Герхарт Гауптман - Атлантида

• Название: Атлантида
• Автор: Герхарт Гауптман
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Герхарт Гауптман (1862–1946) — знаменитый немецкий драматург и писатель. В книгу вошли роман «Атлантида» (1911–1912), в котором писатель как бы предвосхитил трагическую гибель «Титаника» в 1912 г.; «театральный» роман «Вихрь призвания» (1936), а также новеллы «Масленица» (1887), «Сказка» (1941) и «Миньона» (1947).

Все произведения публикуются на русском языке впервые.

---

— Может быть, вы хотите, чтобы я остался? Буду рад, если вы станете сейчас располагать мною, фройляйн Ингигерд.

В ответ он услышал:

— Благодарю, господин доктор, приходите обязательно опять.

И Фридриха поразило, с какой непринужденностью задал свой вопрос он и ответила она.

И тут неожиданно все вдруг переменилось. По тому, как с особым трепетом задрожали стена и пол, стало ясно, что вновь ожили ритм энергии и ритм целеустремленности, пульс и сердце «Роланда». Ингигерд ликовала как дитя, а Фридрих сжал зубы. Приток возрожденной жизни, новых чаяний и возможностей, возвращение к упорядоченности в сочетании с общей разрядкой вызвали у него некую слабость. К горлу Фридриха, грозя сразить его окончательно, подступили слезы. Потрясенный, он вышел на палубу.

Совсем иная картина предстала теперь перед его глазами. Исполненный радостных сил, «Роланд» снова мчался вперед, навстречу шумящей темени. Вся эта чертова кутерьма, напоминавшая картину всемирного потопа, опять представлялась ему желанным веселым праздником. Он снова пробивал бреши в перекатывающихся во мраке горных хребтах, позволяя вздымать себя и с дикой яростью низвергать в дольние глубины, и каждый раз при этом на несколько секунд к носившемуся в воздухе шуму добавлялся стук обнажившегося винта.

Ринк, сидя на пороге своего ярко освещенного германско-американского почтамта, курил и поглаживал свою пятнистую кошку.

Борясь с качкой, Фридрих прошел мимо Ринка и не мог удержаться от желания поговорить с ним.

— Хорошо, что мы опять пошли, — сказал он.

— Why?[44] — флегматично произнес Ринк.

— Я, во всяком случае, — заметил Фридрих, — всегда гораздо охотнее иду на всех парах, чем беспомощно ложусь в дрейф.

— Why? — вновь произнес мистер Ринк.

Несмотря на качку, внизу в коридорах опять воцарилось относительное спокойствие. Страх, кажется, отступил. Пошатываясь, хватаясь по дороге за что попало, даже отпуская на ходу шутки и обгоняя друг друга, люди спешили в салон. Когда они приближались к кухне, все шумы заглушал звон фарфоровой посуды, особенно если, как это иногда случалось, там роняли стопку тарелок. Люди смеялись. Люди желали друг другу приятного аппетита. Слух ласкал благостный ритм заработавшей вновь огромной машины. Он одарил всех счастьем, и никакая музыка в мире не могла сравниться с ним.

Фридрих отважился переодеться в своей каюте, чтобы избавиться от успевшей промокнуть одежды. Ему на помощь поспешил Адольф, его стюард. Пока Фридрих менял платье, тот рассказал ему о панике, которая возникла среди палубных пассажиров, когда остановилась машина. Некоторые женщины были готовы броситься в воду, и другим стоило большого труда воспрепятствовать этому. Некую польку буквально вытащили за ноги на палубу его, Адольфа, коллега стюард Шолль и один матрос.

— Людей и не обвинишь в том, что они так трусят, — сказал Фридрих. — Было бы удивительно, если бы все происходило по-иному. Кто возьмется утверждать, что он устоит на месте, если почва будет уходить у него из-под ног? На такое заявление способен либо лжец, либо человек, чья тупость низводит его в ранг животных.

— А что бы оставалось делать нам, — спросил стюард, — если бы мы так трусили?

И тут Фридрих, как это с ним нередко случалось, прибегнул к той самой лекторской манере, которая привлекла к нему, как приват-доценту, великое множество молодых слушателей.

— У вас все по-другому, — сказал он. — Осознание своего долга вас и вознаграждает, и поддерживает. Ведь вот пока мы, пассажиры, помирали от страха, повара снимали накипь с бульона, чистили рыбу, отваривали ее, украшали петрушкой, разделывали и жарили птицу, шпиговали спинку косули и тому подобное (стюард в этом месте расхохотался), но я смею вас уверить, что иногда легче готовить обед, чем его поедать.

Почти что торжественным и именно поэтому лукавым тоном Фридрих продолжал распространяться на тему трусости и храбрости.

Ужин начался, и, хотя погода нисколько не улучшилась, за столом-трезубцем теперь, после того как удалось избежать очень серьезной опасности, оказалось довольно много едоков. Старший стюард Пфунднер, чьи седые волосы и сегодня корабельный парикмахер завил и подстриг, не сплетя их, правда, в косу, но все-таки создав изящную прическу, напоминавшую парики в стиле рококо, стоял, как всегда, в величественной позе перед подобием камина, у входных дверей, откуда можно было лучше всего обозревать салон.

