Мари Фишер - Нежное насилие

• Название: Нежное насилие
• Автор: Мари Фишер
• Издательство: Панорама
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-85220-464-1

В сборник одной из самых заметных писательниц современной Германии вошли ее поздние романы – не просто увлекательные, женские, любовные, но еще и глубоко психологичные, полные выразительных бытовых деталей и сложных нравственных коллизий; романы, в которых легко прочитываются феминистские настроения автора.

В центре каждого из них – судьба и любовь нашей современницы, ее столкновение с миром мужчин и связанные с этим проблемы, решая которые, она неизменно выходит победительницей.

На русском языке публикуются впервые.

---

Существенно было и то, что Катрин не хотела встретиться на выходе с Даниэлой и ждала, пока та уйдет гулять, чтобы покинуть дом самой.

Хельга была крайне обеспокоена ссорой с Катрин. Столь настойчивой она ее раньше не знала, да и Хельге уже много лет не приходилось спорить с таким ожесточением. Она ненавидела яростные столкновения с окружающими ее людьми. Ей пришлось пережить их уже в детстве, так что хватило на всю оставшуюся жизнь. Родители постоянно ссорились друг с другом по всяким поводам, но чаще всего из-за денег. До драки, правда, никогда не доходило, по дух насилия так и носился в воздухе. Во всяком случае, так казалось Хельге, которая и сама слишком часто становилась яблоком раздора. Она никогда не знала, на чью сторону встать: иногда поддерживала отца, но чаще мать, которая постоянно ей жаловалась и плакала у нее на груди. Отец, конечно, ничего подобного не делал. Но каждый раз, когда она ощущала себя связанной с матерью сердцем и душой, когда недолго было и до того, чтобы им обеим покинуть отца и эту невыносимую домашнюю обстановку, родители все-таки мирились, и эти примирения, как казалось Хельге, были столь внезапны и столь же мало объяснимы, как и вспышки новых ссор. Тогда Хельгу моментально сталкивали с пьедестала маминой утешительницы, и она становилась никем и ничем. Она теряла к себе всякое уважение, казалась себе совершенно лишним человеком.

Потом, если все шло нормально, они некоторое время играли в счастливую семью. Взрослея и обогащаясь жизненным опытом, Хельга продолжала жить с дурным предчувствием, что мирное сосуществование в семье недолговечно, что опять придет момент, когда родители по самому ничтожному поводу – из-за невычищенной пепельницы, или слишком высокой суммы счетов за телефонные переговоры, или неправильно выжатого тюбика зубной пасты – снова набросятся друг на друга, готовые биться насмерть.

Хельга буквально сбежала из этого дома, бросившись в объятия уравновешенного, надежного – нет, нет не надежного, а только казавшегося таким, – Густава Гросманна. Она дала себе клятву, что в ее семейной жизни не будет брани, и эту клятву сдержала. Сколько раз она молча переносила неприятности, сколько раз мирилась с проявлениями недостаточного внимания, не позволяя себе ни одного злого слова. Она всегда была ровна, мила и великодушна. Ничего более гармоничного, чем их брак, не существовало в совместной жизни двух любящих людей. Но все это только до тех пор, пока – здесь поток мыслей Хельги прервался, ибо и по сей день воспоминание причиняло ей боль, – пока она не узнала о его неверности. Для нее это было предательством, искупить которое невозможно. Оставался единственный выход назад в ад родительского дома.

Но теперь она была уже не ребенком, не жертвой, разрываемой на части двумя враждующими сторонами, а сознающей свою независимость взрослой женщиной. У нее хватало сил на то, чтобы принимать родителей такими, какие они есть: их нападки отскакивали от нее, как от стенки горох; она выработала мудрую стратегию, направленную на защиту Катрин, и жила теперь только ради дочери, полная решимости так и существовать до конца своих дней. Оглядываясь назад, Хельга сознавала, что Карл для нее ничего не значил. Самое большое, что он сделал, состояло в том, что она обрела уверенность: она достаточно привлекательна, чтобы найти себе партнера. Тем выше, по ее мнению, следовало оценивать ее решение посвятить жизнь только дочери.

С Катрин она вела такую жизнь, к какой всегда стремилась: в мире и взаимопонимании. Историю с Петером она ей быстро простила. Реагировала на эту связь великодушно и с полным пониманием, как могла бы сделать только любящая мать. Поступать так ей было легче оттого, что она с самого начала знала: этот брак не более чем эпизод. Петер был слабым, отрешенным от жизни и мечтательным. Для Катрин он никак, не был подходящей партией. Хельга знала: как только первая влюбленность пройдет, Катрин это осознает.

Но до этого дело даже и не дошло. Он скоро удрал из жизни, от всех мучительных проблем, быть может, зная, что молодая жена не станет ему той постоянной опорой, в которой он так нуждался.

