Алексей Маслов - Танцующий феникс: тайны внутренних школ ушу

• Название: Танцующий феникс: тайны внутренних школ ушу
• Автор: Алексей Маслов
• Жанр: Спорт

Первая в мире книга подобного рода, которая столь полно и достоверно освещает традиции и тайные методы внутренних школ китайского ушу. Эта книга — шаг из царства мифов в мир истинных ценностей и восточных реалий, которая удовлетворит самые взыскательные требования тех, кто интересуется духовной традицией, историей и тайнами боевых искусств. Зачем следует заниматься изучением внутренних стилей ушу? Как древнейшие принципы трансформаций реализуются в боевой практике? Почему методам психических и энергетических способностей человека уделяется основное внимание во внутренних школах ушу? Как развивают мастерство проникать в мысли противника и выигрывать поединок еще до его начала? Что такое «искусство отравленного взгляда»? Как выполнять полноценный выброс внутреннего усилия при ударе и научиться понимать символическое значение каждого приема? Все это и многое другое в новом бестселлере А.А.Маслова.

---

«Способ взгляда» — один из самых сложных аспектов в искусстве ушу. Он включает в себя две основные составляющие — направление и выражение. Например, взгляд может быть направлен на ударную конечность (это обычно делается во время выполнения комплексов) или в сторону удара. В тайцзицюань взгляд всегда следит за «наполненной» рукой, совершающей основное движение, и тем самым как бы передает в нее волевой импульс. Не случайно китайцы говорят о некоем «духе глаз» (яньшэнь), который наполняет то пространство, на которое направлен взгляд бойца.

Необходимо научиться «играть» выражением взгляда. Он может быть спокойным, грозным, гневным или даже растерянным, как, например, в «Кулаке Пьяного человека». В синъицюань важнейшим способом воздействия на противника является «отравленный взгляд» (дуянь). Большим знатоком этого искусства был великий Сунь Лутан, который одним своим взглядом приковывал противника к месту. Другой мастер синъицюань, Ли Лонэн, по преданию, «отравленным взглядом» вызывал такую нестерпимую боль у своих соперников, что они валились на землю.

В некоторых стилях основной упор на тренировках делается именно на отработку особого типа взгляда, причем сами способы долгое время держались в строгом секрете. Например, в провинции Хунань в ХVII в. на стыке синъицюань, шаолиньского стиля пяти животных, стиля орла и стиля журавля родился стиль яньяньцюань («Кулак горного орла»), где особое внимание уделялось «духу взгляда» — «орлиный взгляд» должен был заставить противника в страхе броситься бежать. «Искусству взгляда» обучались годами. Например, ученики часами смотрели на зажженную свечку не моргая или пытались рассмотреть мельчайшие детали у отдаленных объектов, особым образом переводили взор из стороны в сторону, не поворачивая головы. Шаолиньские монахи учатся рассматривать с большого расстояния мельчайшие детали пламени свечи, помещенной за закопченный абажур.

«Преодолеть внешнюю форму»

Средоточием принципов ушу и реализацией базовых навыков является прием (чжао) или форма (ши). Прием может состоять из пяти-шести движений и имеет вид завершенной композиции.

Его действие может простираться значительно дальше защиты или нападения. Так, ряд приемов имеет «провоцирующее» значение, вызывая в сознании определенные образы. Об этом говорят их названия: «смиренный монах поклоняется Будде», «голодный тигр бросается на добычу», «яростно бить в бронзовый колокол», «черный дракон выходит из воды», «панда карабкается на дерево». Не менее показательны названия форм тайцзицюань: «расчесывать гриву дикой лошади», «петух, стоящий на одной ноге», «держать птицу за хвост».

Выполняя, например, форму «схватить птицу за хвост» в тайцзицюань — отведение руки соперника (пэн), ее захват и рывок противника на себя (люй), надавливающее движение, теснящее соперника (цзи) и, наконец, толчок (ань), — занимающийся представляет, что к его руке привязана птица, рвущаяся в небо, а он легко притягивает ее обратно. Таким образом, прием сопряжен с неким психологическим актом, выводящим сознание за пределы рутинной ситуации, освобождающим его от давления утилитарной заданности. Это связано с двоякой ролью формы в ушу. С одной стороны, всякий прием или комплекс каноничен и его изучение сводится к строгому повторению того, что показывает учитель. Однако с другой стороны, от ученика на определенном этапе требуется собственное творчество, обусловленное его физическими и психическими особенностями. Таким образом, обучение ушу, начинаясь с конкретных форм, в конце концов приводит к их отрицанию. В определенной мере это обусловлено даосским учением о временном смысле всяких внешних форм: «Для ловли зайца пользуются силками. Когда заяц пойман, силки выбрасывают» (Чжуан-цзы, IV–III вв. до н. э.).

В некоторых стилях принято рассматривать два этапа обучения — «становление формы» и «преодоление формы». Известный мастер Чэнь Синь (ХIХ в.) так говорил о процессе постижения ушу: «Изучающий ушу движется от того, что имеет форму, к тому, что не имеет и следа, постигая в этом небесном искусстве сокровенно-утонченное начало».

