Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо

• Название: Пронзающие небо
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Фэнтези

---

Мука была уж совсем невыносимой, и сердце так надрывалось из–за этой борьбы, что, казалось – сейчас вот не выдержит, разорвётся; в глазах перемежались чёрные и кровавые пятна, и наверное бы он всё–таки не выдержал, и закричал, если бы Оля не обняла его нежно за голову, не прижала бы к своему тёплому телу, не осыпала бы ласковыми поцелуями. Но и ей было тяжело: ведь и её мать звала, и по какому–то наитию – так же, как дочку Дубрава:

– Солнышко! Солнышко! Радость ты моя, почто покинула; почто в горе под старость лет ввергла!.. Вернись, доченька…

Оля плакала, кусала губы, но не издала ни единого стона. Жар всё порывался бросится к зовущим, и хвост его молотил по снегу, и мускулы были напряжены, и стоило только дать знак, как он сорвался бы.

И тут сверху – взволнованный голос Старца:

– Вы посидите в санях, подождите, а я гляну…

Заскрипел снег под его валенками – сомнений не оставалось – он спускался именно под мост – вот уже засинела на снегу его тень. Тогда боль несколько отступила от Алёшиного сердца, он больше не изгибался, но вновь придвинулся к Оле, и зашептал ей:

– Выходит, и он с ними… Но я не вернусь… Сейчас бежать брошусь…

– И я с тобой, Алёшенька. – прошептала Оля. – Только ты руку мою не выпускай, а то упаду…

И вот уже стоит перед ними Дубрав – Алёша поглядел на него с презрением (и не сложно было испытать это нехорошее чувство, когда в сердце колола ледышка); проскрежетал он сквозь плотно сжатые губы:

– Эх вы – предатель…

За прошедшую ночь лик старца изменился – те, кто знал бы его прежде, заметили бы, что он сильно побледнел, осунулся даже; в глазах была усталость – чувствовалось, что он много пережил за последние часы, и даже волосы его стали кажется ещё более седыми, нежели прежде. А он действительно много страдал, когда несли его сани сквозь эту леденящую бурю в которой волки голодные выли, когда рядом рыдали матери Алёши и Оли – он не мог себе простить, что не пошёл с ними: и были они для него как родные дети: Мирослав и Солнышко, и слетал с его побелевших губ неслышный шёпот:

– Это же испытание мне во второй раз было послано. И вот не выдержал… Эх, только бы живы остались… Только бы… Дети вы мои… Простите вы меня, простите…

И вот теперь увидел – живые они – тут же светом весенним глаза его вспыхнули, и он приложил палец к губам, зашептал:

– Тихо–тихо – не выдам я вас. Действительно – ни к чему вам теперь возвращаться. Родителям то теперь конечно тоже не сладко. Да я их уж как–нибудь успокою – скажу, что по приметам знаю, что живы, что к весне вернётесь. Сейчас я должен ехать с ними, успокаивать, а вы здесь оставайтесь; до сумерек я вернусь, а там уж вместе пойдём…

– Ну, что – есть?! – крикнула с саней Алёшина мать.

– Сейчас – иду–иду! – закряхтел по склону Дубрав.

– Что ж нету тут?! – в голосе боль.

– Поедемте, поедемте… – Старец вздохнул, чувствовалось, что и ему сейчас не легко.

– Н–но! Пошли, родимый! – мучительно прозвучал голос Николая–кузнеца, чувствовалось.

Прошло несколько мгновений, и вот топот и звон колокольчиков смолкли в отдалении. Наступила тишь, которая может быть только в зимнюю безветренную пору, в отдалении от людского жилья…

Оля личиком уткнулась Алеше в грудь, рыдала. Жар прилёг, хвост поджал – смотрел на хозяев своих с печалью, казалось, что и сам сейчас заплачет – и тут насторожился, вскочил, зарычал глухо, зловеще – а спустя несколько мгновений налетел заунывный волчий вой – он перекатывался над полем; и чувствовалось, что – это очень большая стая, и что составляющие её волки очень голодны. Алёша вытер невольно набежавшие слёзы, чуть отстранил, вздрогнувшую Олю, поцеловал её в лоб и прошептал:

– А ведь не спроста волки так завывают. Чуешь – в какую стаю собрались?..

– Да… – едва слышно выдохнула Оля. – …Это она верно она… колдунья снежная, да?..

– Да… – проговорил Алёша, и опустился на снег. – Нельзя здесь оставаться – они скоро уж нагрянут… Поближе к человеческому жилью переберемся, там и дождемся Дубрава…

Пошли дальше…

Метрах в пятистах перед ними дорога ныряла под широкие лапы ельника, там же стояла и деревенька Еловка; уютные теплые домики, в которых на столы заботливые хозяйки поставили дымящиеся блюда…

– …Но в Ёловку нам нельзя. – докончил, невысказанную, но ясную обоим мысль Алёша. – …Что же, давай здесь остановимся. Думаю Дубрав скоро появится.

