Тарас Степанчук - Наташа и Марсель

• Название: Наташа и Марсель
• Автор: Тарас Степанчук
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1987

В основу повести легла история, которая началась в годы Отечественной войны и продолжается в наши дни. Это еще одна страница партизанской деятельности в Белоруссии, рассказ о мужестве, душевной красоте подпольщицы Наташи и французского патриота-антифашиста Марселя, о верности благородным человеческим идеалам, о нестареющей любви.

Все персонажи и факты в этой книге — подлинные. Однако по ряду соображений изменены некоторые фамилии действующих лиц, отдельные детали и даты второстепенных событий.

---

Кто-то должен был первым сломать молчание, и Демин повернулся к Марселю:

— Дарю тебе этот поэтический сборник. Нашего партизанского поэта Анатолия Астрейко. Издали его в сорок третьем, на этой вот бумаге из школьных тетрадей, в подпольной типографии, всего тысячей экземпляров, и распределяли по отрядам вместе с оружием, боеприпасами. Есть в этом сборнике и наша любимая песня, ее мы с тобой перед тем, как идти на прорыв, в тот июнь пели. Многие, кто с нами тогда пел, в Паликских болотах лежат. Конечно, ты помнишь, друже: и песню, и тех, кто навек там остался…

— Споем? — утвердительно спрашивает Марсель. И возникает песня. На белорусском языке, ее без перевода поймешь и ты, дорогой читатель:

Мы асфальтам балота завём,
I шасейнай дарогай — сцяжiнку.
Два гады мы i косiм i жнём,
Каб вялiкiя справiць дажынкi…
Спее волi i щасця прыход,
Што расце на франтах i палянках,
Не зламаць, не сагнуть мой народ,
Бо уся Беларусь — партызанка!

Когда от перрона Минского железнодорожного вокзала отправился на запад берлинский скорый, что увозил в парижском спальном вагоне Марселя и Генриетту, над городом взошло солнце и туда, где в поредевшем тумане только что скрылся поезд, протянулись золотисто-алые солнечные лучи. Вот тут и появился на перроне бывший партизанский разведчик, а ныне преподаватель Смолевичской средней школы Михаил Иванович Кислов и, тяжело дыша, завозмущался:

— Когда, наконец, электрички перестанут опаздывать? Опять не хватило минуты. Ну хоть разувайся теперь и босиком по шпалам вдогонку беги!

— Попробуй, может, и догонишь, — кивнул Демин. — А ты, случаем, не галопом из Смолевичей сюда по шпалам прискакал? Дышишь вон, как загнанная лошадь…

— Уехал же, а главного не знает! — продолжал возмущаться Кислов. — Живая его Наташа! Только имя ее другое. И адрес теперь у меня есть, мои следопыты разыскали. Был бы человек живой, мои ребята его везде найдут! Ну как, товарищ командир? Чего-то вы сейчас глубоко задышали…

Заволновалась и Валентина Ильинична:

— Живая, значит, Наташа! За такую весть — поклон тебе, Мишенька! Чуток бы ты пораньше с этой вестью, а то пока до Парижа письмо дойдет, сколько дней еще Марселю в своем горьком неведении оставаться! А радость — вот она, совсем от него недалеко, и Марсель сегодня же, на нашей земле, должен ее узнать. Слышишь, Иван?

— Слышу, — ответил Демин. — Поехали домой, звонить будем в Брест: пограничники выручат. И без галопа босиком по шпалам, — Демин искоса глянул на Кислова, — как-нибудь управимся. Спускай пары, Михаил, будет у нас тебе наипраздничнейший завтрак!

Успокаиваясь, Кислов заговорил тише:

— Насчет завтрака — в другой раз; поход у меня сегодня с ребятами в Иканы, в партизанский музей да по местам блокадных боев. Потому и спешу на сбор не опоздать. За приглашение спасибо, а как машиной бы меня до Смолевичей враз подвезти — за то особую бы сказал благодарность.

— Да за такое известие… — начала Валентина Ильинична.

Сверкнув на жену глазами, Демин махнул рукой:

— Бери, дорогой Михаил! До Смолевичей на машине поезжай, а мы сейчас домой — на общественном транспорте, у Валентины Ильиничны для этого завсегда в кармане найдутся пятаки.

Когда мы втроем вернулись с вокзала, Валентина Ильинична пожаловалась:

— Два человека уехали — и такая тоскливая пустота… Когда же они узнают о Наташе?

…На станции Брест в купе к Генриетте и Марселю, постучав, зашел капитан-пограничник в новом, с иголочки, мундире. Лицом и манерами, обаятельной улыбкой он был похож на Сашу Шибко.

— Господин Марсель Сози? — спросил молодой офицер на вполне приличном французском языке.

— Да, — поспешила ответить Генриетта. — А что случилось?

— Из Минска приказано передать, что в Гомельской области нашлась живая Наташа, но в действительности ее зовут почему-то не Наташа. Подробнее об этом вас известят письмом…

Разом побледнев, Марсель, тоже по-французски, спросил, что может еще передать ему месье капитан.

