Борис Горбатов - Непокоренные

• Название: Непокоренные
• Автор: Борис Горбатов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

И как ручеек, откуда бы он ни бежал, в конце концов всегда вливается в море, так и старый Тарас влился в океан народного горя - и растворился в нем...

Человеческий поток принял его, закрутил, согнул над тачкой и понес. Теперь у него была только тачка да клочок дороги впереди. И для него уже не было ни неба, ни леса. Весь народ шел, прикованный к тачке, шел и старый Тарас. Через несколько часов он почувствовал, что устал. Поясница нестерпимо ныла, руки, натертые деревом, горели. "Не привык еще", - усмехнулся Тарас и свернул с дороги. В канаве отдыхали люди. Какой-то юркий седоватый человек с веселыми глазами тотчас же спросил Тараса:

- Откуда?

Тарас сказал.

- Куда же вы идете? - удивленно всплеснул руками юркий человек.

- Как куда? - пожал плечами Тарас. - На Днепропетровщину...

- А зачем?

Тараса рассердил этот допрос, он не ответил.

- Если вы идете туда за хлебом, - торопливо сказал юркий, - так я вас не понимаю! Я сам из города Днепропетровска. Честь имею, Петушков. Яков Иванович, парикмахер. Если бывали в нашем городе, то обязательно брились у меня. Знаете, парикмахерская Красного Креста на...

- Нет, не бывал!

- Да? Жаль! И вы идете в Днепропетровск? - всплеснул руками парикмахер. - Я иду оттуда. Это - нищая область.

Тарас недоверчиво пожал плечами.

- Вы мне не верите? - обиженно вскричал Петушков. - Вы сомневаетесь, как такая область могла стать нищей? Так я вам скажу! - Но тут он вдруг спохватился и опасливо поглядел по сторонам. - Нет, я вам ничего не скажу! Идите! Идите!

- Ваш город давно... э... под властью... э... фюрера? - послышался вдруг голос из кювета, и оттуда приподнялся пожилой человек в пенсне.

- Наш? - переспросил Тарас. - Четыре месяца.

- А-а! - загадочно усмехнулся человек в пенсне. - А мы уже ровно год...

Тарас понял и опустился рядом со своей тачкой. Человек в пенсне и парикмахер сочувственно смотрели на него.

- А вы куда идете? - спросил он глухо.

- К Дону, - ответил парикмахер. - Там еще должен быть рай...

- Рай! Э... - усмехнулся человек в пенсне. - Мне достаточно и полного амбара.

- Рай! - закричал яростно Петушков. - Мне для моего продукта обязательно нужен рай! На меньшем не помирюсь.

Тарасу было все равно, куда идти - к Днепру ли, к Дону. Он вытащил тачку на дорогу и, подумав немного, зашагал на восток. Теперь солнце было у него на затылке. Впереди маячила верткая спина парикмахера, сзади тяжело дышал, сопел и кашлял человек в пенсне, которого звали Петром Петровичем.

Вечер застал их в поле за Донцом.

- Здесь ночевать будем? - спросил парикмахер.

- Надо бы в село... - нерешительно сказал Тарас.

- В село? Э, нет. Туда нашему брату... э... бродяге, на ночь хода нет... Запрет.

- Чей?

- Чей же? Их!

- Партизан боятся... - шепотом произнес парикмахер и тихо засмеялся.

На поле уже кое-где дымились костры тачечников, и, завидев их мирный дымок, с дороги стали сворачивать люди. Выбирали себе место на поле, ставили тачку и валились подле нее без сил.

Поле давно было вытоптано. В то жестокое лето через него не раз перекатывались армии и народы. Повсюду были видны следы боев и следы кочевий: сожженная трава, расщепленные деревья, окопы, воронки, пепел, черные остатки костров...

Прокатились через это поле беженцы и рассеялись по лицу земли. Только трупы павших лошадей у дороги остались да следы повозок, глубокие и горькие, как морщины.

Прошли по этому полю армии, истоптали его, борясь, похоронили покойников, подобрали раненых и прошли дальше, поля этого не запомнив. Только раненые помнят: их кровь на этой черной траве...

И вот раскинулся здесь теперь диковинный лагерь тачечников. Баба, сняв с себя ситцевую кофточку, стирает ее в воронке. Вода ржавая. Говорят, от глинистой почвы. А может, и от крови? Дети спят в окопах. На остатках старых костров раздуваются новые. И уже ползет к небу горький сиротский дым... Догорает закат невиданный, багрово-черный, словно впитал всю кровь и все горе земли, пламя ее битв и дым ее костров. А с дороги приходят все новые и новые толпы людей с тачками. Уже тесно на поле. Уже спят люди в кюветах. Жмутся один к другому. Из Харькова, из Полтавы, из Донбасса, из Запорожья Артемовны с мешком соли на тачке, кременчугцы с краденым на фабрике табаком, рубежане с банками краски. Словно все города Украины сбились на этом поле. Словно весь народ пошел кочевать за тачкой, искать хлеба. Хлеба!

"Украина ты моя! Украина! - горько покачал головой Тарас. - Бедолаги мы с тобой!"

