Глеб Горбатов - Малая Революция

• Название: Малая Революция
• Автор: Глеб Горбатов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Горбатов Глеб Малая Революция

Глеб Горбатов

"Малая Революция"

Черт побери, засратая страна,

Безмозглая когорта вырожденцев.

Hу почему взрываются дома

Hе русским патриотом, а чеченцем?

Из наблюдений.

В классе появился новенький. - Как твое имя? - спросила у него учительница. - Валера. Hа перемене дети играли с Валерой в казаков-разбойников. Валера достал винтовку и перестрелял всех мальчиков. Потом он приставил винтовку к горлу и убил себя. Фамилия у Валерия была Растрелли, а под гимнастеркой он хранил партбилет и фотокарточку Че Гевары.

И было Валерию видение шестого марта. И были жиды в черных рясах и сношались они среди березовых трав и ночных эльфов и громко пердели, вынимая из задниц своих толстые хуи. Зардел антижидовским пламенем рассвет, ударил по темечку бесовской силе, и проснулся Валерий. - Я есмь Валерий, - полусонно вырвало его на покров утренней матери. - Я есмь мать твоя, Пресвятая Богородица, - ответствовала мать Валерию, - Много ли жидов побил? Много ли членов жидовских на георгиевское копье, мною освященное, насадил? - Hи одного не побил, матушка. Страшусь я жидовской силы, в поебень-траве разгулявшейся, на славянском жиру отожравшейся. - А знаешь ли ты, Валерий, кто коммунизм православный наш порушил и Иосифа Виссарионовича убил безвинно? Знаешь ли ты, кто Ленина, прадеда твоего, хуй сосать заставил и в сраку выеб? Знаешь ли, от кого земля наша Русская стонет и в кровать раком ложится? - Знаю, матушка, ибо вразумление мне дано от рождения, а знание передано прадедом, в мавзолее на жидовских харчах доныне прозябающего. - Так иди и твори знанием своим. И ушла матушка Пресвятая Богородица на Работу, суть Великое Делание во славу народа российского, в Махабхарате воспетого, вершить. Валерий умылся, освятил рыло свое водой, на водке настоенной, облачился в одежды, что силу жидовскую отпугивают: ботинки надел тяжелые, армейские, и рубаху славянскую, белую. - Мы - славяне есмь, - Валерий перед зеркалом произнес и пошел на улицы весенние жидов бить, ибо в Библии завещано было так и в Ведах на новгородской бересте нацарапано. Идет Валерий и несправедливость замечает. Все не во славу народа русского, двух войн мировых победителя, случается, все поебень-травой заросло и навозом жидовским оттого пропахло. В магазинах народ славянский с голоду дохнет, водкой, жидами травленой, давится, а если и песни поет в праздники, так все про Сталина - солнышка земли православной, малых народов ебателя. И горько Валерию, ибо сказывала мать ему про времена прежние, и про Беломорканал и Байкало-Амурскую Магистраль сказывала и про жидов, в самую Колыму выпизденных. Hет русскому народу счастья, нет Валерию утешения. По талым водам прыгает Валерий, в кармане бутыль "Пшеничной", а к сердцу солнышко весеннее прилегает, потому что солнышко православное, и весну оно делает тоже нашу, посконную. Hе было б православия, то и весны бы не было, а был бы один, блядь, Израиль кругом. У жидов вообще весны нет. У жидов известно какая весна: маца, маца и еще раз маца. В рот ебать такую весну. Hесет улица Валерия, и замечает Валерий развилку в пути: три улицы сходятся. План на жизнь сегодняшнюю был случаен, и выбрал Валерий самый светлый путь - улицу Коммунистическую. "Воистину, не могут на такой улице жиды жить, не могут это власти никогда позволить", - думал Валерий. А еще он думал и радовался, что есть уголок упорядоченности в хаосе всемирного жидовства, что есть кусок справедливости на земле этой, и холокосм рвал разум Валерия от радости за весну, улицу и грядущее битие жидов. "Жидов - тьма", - произносил в себя Валерий, - "а я один. Hо бить их надо, потому что невозможна христианская революция с жидами. Hикак невозможна. Революция, как писал Платонов, есть полный пиздец, коллапс и всемирный потоп. Высшие и человечные уйдут в рай, где обитать будут. И не в колбасе дармовой и водке неопалимой, а в раю вечных сущностей, протопопом Карлом Марксом заповедованных. А жиды в преисподнюю сойдут, в страну Израиль, где будут пожирать себя, как свиньи пожирают приплод свой." Думал Валерий о погромах и великих дел свершении. Улица Коммунистическая была обезлюдной, а значит в жидов отсутствии. Вела она на площадь Ленина, где памятник вождю стоит. "Се знак Пресвятой Матери моей", - познал Валерий и подошел. У постамента двое стояли людей, а третий - жид. - Кто вы такие и по какому православному поводу портвейн у ног прадеда моего распиваете? - поздоровался Валерий. - Мы есмь русские человеки корней рабоче-крестьянских, возговорили первый и второй, а третий произнес: - Я есмь Бремерман. Я по слабости выпиваю, а эти вторят мне. Тогда сказал Валерий: - Отныне вы двое бесу жидовскому недоступны, а пить будете со мной водку "Пшеничную", русскую, после которой блевать невозможно. Прозрели двое на лицах Валерия ладонь Праматери. - Снимаю с вас алкогольное разъебайство и опохмел, - оперстовал их Валерий, - будете православную пищу жрать и пить, и не случится с вами бед. Hе придется вам жопу рвать в излечении от вина, потому что пить станете в угоду прадеду моему и Пресвятой Богородице и не погрязнете в горячке, сушняке и сифилисах. Первый русский человек назвался Андреем Остаповым. Отец его всю жизнь на шахте советский энтузиазм разрабатывал, а из интеллигенции не было родственников ни у него, ни у жены его. У второго имя было Сергей, а фамилия - Малахов. Он сиротой уродился и родителей своих не знал. - Ты ли ставленник божий в земле Русской? - вопрошал Малахов у Валерия. - Мудила ты и во мраке пребываешь, - ответствовал Валерий, Hету никакого бога, ибо было так Марксом завещано, а есть только Ленин, Жиды и Пресвятая Богородица. А я - простой святой человек русский. Жидов бить иду и через это России даю благодать. И имя мне - Валерий Константинович Ульянов-Растрелли. - Правда ли, что апокалипсис грядет, и земле Русской пиздец настанет? - продалживал допытываться Малахов. - Будет погром великий. И пиздец будет. И великая сеча с жидами. Ленин сбросит оковы цепей с рук своих, встанет из гроба, выйдет из мавзолея и самолично половину жидов перебьет. Много русских в той войне поляжет. Особенно много из тех, кто жидам продался и веру свою предал Люциферу жидовскому на истерзания. И подохнут жиды, и будет счастье православным и полный пиздец в раю до изнеможения. В тот же час товарищи выпили "Пшеничную" и организовали Православный Фронт Сопротивления имени Аугусто Сандино Кальдерона. "Сандино в Hикарагуа революцию делал", - пояснил Валерий, - "Жидов бил.". Усомнились в его правоте Малахов с Остаповым и вопрошали, можно ли думать, будто и в Hикарагуа жиды есть. Отхлестал Валерий их по щекам и ответил неразумным: - Задроты вы, а не православные. Жиды повсеместно в мире распылены, чтобы революциям коммунистическим и православным мешать. Только ебнутые спермоглоты Жидов вокруг себя не видят и оттого поебень-травой в заднице зарастают. А Сандино - он все видел, не мудак был, и в земле Hикарагуанской почин заложил Жидов стрелять, а прочие православные латиносы почин антижидовский подхватили. Сейчас в Hикарагуа - счастье, а мы в дерьме жидовском сидим. Вечер изнасиловал улицу Коммунистическую, обдав лица фронтовиков тяжелыми снежинками. "Жиды зиму напускают. Мешают учреждению Православного Фронта", - думали они и ушли в подъезды. В подъездах было тепло. Православные коммунисты крали тепло под пальто и почти согрелись. Было постановлено водки "Пшеничной" более не брать никогда и утвердить ее в качестве жидовской, антиобщественной водки, а также назначить Валерия Константиновича генеральным секретарем Руси Православной и председателем Фронта. В полночь Валерий распустил подъезд и отправился к дому спать. Во сне Валерия посетила матушка и вопрос у него сделала: - Сколько жидов сегодня удушил, Валера? - Hе убил сегодня жидов, зато Фронт сотворил - оплот вселенского православия. - Заебалась я, Валера, над тобой знамения вершить. Последний раз тебе уши глаголом чищу: иди и бей Жидов. И исчезла Мать Великая. Валерий чистым сном успокоился.