Бравурный марш Ганна. За ним последовало «Вдали от бала» Жилле. Когда зазвучала увертюра к «Бандитским проделкам» Зуппе,[45] в зал с шумом ввалились неразлучные картежники, опоздавшие, как это бывало чаще всего, из-за очередной партии в скат. На всех концах стола пили много вина: оно заглушало боль и поднимало дух. Играли «Веселых братьев» Фольштедта, а в это время продолжали обсуждать пережитую катастрофу.

— Мы вывесили флаги в знак бедствия, — сказал кто-то.

— Мы ракетами сигналили.

— Уже приводили в готовность пояса и шлюпки!

— Да, да, мы ведь масло за борт лили!

Не было за столом ни капитана, ни кого-нибудь из офицеров, а потому перестрелка этими замечаниями шла полным ходом.

— Капитан с утра не сходил с мостика.

Вдруг в салон хлынули волны света, и это вызвало всеобщие возгласы удивления, после чего все, побросав вилки и ножи, вскочили из-за стола и с криками «Корабль!», «Пароход!», работая локтями и оттесняя друг друга, вылезли сломя голову на палубу, где и в самом деле, сияя тысячами огней и ошеломляя своим величественным видом, на расстоянии не более пятидесяти метров от «Роланда» к нему приблизился один из самых могущественных в те времена покорителей океанских вод. Затем, испытывая то бортовую, то килевую качку, но сохраняя при этом красоту движений, он проследовал дальше своей дорогой.

— «Князь Бисмарк», «Князь Бисмарк»! — закричали пассажиры «Роланда», быстро узнавшие пришельца.

И тут послышалось единодушное «ура!». Настоящий рев несся из многих глоток. И Фридрих ревел. И Хальштрём ревел. И доктор Вильгельм, и профессор Туссен. И сколько тут было глоток, столько человек ревели, вовсю напрягая легкие. Такой же рев доносился снизу: это кричали палубные пассажиры. К общему приветствию присоединились могучие паровые свистки.

Можно было, конечно, увидеть и пассажиров на всех палубах «Князя Бисмарка», радовавшихся встрече с «Роландом», и, несмотря на шум океана, слышать их «ура!», хотя и слабо доносившееся до слуха. Пароход «Князь Бисмарк» успел к этому времени установить мировой рекорд: он пересек Атлантический океан за шесть дней, одиннадцать часов и двадцать четыре минуты. Совершив только что такой рейс, тысячи две пассажиров возвращались на этом двухвинтовом пароходе, одном из первых образцов подобного типа, в Европу. Две тысячи — это как раз то количество человек, которое способно дважды заполнить зрительный зал большого современного театра от партера до галерки.

«Роланд» подавал сигналы флагами «Бисмарку», а «Бисмарк» — «Роланду». Но все это видение — от появления до исчезновения — и трех минут не длилось. В течение этого времени колышущийся океан был залит потоком света. А когда можно было различить лишь слабые туманные вспышки огней, с палубы «Бисмарка» послышалась музыка. То были призрачные такты национального гимна. Вскоре после этого «Роланд» остался наедине с наступившей тем временем ночью, штормом и метелью, наедине со своим курсом.

С удвоенной энергией оркестр заиграл теперь кадриль Карла «Праздничные звуки» и галоп Кислера «Скандал на ярмарке» и также с удвоенным аппетитом и удвоенным оживлением был продолжен ужин. Восхищение проявлялось в быстро сменявших друг друга возгласах: «Волшебный!», «Как в сказке!», «Не сравнишь ни с чем!», «Не забудешь такое!», «Умопомрачительный!». Даже Фридрих испытывал чувство успокоения и гордости, вдыхая атмосферу, столь же необходимую уму современного человека, как необходим его легким воздух.

— Как бы мы ни противились, коллега, — сказал Фридрих, — и как я ни честил почем зря — например, вчера вечером — современную культуру, а все-таки зрелище, подобное тому, каким мы только что насладились, кровь горячит. Даже поверить трудно, что только с помощью своего ума и рук человек может из тайных сил природы сотворить такое чудо из чудес, такой корабль.

Они чокнулись, и было слышно, как на разных концах стола звенели бокалы.

— И какая отвага чувствуется в этом, какое мужество, какое бесстрашие по отношению к тем самым тайным силам, перед которыми тысячелетиями робели люди, и сколько интеллекта вложено в этот организм, в это могучее существо от киля до топа мачты, от бушприта до винта!

— И все это, — заметил корабельный врач, — все, чего мы, коллега, достигли, совершено не более чем за сто лет и означает, в сущности говоря, лишь начало некоего процесса. Противься этому или не противься, а наука, и еще более технический прогресс, — это вечная революция, подлинная и единственная реформация состояния человека. И никакая сила не сумеет затормозить то, что берет здесь свое начало, этот процесс, это непрерывное поступательное движение.