Что бы стало с Катрин в тот момент, не будь у нее матери? Именно она, Хельга, всегда стояла с ней рядом, утешала и ободряла ее, именно Хельга стала созидателем новой жизни дочери. Она не только говорила, но и доказывала ей, что женщина вполне может быть счастливой и без мужчины.

И так счастливы они были все эти годы – они, только вдвоем, и еще с очаровательной маленькой Даниэлой. Оглядываясь назад, Хельга была готова простить Петеру все на свете только за то чудесное маленькое существо, которое он оставил им в наследство. Да, она, Хельга, всегда была великодушна: заставила себя смотреть сквозь пальцы на раннее увлечение Катрин, да и на теперешнее поведение. Эта связь с Жан-Полем, который, разумеется, лишь пользовался слабостью Катрин, стоила не больше, чем старая шляпа. Но она, Хельга, не смеялась над Катрин, не порицала ее. Она приняла эту напасть, даже не давая Катрин ощутить, как сильно страдает из-за нее.

Хельга всегда доверяла здравому рассудку Катрин, была уверена, что рано или поздно прорвется пелена, окутавшая ее сознание. Так оно и случилось. Да, Хельга всегда старалась все понять, не осуждая никаких женских причуд дочери, никаких ее человеческих слабостей. Но то, что Катрин падет так низко только потому, что он примчался сюда собственной персоной, выходило за пределы ее понимания. Это превзошло все самые худшие опасения.

И все же, все же! Не должно было случиться такого, чтобы она потеряла самообладание. Она просто набросилась на Катрин. И как ей представлялось теперь, по зрелом размышлении, речи ее напоминали по тону те, которые она когда-то слышала от своей матери.

Конечно, и Катрин вела себя неправильно. Вместо того чтобы смириться и попросить прощения, она начала проявлять строптивость. Если таков результат многолетнего воспитания в ней миролюбия и самообладания, то она, Хельга, видимо, делала что-то не так.

Нет! Нет! Дело не в Катрин! В жизнь дочери вторгся демон. Эту злую шутку сыграли с ней женские гормоны.

Она, Хельга, никаких ошибок не допускала, она только на момент проявила слабость. Больше это не должно повториться! Она уж сумеет снова взять бразды правления в свои руки.

Но ощущение у нее было такое, словно это короткое столкновение высветило трещину в фундаменте их совместной жизни.

Когда Хельга поднялась вверх по лестнице, почти уверенная в том, что Катрин уже ушла – ведь она так торопилась к своему дражайшему Жан-Полю, – казалось, что волнение немного улеглось. Хельга увидела Даниэлу, удобно устроившуюся перед телевизором. Тут-то все предохранители в нервной системе Хельги немедленно перегорели.

– Как это тебе в голову пришло? – закричала она. Даниэла вздрогнула всем телом от этого непривычного тона.

– А что такое? – испуганно, но без всякого беспокойства спросила она.

– Как ты только можешь? С утра у экрана. – Хельга выключила телевизор.

– А что мне было делать? – капризно бросила Даниэла.

– Ну хотя бы накрыть на стол. Даниэла, поерзав в кресле, села повыше.

– Интересно, что это на вас нашло? Мамуля перед обедом просто удирает, а ты рычишь как зверь.

Хельга тяжело вздохнула.

– Мне жаль, что так получилось, дорогая. Просто нервы.

– Это потому что мамуля сбежала, да? Но ведь это не значит, что нужно срывать зло на мне.

– Но по существу я была все-таки права. Не полагается сидеть перед телевизором до обеда.

– Кто так считает?

– Я.

– А зачем тогда делают программу?

– Для дурачков, которые и сами не знают, чем им заняться.

– Благодарю за комплимент. Значит, я дурочка?

– Нет, дорогая, и ты это знаешь. Но обещай, что больше не будешь так делать.

– Ну ладно. Если это доставит тебе удовольствие.

– Обещаешь?

– Я ведь уже сказала, что не буду.

– Знаешь, дорогая, ты не должна меня сердить. И сейчас особенно. Нам с тобой надо держаться вместе.

– Да ведь мы всегда так и делаем, бабуленька.

– Да, это верно, и ты поистине мое маленькое сокровище. Так. Теперь накрывай на стол, а я позабочусь насчет пирога. Мама тебе сказала, куда пошла?

– Нет, она страшно торопилась.

– Значит, ты даже не знаешь, в чем дело?

– А в чем? Ну говори же!

– Терпение, дорогая. Расскажу за обедом.

Катрин не оставила себе времени даже на переодевание. Как была в черной кожаной юбке и белом пуловере с вышитыми на нем оранжевыми и желтыми украшениями, так и бросилась вон из квартиры. Она успела лишь накинуть жакет и схватить дамскую сумочку. Даже не стала менять обувь, оставив на ногах удобные расхожие туфли, которые обычно надевала для работы в лавке.

День был весенний, многообещающий. Серые облака, несясь по светлому небу, приоткрывали солнце, чтобы тут же снова его запеленать. Катрин показалось, что она бежит с ними наперегонки.