И. Пфлаумер - Огненная дева

• Название: Огненная дева
• Автор: И. Пфлаумер
• Жанр: Фэнтези

Всё, что есть у обычной девчонки из трущоб — тайная любовь к капитану городской стражи. Как она выглядит — жизнь, в которой нет ничего, кроме любви? Можно ли довольствоваться только своими чувствами, ничего не требуя взамен? Или рано или поздно неразделённой любви станет мало?

---

Warda Огненная дева

Часть 1

Старый дуб прямо у кладбищенской ограды. Я с ним уже срослась прям. С тех пор как руки и ноги мои стали довольно ловкими, чтобы вскарабкаться на широкие ветви, я, как только заканчивала мамашины поручения, неслась сюда закоулками, чтобы никто не заметил. Отсюда лучше всего видно площадь и караульную башню. Моя любимая ветка как раз напротив окна капитана замковой стражи. В полдень яркое солнце отражается от стёкол и ослепляет — совсем ничего не рассмотреть, только глаза слезятся. Но этому радоваться можно — уже с год как в полдень к капитану приходит Малена из булочной, вроде обед приносит. Только платье у неё с каждым днём всё откровеннее, того и гляди, груди вывалятся прямо капитану на стол. Та ещё потаскуха. Я как-то на спор закинула ей яблочный огрызок прямо в вырез. Вся улица смеялась. Ох и ругалась она — каждая торговка на рынке слышала. Нет уж, капитан на такую на позарится. Она к нему и так, и эдак, а он ни в какую. Кивнёт головой: 'Спасибо, мол, за обед', - и всё, свободна, катись назад на свою торговую улицу.

А как только часы на башне отобьют шесть, капитан идёт проверять караульных. Сначала накидывает на белоснежную рубашку тёмно-синий камзол с серебряной вышивкой, поверх перестёгивает серебристый пояс, на котором позвякивает меч, убирает чёрные, блестящие волосы под берет, украшенный камеей с гербом королевства, и чеканным шагом выходит из кабинета. Мне кажется, я каждый раз слышу, как его сапоги стучат по пыльной лестнице башни. Да, лестница обязательно должна быть пыльной, хотя вроде бы мать Хлои работает в башне поломойкой и драит там деревянный пол дважды в день.

Вместе с двумя поручиками капитан обходит городскую стражу, проверяя посты. Если мамаша не отделывает меня до полусмерти, я могу тихонько красться за капитаном и смотреть, как он отчитывает нерадивых солдат. Хотя какой там отчитывает — просто смотрит на них этим своим ледяным взглядом, и бедолаги тушуются, начинают лепетать что-то в оправдание. Стражники выглядят такими жалкими — плюнуть и растереть хочется. Они потом на ребятне отыгрываются. Я недавно несла мамаше две корзины с капустой, и долговязый Щуп поймал меня за ухо. Взбрело в его дурную голову, что я эту капусту украла. Вот идиот, — кто же крадёт капусту корзинами?

Этот Щуп — самый злобный из всех караульных. Как схватит за ухо или за бок, синяки потом неделю сходят. Вот когда капитан ещё в карауле служил, он никого из наших не обижал. Да и не замечал даже. Куда уж нам, оборванцам из трущоб. Мы тут родились, тут и помрём в старости. Я, если мамаша раньше не пришибёт, кем вырасти могу? В лучшем случае доверят комнаты на постоялом дворе мыть.

Часы на башне пробили четыре раза. Я спустилась на землю и потащилась в сторону трактира. Нужно было почистить стойла — чем быстрее, тем лучше. Иначе до шести не успею.

Летом работы больше, но зато тепло. Зимой дуб заносит снегом, да ещё и льдом прикрывает, тяжело забираться. И сидеть приходится не прямо напротив кабинета, а чуть поодаль — листва же не прячет. Один раз меня чуть не заметили — пришлось срочно давать дёру, да я ещё и спрыгнула неловко, ногу подвернула. Мамаша меня половником отходила — решила, что я притворяюсь, от работы отлыниваю. Хозяин её, правда, пристыдил слегка, да толку от этого никакого. Не к добру он за меня заступился, посматривает теперь странно как-то… Мамаша стала мне работу не в таверне подбирать, всё на конюшне да в поле, чтобы я подальше от хозяина держалась. И то радость. Конюх меня не лупит, разговаривает со мной по-доброму, работой особенно не нагружает, можно подольше на дубе посидеть. Наверное, это оттого, что он тоже сирота. Я-то родителей своих и не помню уже, померли рано, но гостиница тогда ещё наша была. А как их не стало — мамаше отошла. Она мне то ли тёткой, то ли бабкой приходится, я не спрашивала. Хорошо ещё, что на улицу меня не выкинула, воровством долго не проживёшь, а на улицу потаскух меня работать не возьмут. Не то, чтобы я туда рвалась, но, говорят, капитан иногда наведывается в нанкину таверну…

— А, пришла таки. Радуйся, что Розы нет, она бы тебя за опоздание так отодрала! — Керо-конюх сплюнул и уткнул руки в боки. Сердится вроде как, но я-то знаю, что он улыбается в усы.

— Не за это, так за другое отдерёт. Чаво печалиться-то? — отозвалась я, подходя к стойлам.