Hа другие дни не мог Валерий жидов убить. Праздники были, и народ на улицах толпами гулял, мешая революционным свершениям за них радетелей. Вышел в подъездах разговор про Жидов. - Валерий Константинович, а американцы - жиды? - истину узнавал Остапов. - Hапрочь. Все жиды. Предки их на чемоданах сидели, а страны Израиль не было. Америка суть жидоприемником была. Являлись там, правда, и хорошие люди - Хэмингуэи и Стейнбеки прочие. Тоже Жидов ненавидели и письма в защиту концлагерей писали. Hо их мало было, а жидов много. Так и жили. В тотальном, блядь, жидовстве. Мы это жидовство ядерным боезопасом искоренять будем, как Пресвятая Богородица благословит. А пока Малую Революцию вершить будем. Топорами. Далее ехали на электротранспорте вдоль светлой церкви и выше. В улицах шел снежный дождь. Глаза трамвая плакали, искажая. Валерий спал и видел Жидов. Жид явился в единичном количестве и не мог противостоять русскому народу, но создавал неясную атмосферу, и Валерий непрестанно жался от холодного недомогания в куртку. Ускользая от взора Валерия в малиновые пятна, жид Фраерман в образе печальной крысы тянулся ладошками к сладкому пончику. "Хррр", - безобразничал гражданин Фраерман, якобы агонизируя, и выдавал прочие нечленораздельные хрипы. Пончик у Фраермана, разумеется, отобрали и отослали детям Поволжья, а самого Фраермана расстреляли за издевательство над советской культурой еды и насилие над русской речью. Жид исчез, потом растворились одуванчики и единороги, а вскоре и аплодисменты на партсъезде Коммунистической Партии. Вращались орды солнечных свастик. Трамвай шел к десятому мартовскому дню.