— Больше ничего передать не приказано.

— Тогда повторите, пожалуйста!

Капитан повторил.

— Живая… — прошептал Марсель, и, обняв молодого симпатичного офицера, заплакал.

* * *

Невелика и уютно обжита двухкомнатная квартира Деминых. Я видел ее праздничной, тесновато-веселой, а иногда, наоборот, пустынно в ней было и тихо, как в то августовское воскресенье после отъезда Генриетты и Мерселя.

— Идем завтракать, мужики, — позвала Валентина Ильинична из кухни. — Моих дерунов со сметаной отведаете, сразу веселей на душе станет.

Уединяться в кабинете после завтрака не хотелось, я мы с Иваном Михайловичем, сидя рядом на диване в гостиной, вели неторопливый разговор. Отхлопотав с посудой на кухне, к нам присоединилась Валентина Ильинична. Немного помолчав, чему-то своему улыбнулась и заметила:

— А все-таки два главных цвета глаз у детей, счастливый и несчастливый. И два цвета времени: красный и черный.

Иван Михайлович раздумчиво ответил:

— Насчет цвета глаз у детей — согласен. Но время… Почему, например, не светлое и темное? А разве может быть время красным? Или черным?

— Красное — от солнышка, — терпеливо поясняла Валентина Ильинична. — От добра, от радости. А черное — это ночь беспросветная, беда неминучая. Горе — оно всегда черное, не может оно показаться солнечным, а беда — нипочем красна быть не может! Всему свое — человеку и времени, черному и красному, тоске или радости. Но самое сложное — два цвета в самом человеке, красный и черный. Нигде и никогда не бывать в жизни одноцветью, но все дело в том, какой цвет верх берет — в каждом из нас и во времени.

Демин с доброй смешинкой посетовал:

— День нынче солнечный, воскресный, красными буквами на календарях выписан, а твое настроение — осеннее, слякотное…

— Как в бабье лето у меня настрой, — возразила Валентина Ильинична. — Весна позади, оттого на душе и грустно, что не вернутся те дни. Так ведь и золотой убор природы вокруг нас, и благодатное солнышко, и даже грустная в нас умиротворенность — все красно.

У нас бабье лето, во Франции, у Генриетты и Марселя, оно зовется летом святого Мартина. Названия и слова — разные, а чувства у нас — одинаковые. Наверное, их тоже сейчас тоска скребет когтями. Иван Михайлович посмотрел на часы:

— Узнали они уже, наверное, что жива Наташа. Радуются теперь, и никто им душу когтями не скребет…

— Ох нет, Иван, — возразила Валентина Ильинична. — Радуются они, конечно, да радость у них горькая, как полынь-трава. Теперь по живой Наташе Марсель еще острее затоскует. И по нашей разлуке они все равно печалятся.

Ну чего ты улыбаешься, Иван? Черствые вы, мужики! Не всегда нас до всей глубины чувствуете. Ты раздражался, когда Генриетта не понимала нашу жизнь. А откуда ей было понимать? Из воспоминаний брата? Так ведь не принято у них рассказывать о войне, зато небылиц про нас Генриетта каждый день столько наслышалась, что постепенно в них поверила. А потом тебя встретила и в этих небылицах засомневалась. Ты эти сомнения в нее заронил, вот она и приехала к нам — разбираться, что к чему.

— И разобралась?

— Конечно! Сначала сердцем почувствовала, потом умом разобралась, где про нас красная правда, а где черная ложь, темный вымысел. Но зато в своей жизни у нее появились неясности… Впрочем, тебе в них углубляться незачем. А человек Генриетта хороший, достойна уважения. И не только уважения…

Опять же Марсель. По-черному тосковал о Наташе, а любовь у него сохранилась солнечная, красная. К той молодой красавице. Святой она была для него. Могилу искал, чтобы душой к ней преклониться, а нашлась не могила — живая Наташа! Только она совсем не Наташа: другое у нее имя. И целая жизнь у нее прошла, не та она сегодня, что была в войну, и сейчас уже неизвестно, кого до сей поры любит Марсель: ее или мечту своей молодости?

Чем обернется эта его любовь? Какие отношения сложатся у Марселя с Наташей, то есть не с Наташей из войны, а с той реальной женщиной, которую Марсель знал как Наташу и у которой своя судьба, и все прошлое, выстраданное за эти годы, — свое, и будущее — тоже свое. Кого любит она сейчас и чем ответит на чувство Марселя? Это их таинство, и только им свои судьбы разрешать. Что принесет им будущая встреча: боль и разочарования или счастье взаимности? Через десятилетия, седыми шагнуть друг к другу из молодости, из войны, минуя целую эпоху — это не улицу перейти! Привычным движением Валентина Ильинична поправила золотого отлива косу, обвитую короной вокруг головы, и удивленно молвила:

— До чего ж наша жизнь на загадки горазда, богата самыми удивительными поворотами! Вспомни Шадрицу, Иван, кто у тебя там был комбатом?

— Борисенко.