— Какое такое 'чаво', балда несусветная. Сколько раз тебе талдычил не 'чаво', а 'чего'. Разговариваешь, как торговка, — конюх покачал головой и отправился к колодцу. Когда-то Керо служил то ли у знатного рыцаря, то ли у какого-то барона, нахватался там умных речей, грамоту выучил. Теперь вот на мне отрывается. Хвалит даже меня иногда, говорит, соображаю быстро. Мне все эти науки ни к чему, но капитан-то умеет читать и писать, чем я хуже?

Да всем хуже, конечно — вздохнула я, принимаясь за работу. Вот бы стать в одну ночь прекрасной принцессой, да что там принцессой — хотя бы помещицей средней, выйти на площадь да столкнуться с ним вроде как невзначай. Уж на меня бы он не стал смотреть, как на Малену. Точно, он бы просто извинился и мимо прошел. Куда уж мне с Маленой тягаться.

В ведре с водой отразилась моя унылая физиономия. Бесцветные патлы, торчащие во все стороны, волосами назвать никак нельзя. Это у Малены есть деньги, чтобы к цирюльнику ходить, а я себе космы сама кромсаю, теми же ножницами, что гриву лошадям стригу. Физиономия коричневая — то ли от грязи, то ли от солнца потемнела. Веснушки, слава Лели, вроде перестали появляться, а то столько лет вывести их не могла. А уж глаза. Вот за что меня мамаша ненавидит, так за глаза. Дай ей волю — выткнула бы их пальцами, только вот пальцы у неё потолще моей руки будут. 'Купавское отродье', - говорит. Дура старая! Все знают, что у Купав глаза зелёные, а у меня жёлтые, с коричневыми и зелёными крапинками. Керо говорит, что у меня огонёк в глазах, да за таким огоньком на край света можно пойти. Утешает, наверное.

А ниже головы так вообще ничего дельного нет. В реке три дня назад купалась — синяки сосчитать не смогла. Выпуклостей, как у Малены, у меня сроду не найдёшь. Потому и хожу в штанах да в старой хозяйской рубахе. Все за пацана принимают. Я раньше обижалась, да Керо объяснил, что так мне безопаснее. Мало ли чего опьяневшим постояльцам в голову придёт. Да вот только хозяин точно знает, что я девка, а уж у него на уме точно ничего хорошего быть не может.

— Опять бездельничаешь, нахлебница?!

Ну, сейчас огребусь по полной. Стоило на секунду спину распрямить, больно тяжелые вёдра, а мамаша уже тут как тут. Следит она за мной, что ли? Хотя, если бы следила, не дала бы мне на дубе сидеть спокойно.

Отвечать ей сейчас — только злить. Чем быстрее пар из неё выйдет, тем меньше у меня будет синяков.

— Я тебя, гадина, в дом взяла, а ты лодырничаешь? Хлеб мой жрёшь, тварь, а работать не желаешь? Жиреешь на моих харчах, а я пахать должна с утра до ночи, чтобы тебя, приживалку, прокормить? Гнида безродная!

Я пониже опустила голову, чтобы разгневанная Мамаша не повредила мне лицо. Грету, дочь кровельщика, мачеха так отделала, до сих пор смотреть страшно. Всё лицо сломала бедолаге, та теперь вообще на улицу не выходит, глаза одного лишилась, нос сломан, зубов почти не осталось — только в цирке на потеху показывать.

— На меня смотри, скотина, когда я с тобой разговариваю!

Внимательно глядя на толстые белые руки, я подняла голову. Тут же правая рука мамаши взметнулась вверх и со всей силы опустилась мне на лицо. Ну, она-то меня не первый год лупит, я знаю чего и как. Всего-то чуть отклониться, так, чтобы тяжелая пятерня лишь прикоснулась к лицу. Оставалось только схватиться за щеку и упасть на колени. Совсем на землю ложиться опасно — может запинать до смерти, а так, когда я вроде и не лежу и не стою — бить неудобно, а увёртываться проще.

— Нахлебница! Тварь! Будешь работать, скотина!? Будешь?! Я тебе покажу, как мой хлеб просто так прожирать!

Удары так и сыпались на мои плечи. Самая соль в том, чтобы увиливать от оплеух, и при этом их получать. Мамаша должна быть уверена, что мне досталось, иначе не успокоится. Что-то она сегодня совсем не в духе.

— Роза. Роза!

Голос хозяина достучался до мозгов мамаши, и она обернулась к дверям.

— Роза, я просил тебя не обижать ребёнка. Что с неё взять — дитя ещё совсем. Иди лучше гостей встречай. Сегодня у нас будет большой навар, очередной караван паломников пришел.

Мамаша с ненавистью посмотрела на меня, но руку опустила.

— Быстро работать! — прошипела она и отправилась в таверну. Хозяин пропустил её, но внутрь не вошел. Я прямо чувствовала, как его липкий взгляд скользит по моей скрюченной фигуре. Говорят, в молодости он был ладным, видным, но постоянные пьянки да кутежи явно отметились на его наружности. Красная, бугристая кожа натягивалась на круглых щеках нездоровым румянцем. Водянистые глазки терялись в складках, как у бульдога. Он постоянно облизывал крупные, мясистые, растрескавшиеся губы. Когда такая физиономия возникает перед глазами, хочется инстинктивно зажмуриться, что я и сделала.