Они уселись прямо на снегу у дорожной обочины, и там наскоро перекусили – причём ел один Алёша – Оля оглядывалась по сторонам, и вот проговорила:

– Вон от Ёловки выехал кто–то…

– Так… – Алёша быстро собрал пожитки в мешок, а мешок перекинул через спину. – Нас сразу узнают – лучше от дороги подальше отойти, а там в снег залечь…

И тут оказалось, что поблизости есть как раз подходящая тропка, к тёмной еловой стене ведущая. Ребята побежали, а Жар ещё оставался у дороги – снова огненная шерсть его, словно огонь разгорающийся стала дыбом, словно зарычал он.

– Что ты, Жар?! – крикнул через плечо Алёша. – Бежим, бежим!..

Жар бросился за ними, но по прежнему зловеще рычал, был напряжён…

Они успели отбежать шагов на сто, когда их заметили, и действительно ведь узнали – какой–то мужик, кажется приятель Николая–кузнеца, закричал:

– Э–эй! Стойте! Стойте же!.. Алексей, Ольга! Да куда ж вы!..

– Бежим! Бежим! – вскрикивал на бегу Алёша.

Остановились они тогда только, когда тропа нырнула под темные еловые сени. Оглянулись – на дороге виднелись какие–то фигуры, но из–за расстояния невозможно было разглядеть – кто это.

– А, теперь понятно, почему Жар рычал. – мрачно проговорил Алёша. – …Тропа то волками вытоптана…

И действительно – кой–где на тропе виделись небольшие клочки серой шерсти; а также в одном месте густо чернело пятно крови – может уволокли какую–то живность из деревни, и тут растерзали; а может – с голоду то – и кого–нибудь из своих соплеменников.

– Ну ничего… – пытаясь внушить спокойствие, приговаривал Алёша. – Главное, что эта тропа нам по дороге. На север она идёт…

Тут одна из древних елей вздрогнула, точно живая, и посыпался с её ветвей, загудел тяжко, темня воздух, обильный снегопад.

Глава 4. Безумная ночь

Конечно, Дубраву неприятно было говорить не правду, однако – всё–таки пришлось. Пока сани везли его и родителей Алёши и Оли в Берёзовку, он рассказывал, что узнал – Алёша и Ольга живы, и сообщил ему это старый ворон Крак, который действительно отлучался куда–то на пару часов, а потом конечно вернулся, уселся у Старца на плече, и прокаркал ему, что волчья стая, завыванья которой они слышали последней ночью, очень велика.

Однако ж слов Дубрава было достаточно, чтобы за них ухватились матери – глаза их, прежде нестерпимой болью блиставшие, сразу же хлынули иным, счастливым, молящим светом; они буквально вцепились в руки старца – молили, чтобы побольше он им рассказал – и уж ему от них было не отделаться; направились они вместе в дом, где прежде Алёша жил, и там спешно на стол накрыли, и всё расспрашивали Старца; он же, понурив голову, говорил отчасти и выдуманное, отчасти и то, что на самом деле было. На слёзную мольбу матерей: «…Правда ли, правда ли, что ничего не грозит?!» – ответил утвердительно, хотя на самом деле и не чувствовал такой уверенности – напротив – с каждой минутой волновался всё больше, и всё труднее было скрывать эту тревогу; наконец, при первой же возможности откланялся, сослался на неотложные дела. Николай–кузнец вызвался его проводить – но уже в сенях Дубрав попросил его одолжить сани – Николай согласился и просил, чтобы сани использовались и для поисков его сына, на что Дубрав ответил положительно…

– …Оказывается, за всей этой суетой, за расспросами да за угощениями, за вздохами да за успокаивающими речами, прошёл уже день, и быстрый декабрьский вечер наваливался на землю. И когда тройка проносила Дубрава через раздувшуюся снежными завалами берёзовую рощу, то уже пролегли, всё углубляясь и темнея, алые, закатные цвета.

Он доскакал до того места, где испуганные появлением жителей Еловки, ребята бросились к лесу. Здесь он остановил лошадей, и, приложив руку к сердцу, негромким голосом вымолвил:

– Ну, ежели сердце не обманывает – здесь поворачивать надо.

И тут, из еловой, теперь непроницаемо черной стены метнулся – кровожадный, протяжный вой. Лошади испуганно заржали, попятились…

Тогда старец выбрался из саней, и, подойдя к скакунам, положил им ладонь на лоб, проговорил успокаивающим голосом:

– Ну всё – службу сослужили – теперь домой можете возвращаться….

Спустя несколько мгновений сани уже канули в сумраке, а затем и стремительный перестук копыт смолк в отдалении.

Дубрав на протоптанную волками тропу, по которой за несколько часов до него, пробегали, спасаясь от людей, Алёша и Ольга.