Поэтапность обучения фактически заключается в переходе от «полного» (ши) и «имеющего форму» (юсин) к использованию пустотного (сюй) и «бесформеного» (усин). Сунь Лутан писал, что существует несколько этапов «использования» в ушу: «Использование того, что имеет форму и внешний вид. Использование того, что имеет вид и имя, но бесследно. Использование того, что имеет звук и имя, но не имеет формы. Использование того, что не имеет ни формы, ни вида, ни следа, ни звука, ни запаха» [216].

Выполнение таолу превращается в искусство символа и «движения за пределами движения». Известный учитель багуачжан Хуан Бонянь (начало ХХ в.) говорит именно об этом состоянии. Оно проявляется уже в первом движения комплекса Лунсин багуачжан — «Форма Дракона ладони восьми триграмм»: «Из Беспредельного рождается Великий предел. Из Великого предела рождаются два начала (Небо и Земля), четыре проявления (большое инь, малое инь, большое ян, малое ян) и пять первостихий (металл, дерево, вода, огонь, земля). Нет ничего, чтобы не рождалось отсюда. Покой изменяет движение, движение трансформирует покой. Опустошаясь, наполняемся. Наполняясь, опустошаемся и изменяем тем самым все сущее. Принцип этого неисчерпаем… Нельзя использовать силу, чтобы наладить циркуляцию ци. Обретаешь состояние пустоты пещеры, отсутствия себя и отсутствия другого. Эти слова содержат покой, но причина его не видна. Эти слова содержат и движение, но не узреть его след. Это — основная форма для регуляции ци и вскармливания духа». [275].

Очевидно, что речь идет о проявлениях Дао в движении, которое настолько бесследно, что утверждает себя лишь через самоотрицание — «но не видна его пружина».

Редкий комплекс, за исключением тайцзицюань, выполняется больше трех — четырех минут, обычно хватает минуты с небольшим. Спрессованность всего знания ушу в нескольких десятках движений заявляет о себе в особом внутреннем состоянии человека, абсолютно отличном от обыденного. Через символику приемов и движений он выходит за пределы — «к доформенному» состоянию мира.

На пути боевой добродетели

Следуя путем ушу, прежде воспитывай характер и искренность души, очищай сознание и пестуй добродетель, и лишь затем изучай приемы.

Мастер Хо Юаньцзя (начало ХХ в.)

Сила и мудрость

«Большая сила побуждает к великой мудрости». В афоризме тонко подмечена основа гармоничного воспитания бойца в традиционном ушу. Она носит название «удэ» («боевая мораль», или «благодать боевых искусств»), а если толковать расширительно, то «благое качество, достигаемое через занятия боевыми искусствами».

С особой силой это проявилось после того, как было в основном завершено формирование технического арсенала ушу, т. е. с XVII–XVIII вв., и стал вопрос о духовном и этическом осмыслении всего комплекса боевых искусств. Так, достижение благодати и нравственных свойств в процессе тренировки стали ставиться на первое место, оставляя позади собственно техническое мастерство. Известный мастер ХVIII в. из Хэнани Чан Найчжоу в «Книге о технике боя» («Уцзишу») в первых главах и предисловии к своему труду больше внимания уделяет понятию добродетельного поступка, почтительности и скромности бойца, нежели описанию ударов. Он считал, что ушу начинается с воспитания души, а отнюдь не с объяснения техники поединка: «Изучая кулачное искусство, надо прежде всего совершать добродетельные поступки, в мирских делах быть почтительным и скромным, не вступать в бой с другими людьми. Только таким образом можно стать истинным человеком и благородным мужем» [342].

Стоит напомнить, что многие школы боевых искусств, особенно деревенские, были одновременно и ячейками воспитания молодых людей, где они обучались грамоте и ритуалам. А потому в самом широком смысле правила удэ, которые прививались ученикам, являлись нормами ритуального и «правильного» поведения в китайском обществе. Логика этого процесса завершилась в ушу возникновением утверждения о том, что «боевое искусство создано для того, чтобы им никогда не пользоваться».

Но было бы неверно определять «боевую мораль» исключительно как набор каких-то нравственных качеств и запретительных предписаний. Это особая форма существования, стилистика жизни в ушу, по сути — каждодневное существование на грани человеческого и небесного.

В большинстве своем правила удэ существовали в виде неписаного кодекса и формировались вокруг представления об универсальном ритуале поведения человека в обществе. Приблизительно с XVIII в. начинается письменная фиксация правил удэ, в результате чего возникают обширные кодексы, связанные с традициями крупнейших стилей и школ ушу, например, шаолиньцюань, тайцзицюань, нэйцзяцюань. Такие кодексы можно разделить на запретительные и общеморальные. К запретительным принадлежат предписания о том, чего не должен делать последователь ушу, какие знания не должен разглашать; а также кого нельзя обучать, перед кем нельзя демонстрировать свое мастерство и т. д. Общеморальные кодексы повторяли конфуцианские постулаты поведения, характерные для идеального цзюньцзы («благородного мужа»). Лишь запретительные кодексы можно отнести к аутентичной традиции ушу, хотя в реальной жизни предписания общенравственного и запретительного свойства тесно переплетались в одном и том же кодексе.