Я Горбов - Все отношения

• Название: Все отношения
• Автор: Я Горбов
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Но мы едва начинаем, - добавил он. - Быть может для вас найдется место по части счетоводной?

Сидеть в бюро меня не устраивало, но высказывать свои соображения было не к чему. Дождь все усиливался; кругом стояли лужи, текли ручьи. Даже железные брусья, лежавшие в вагонетках, нельзя было начать выгружать. Паровой ворот продолжал вздыхать и, врезавшись в песок, ржавый киль медленно продвигался в сторону мола. Я подумал, что управлять такой машиной мне подошло бы как нельзя лучше...

- Если ветер еще окрепнет, - сказал один из рабочих, - брезент сорвет и тогда мы все хорошенько промокнем.

- Кроме этого, - указал другой на надсмотрщика в будке, - но он согреет красного нам винца, чтобы мы не чихали.

Все дружно рассмеялись.

Минут через двадцать дождь утих и все принялись за разгрузку вагонеток. Распрощавшись общим поклоном я зашагал назад.

- Смотри, не попади под колеса! - крикнул машинист.

В гостинице, куда я, совершенно промокши и продрогший, поспешил, мне дали полицейскую фишку. Один вид ее меня раздражил! Снова мне предстояло фальшивить. Взяв бумажку, я поднялся к себе, положил ее на стол и стал мысленно подбирать фамилию, место, день и год рождения, профессию, - вообще все, что нужно, чтобы ответить на вопросы. И колебался, не зная, что может навести на подозрения, и что правдоподобно! А так как колебание мне никогда свойственно не было, то, по мере того, как шло время, я все больше и больше раздражался. Раздражала меня и непривычная, намокшая одежда, и окружавшие меня, до последней степени безличные предметы, безвкусные обои, раздражала недостаточно яркая лампа, еле греющий радиатор.

А висевшее возле двери мое хорошо сшитое пальто наводило на мысль о маскараде.

{129} Сверх того я умирал с голоду! Однако, идти в рабочий ресторан я не хотел. "Хорошо есть можно только дома", - подумал я, и представил ceбеt нарядную столовую, Мари, девочек... Внезапно обозлившись, я заполнил фишку как попало, снял, для памяти, копию, отнес в бюро и, в ближайшей лавке, купил вядчины, сыра, фруктов, сухарей и вина. Отсутствие штопора помешало мне открыть бутылку, так что я все съел сухачем.

Дрожа от холода и раздражения, я разделся и лег в сырые простыни. Кровать была неровной, неудобной, одеяло недостаточно плотным...

32.

Ночью я проснулся, но не сразу, а постепенно. Оттого, что одни области моей памяти открылись, другие же продолжали оставаться в бездействии, я не смог уловить всех данных времени и места, не совсем понимал, что со мной случилось и удивлялся. Несколькими мгновениями позже, откидывая одеяло, я почувствовал головную боль, которой до сих пор не знал. К новизне этого ощущения прибавился насыщенный незнакомыми запахами воздух; а когда я включил электричество, увидал нелепые обои, пошлую обстановку, валявшуюся на полу рабочую одежду, а на столе остатки вчерашней закуски, то недоумение мое еще возросло. Теперь думать и все нормально воспринимать мне мешали уже не охвостья сна, а фрагменты реальности. Контраст с тем, от чего я ушел, был подавляющим. Потом меня хватило ознобом и пришлось признать, что я простужен, что я болен, что у меня жар. Я выключил электричество и заснул.

Воровато пробираясь в окно, ставни которого я забыл вечером закрыть, бледный утренний свет разбудил меня с некоей, если можно так выразиться, враждебной осторожностью.

Я лениво подумал, что теперь грозят новые трудности: если придется ложиться в госпиталь, то скрыть мою настоящую фамилию будет, пожалуй, невозможно. Не найдя в себе обычного духа предприимчивости, я готов был покориться судьбе: будь мол что будет. Мне пришло в голову позвонить - но никакой кнопки в комнате не оказалось. Через некоторое время до меня донеслись первые шумы улицы, потом шаги в коридоре, журчание воды в умывальниках, восклицания... Все это мне подсказывало, что надо к чему-то приступить и прежде всего выбраться из постели. Но при всяком движении голова, казалось, была готова треснуть. Покрытый испариной, с отвратительным вкусом во рту, немытый и с замутненным духом, я, как мог, срывал злобу на все том же неопределимом "хаме". Когда же, встав и одевшись во все еще мокрое рабочее платье, я приблизился к зеркалу, то такое на меня из него глянуло отражение, что я поспешно отвернулся! Взяв себя в руки и собрав что мне оставалось сил, я спустился и вышел на улицу.

{130} Шел мелкий, холодный дождичек.