Меж тем парикмахер раздул костер и теперь, любуясь, глядел, как кучерявится и завивается пламя, словно то была лучшая прическа его работы.

Со всех сторон к огню потянулись руки. Человек в клетчатом пальто и мягкой шляпе, сидевший в стороне, тоже невольно потянулся к огню, но не подвинулся, не подошел.

- А вы, гражданин, откуда идете? - любезно крикнул ему общительный парикмахер, как бы приглашая к огню и к беседе.

- Простите... гм... - глухо отозвался человек в мягкой шляпе. - Я на улице... гм... не разговариваю, - и уткнул лицо в воротник пальто.

- Интеллигент, - обиженно сказал Тарасу Петушков. - Интеллигент с высшим образованием! А коли ты интеллигент, - крикнул он яростно, - так сиди дома, нечего на дорогу выходить.

- Простите... гм... - произнес человек в шляпе, - я вижу, вы не поняли... Я - певец... Гм... Я должен горло беречь... Здесь сыро...

Петушков расхохотался:

- Ну, голос надо было дома беречь!

- Мне выбирать не приходится, - кротко возразил актер.

- Да, выбирать не приходится, - вздохнул Петр Петрович. - Если б мне два года назад приснился сон, что я, пожилой человек, бухгалтер Востриков, стану... э... бродягой, - я подумал бы: экой дурной сон! А вот... э... сбылся. Да вы подсаживайтесь, подсаживайтесь! - крикнул он актеру. - Огонь бесплатно!

- Благодарствуйте, - ответил тот, приподнимая шляпу, и пересел ближе к огню.

- Что ж это вы так? - усмехаясь, спросил Тарас. - Говорят, немцы артистов любят.

- Какая компания! - восхищенно воскликнул парикмахер. - Какое общество собралось у нашего огонька! А, Петр Петрович? И в хорошее время не каждый день соберешь такое общество.

- Да... - мечтательно крякнул бухгалтер, - к этому обществу да графинчик... С лимонной корочкой.

- С апельсинной... - коротко вставил актер.

- Зачем же с апельсинной? Общепринято с лимонной. От дедов.

- Апельсины мягче. Иначе не могу... Простите... гм... голос.

Парикмахер подбросил веток в костер. Сырые, они корчились в огне, как клубок змей, и шипели.

- Яичница с помидорами, - сказал парикмахер, - вот мое любимое блюдо, если угодно знать.

Ему никто не ответил. Он снова подбросил веток в огонь.

- А этот бурак можно варить, - послышался вдруг робкий женский голос.

- Что? - обернулся парикмахер.

Бочком к огню, положив голову на свою тачку, сидела женщина. Он повторила:

- Я говорю... вот бурак на поле... его можно варить.

- Позвольте, - всполошился актер, - но это кормовой бурак. Это корм свиньям...

- Э, батенька! - возразил бухгалтер. - Чем же люди хуже свиней? Ведь мы свинину едим?

- Ели, - поправил Тарас.

- Ну, ели! Значит...

- Только люди уж, видно, весь бурак повытаскали, - грустно сказала женщина.

- А вот мы поищем! - воскликнул парикмахер и ринулся в поле.

Он скоро вернулся, потный и всклокоченный.

- Да... - сказал он, выкладывая перед женщиной все, что собрал. - Из-за бурака и то драка. Зверь стал народ.

- Голод...

- А в чем же варить? - спросила женщина.

- Да, в чем же варить? Я и не подумал, - парикмахер беспомощно огляделся вокруг себя. Было темно, но от костров падали наземь огненные пятна. - Э! Вот! - Он наклонился и поднял что-то с земли. - Каска! - Он подал ее женщине. - Вари в ней.

Женщина повертела каску и вдруг всхлипнула.

- Что вы? - всполошились все.

- Пробитая... - она показала каску, и все увидели черную дырочку в звезде.

У костра стало тихо.

- Я другую найду! - нервно усмехнулся парикмахер и начал шарить руками в траве.

Скоро бурак сварился. Тарас достал пол-лепешки, остальные - что у кого было.

- Смотрите! - удивленно сказал парикмахер. - Вкусный бурак!

- Голод - лучший кулинар. Э-это известно... - засмеялся Петр Петрович.

- Я не возражаю против голода! - вдруг взволнованно сказал актер. Артист должен быть немного голодным - иначе поет желудок, а должна петь душа. Но я не могу, когда люди жрут! - закричал он. - Чавкают! Я служил в харьковской опере... Хорошо, пусть немцы. Я знаю немцев. У них был Вагнер. Но это... это - не немцы! Нет! Не спорьте со мной! Они заставляли меня петь у них на ужинах... и чавкали... и кричали: "К черту Вагнера!" И требовали от меня песенок, которые поются у них в борделях, - он вдруг остановился, взялся рукою за горло и зябко повел плечами. - Простите... Гм... я не должен волноваться. Голос. Должен беречь. Я еще надеюсь спеть Вагнера... Один раз в жизни. Когда... - он не докончил, но все поняли и вздохнули.