герман Отливаник. — Занимался в музыкальном училище, собирался, отслужив, стать учителем музыки. Но получилось по-другому. В одном со мной взводе оказался цирковой артист. Стал меня уговаривать: «После армии вместе давай работать!» В конце концов, уговорил. Подготовили мы парный номер. А на просмотре полнейший провал: слабеньким, подражательным сочли наш номер. Тут бы мне опомниться, вернуться к прежним планам. Однако жена.

—   Верно! — подхватывает рассказ Людмила Отливаник. — Я не согласилась. Можно ли с первой неудачи капитулировать? К тому же знала, на что способен Герман.  Он ходит мрачный как тень, за голову хватается, а я ему: «Не смей унывать! Завтра же возобновим репетиции!» Он даже не понял сперва.

—   Конечно, не понял, — улыбается Отливаник.— Знал, что Люда обладает музыкальными способностями, но никак не мог предположить, что согласится идти на манеж:  Словом, начали мы вновь трудиться над номером. Репетировали по ночам, ото всех в тайне. Один лишь человек — старый цирковой сторож — был в курсе наших дел. Не знаю, чем расположили его к себе, а только не препятствовал по ночам репетировать. И любил глядеть на наши репетиции. Сядет, приосанившись, в первом ряду — смотрит, слушает. Иногда даже замечания делал.  По нынешний день благодарны тому сторожу. И не потому лишь, что на манеж допускал. Доброжелательность, заинтересованность — это ведь очень артиста греет. Ну, а потом вторичный просмотр, и на этот раз удачный: включили наш номер в цирковой конвейер!

Что касается третьей истории, она с романтической подоплекой, с трагическим стечением обстоятельств. И все же  со  счастливой   развязкой.   Герои  этой  истории — воздушные гимнасты Евгения Чивела и Владимир Рытов.

Владимир служил в морской авиации. Однажды, получив увольнительную, отправился с товарищами в город. Шли через площадь и увидели цирк-шапито. Как не побывать? Побывали, посмотрели представление. Тот вечер решил дальнейшую жизнь Владимира: запомнилась ему молодая гимнастка под куполом. Когда же военная служба подошла к концу (к этому времени Рытов успел и познакомиться с Женей Чивелой, и переговорить с ней о многом) — стали готовить общий воздушный номер.

—  Номер номером, но ведь надо пока что на жизнь зарабатывать. Потому и устроился униформистом в цирке, — рассказывал мне Рытов. — В один прекрасный день снова пожаловали на представление летчики — недавние мои сослуживцы. Сильно удивились, увидя меня с метлой. Ничего: стерпел, виду не подал. Зато после всех до одного пригласил — поглядеть нашу с Женей воздушную рамку.

Таков зачин рассказа. Затем в нем тяжкая страница. Неожиданно осатаневший ветер ударил в брезентовый шатер, аппаратура перекосилась, и Женя Чивела, пролетев мимо рук партнера упала на манеж. За кулисы унесли без сознания. Врачи признали состояние критическим. Несколько месяцев пластом пролежала на больничной койке, и врачи отводили глаза, когда допытывалась: сможет ли вернуться в цирк? Один лишь Рытов не терял веры: «Конечно, вернешься! Как же иначе?!» Медленно, мучительно медленно восстанавливались силы. Каждое движение поначалу вызывало боль. Все равно — до скрипа стискивая зубы, Женя заставляла себя двигаться, разрабатывать каждый мускул.

О том, что было дальше, также рассказал мне Владимир Рытов:

—  Пришел наконец день, когда Женя впервые после несчастья решила подняться на рамку. Мы нарочно выбрали ранний час, чтобы избежать свидетелей: не были уверены, как получится. Женя поднялась, и замечаю — вся мелкой дрожью дрожит. Спрашиваю: не отложить ли на завтра. Отвечает: не надо, вполне нормально себя чувствую. Но я-то вижу: продолжает дрожать. И тут-то, в критический этот момент, вдруг снизу дружные голоса: «Женя, не тушуйся! Женя, молодцом!» Глянули вниз, а там товарищи. Собрались, но до времени себя не обнаруживали. Теперь же стали хором подбадривать: «Женя, давай!» Она услыхала, еще мгновение помедлила, а потом собралась, приготовилась, прыгнула. Можно сказать — отлично, руки в руки пришла. Зааплодировали внизу, а Женя и говорит: «Хочу повторить, Володя. Теперь могу хоть сто раз подряд!» Понимаете, какой перелом случился: в полной мере вернула себе кураж.