"Что ж это, всегда значит идет дождик в проклятом этом городе?" прошипел я.

Потом я купил газеты: вчерашние вечерние и только что полученные утренние. В кафе, до которого я доплелся, чтобы выпить чего-нибудь горячего, я посмотрел на заголовки.

"Исчезнувший фабрикант" "Бегство владельца шоколадной фабрики", "Таинственное исчезновение директора завода"... и другие, в таком же духе.

Головокружение так усилилось, что я вынужден был опереться о прилавок и так простоять минуту-две. Потом, с все возраставшим трудом, я поплелся к гостинице, еле-еле поднялся по лестнице и лег, не скинув даже куртки, прямо на неубранную постель. Теперь было ясно, что я не только болен, но сильно болен. "Хам, хам", - бормотал я, - "хамское отродье, Отец-хам!". Но сил оставалось так мало, что даже злости своей я как следует срывать не ухитрялся.

Немного очухавшись, я разделся и лег совсем. Свет падал так, что читать было неудобно, - но все-таки я развернул газеты и обнаружил на первой же странице мою фотографию, под которой стояли имя и фамилия. Фотография была очень плохая, снятая несколько лет тому назад журналистом, пришедшим для репортажа насчет переоборудования шоколадных фабрик. Вид у меня был грабителя, или убийцы, или того и другого вместе. Вечерние газеты повторяли то, что я уже читал, но в утренней стояло жирными буквами: "Денежные затруднения или злостное банкротство?" И пояснялось, что полиция продолжает наводить справки. Головокружение мешало мне читать. И, кроме того, все это меня теперь не касалось. Покупая газеты я поддался праздному любопытству, не больше. Не покинул ли я прошлое с тем, чтобы задернуть его занавесом и о нем навсегда забыть?

За стеной раздались легкие шаги, я слышал как открывали и закрывали дверь, как текла вода в умывальнике. Я решил, в крайнем случай, постучать в стену. Головная боль и тошнота, между тем, так усиливались, что я подумал, что если бы меня бросили в море, - то чтобы только не шевельнуться, я послушно пошел бы ко дну!

Женский голос за стеной что-то запел. Потом пришли убирать комнату.

- М-сье болен? - осведомился уборщик.

- На все срок и везде природа, - прошипел я.

Уборщик прошел в соседнюю комнату. Пение прекратилось, и я слышал как там происходит оживленный обмен мнениями.

Я взял тогда утренние газеты и к большому своему удовлетворению, обнаружил, что других моих фотографий не помещено. Зато текст депеш меня раздражил очень.

В разных терминах, и с разной хлесткостью, газеты повторяли то же самое. Почти передо мной извиняясь, корреспонденты сообщали, что были приняты моим помощником, который их заверил, что не только нет никакой речи о банкротстве, но что, наоборот, предприятие {131} "процветает, что оборот беспрерывно растет, что незадолго до непонятного моего исчезновения я сам проектировал постройку и оборудование архи-современными машинами нового отделения, за городом. Что ни он сам (мой помощник), ни кто другой из моих сотрудников не замечали в моем поведении никаких странностей и предполагали, что я всего на время отлучился по каким-нибудь привходящим и срочным причинам, и вскоре снова появлюсь. Что дирекция принимает меры к тому чтобы производство не приостановилось, и чтобы ни один служащий или рабочий не остался без заработка. На вопросы касавшиеся моей личной жизни, мой помощник отвечать отказался. Далее приводились заявления полиции. У нее было несколько предположений, о которых она чтобы не вредить следствию, предпочитала пока умолчать.

Все же полиция давала понять, что мое исчезновение носит характер интимный, и что идет опрос лиц, с которыми мне пришлось встречаться за последнее время. Судя по собранным сведениям мой образ жизни был очень правилен, и я был прекрасным семьянином. Но, прибавляли полицейские, иной раз в самых надежных стенах бывают трещины. Почти во всех газетах к этому было присовокуплено небольшое дополнение, сделанное в последнюю минуту. Из него явствовало, что хозяин ресторана с домоткаными скатертями, узнав меня на фотографии, счел долгом явиться в участок чтобы сказать, что я завтракал в его заведении в обществе молодой дамы. Дама эта показалась ему расстроенной. В один голос газетчики говорили, что все теперь зависит от того, найдут или не найдут таинственную эту даму! В одной газете было несколько строк о Мари, насчет которой корреспонденту удалось узнать, что она собиралась уехать с дочерьми в деревню. Другой корреспондент, по-видимому более предприимчивый, ухитрился быть принятым "прелестной директрисой художественного ателье Зоя-Гойя, мадам Аллот". Ее больного мужа. корреспондент повидать не смог, но сама Зоя сказала ему, что ничего, кроме того, что прочла в газетах, не знает.