И я, слушая Рытова, живо представил себе то утро. И двоих высоко под куполом. И глаза товарищей, устремленные вверх.

Таких историй мне известно много. Историй о том чувстве локтя, что помогает цирковому артисту. Если же вернуться к скоморохам, изображенным на фреске Софийского собора.

Сперва не о них. Сперва об артистах Французовых, исполняющих не только рекордный, но и наирекорднейший трюк. Постарайтесь этот трюк себе представить.

Отфиксировав на лбу высокий перш, Виктор Французов подает знак партнеру, и тот взбирается на высшую точку перша. Затем, продолжая балансировать перш с находящимся на нем партнером, Французов направляется к лестнице в середине манежа. Берется за перекладины, подымается. Внимание! Не упустите дальнейшего! Из-под купола свисают кольца, и они прикреплены к вершине лестницы. В тот момент, когда, достигнув вершины, Французов берется за кольца, — срабатывает специальный механизм, лестница отходит, но в том-то и вся феноменальная рекордность трюка: лишившись опоры, оставшись висеть на кольцах, артист все с той же безупречностью продолжает балансировать на лбу перш с партнером.

 Вот о чем напоминает фреска в древнем храме. Скоморохи на ней исполняют трюк с плечевым першем. Что и говорить — нелегкий трюк. Однако поглядели бы те — из одиннадцатого, — на что способны их нынешние товарищи!

НОЧЬЮ, ПОД ЗВЕЗДАМИ

В Кривом Роге, куда я приехал знакомиться с одной из цирковых передвижек, мне сначала не повезло: шло совещание металлургов и городская гостиница оказалась переполненной.

Администратор цирка, однако, успокоил:

—   Мы вас не хуже устроим. У Олимпиады Антоновны. У нее как раз комната освободилась.

В самом деле, лучше не придумать. От цирка всего два квартала. Аккуратный одноэтажный домик, весь в зелени. Комната чистая, свежепобеленная, с внутренними ставнями. Понравилась и хозяйка. Несмотря на солидный возраст, Олимпиада Антоновна сохраняла статность и подвижность. Чернобровая, с высокой прической, в фартуке, плотно облегавшем крупную фигуру, она, как и положено всевластной хозяйке, неустанно следила за порядком и в доме, и на птичьем дворе, и в палисаднике под окнами — там пламенели пышные пионы.

—   Из Ленинграда прибыли? — певуче осведомилась Олимпиада Антоновна. — У вас там, поди, все туманы да дожди. А у нас нынешнее лето до невозможности жарким

выдалось. В подполье спустишься — и там нет спасения. Давайте-ка чайком вас попотчую. Лучшее средство, чтобы прохладиться!

Я не стал отказываться, сел за стол против хозяйки, и вскоре мне уже казалось, что я с незапамятных времен живу в этих уютных стенах. Мы сидели за самоваром, в ряд стояло варенье трех сортов, и еще домашние баранки, и какие-то особенные маковые коржики. Не дожидаясь расспросов, Олимпиада Антоновна начала рассказ:

—   Цирк у нас каждый год на одном и том же месте располагается. Ну и сразу ко мне стучатся — чтобы, значит, по старой дружбе на квартиру пустила. Не сосчитать, сколько их, цирковых артистов, перебывало у меня!

Из дальнейшего я узнал, что Олимпиада Антоновна десятый год как овдовела, получает пенсию за мужа, горного мастера, да еще от дочки ежемесячный перевод: дочка дельная, но специальность выбрала трудную, геологическую — все в разъездах, в экспедициях.

— Я вам к тому рассказываю, — продолжала Олимпиада Антоновна, — чтобы понимали: особой нужды материальной в квартирантах не имею. Однако же одной, по-сиротски жить невесело. А так и порасспросишь, и послушаешь. Народ цирковой — это ж удивительно — где только не бывает. Прошлым летом жонглер заслуженный у меня останавливался. На том полушарии побывал, в Австралии!