Александр Мосолов - При дворе последнего императора

• Название: При дворе последнего императора
• Автор: Александр Мосолов
• Издательство: «Наука»; Литературно-издательское агентство «Мета»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992

Автор предлагаемой читателю книги генерал-лейтенант Александр Александрович Мосолов (1854-?) служил в конном лейб-гвардии полку, главный пост своей жизни — начальник канцелярии Министерства императорского двора — занял в марте 1900 г., с весны 1916 г. стал посланником в Румынии. С 1933 г. жил в Болгарии, где и написал свои мемуары. Отнюдь не приукрашивая царя, отмечая многие его слабости, А. А. Мосолов остался искренним монархистом, причем не только на бумаге: он участвовал в попытках спасти жизнь Николая и его семьи в 1918 г., был одним из организаторов «Общероссийского монархического съезда» на баварском курорте Рейхенгале в мае 1921 г. Воспоминания А. А. Мосолова, конечно, субъективны, кое в чем неточны, однако это живое повествование свидетеля и участника событий, о которых написана книга.

Предлагаемое издание воспроизводит текст, напечатанный эмигрантским еженедельником «Для вас» (Рига) в № 1–5 и 7–32 за 1937 г., без каких-либо купюр и изменений. Для удобства читателей мы лишь снабдили нашу книгу указателем имен. Вслед за журнальной публикацией 1937 г. последовало отдельное издание под несколько измененным заглавием — «При дворе Императора» (Рига, б.г., изд. «Филин»). Мы сохраняем журнальное название мемуаров.

---

И прибавил с многозначительной улыбкой:

— Скажите, чтобы для меня оседлали вороного.

Государев вороной происходил от чистопородного рысака и английской полукровки. У него была такая рысь, что свита должна была постоянно переходить с рыси на галоп и обратно. Всякий знает, как это утомительно. Но свита состояла из людей, привычных к такого рода поездкам. Что касается принца, то он с трудом выдержал 40 верст и, слезая с лошади, стал на нее жаловаться. На обратном пути ему предложили выбрать любую из свитских лошадей. Это не улучшило положения, и он еле держался в седле, когда мы возвращались домой. Натер себе ноги до крови и 5 суток не мог потом сесть на лошадь.

Царь утешил его, указывая, что ко всему надо привыкнуть. Но лично мне государь, проходя мимо, сказал:

— Теперь будет поспокойнее и не станет больше требовать поездок на выдержку. Удивительно, что все моряки считают себя великолепными кавалеристами…

АНГЛИЙСКИЙ КОРОЛЬ

Какой контраст с визитами Вильгельма II составлял прием английского короля в Ревеле!

Был яркий, солнечный и не очень жаркий июньский день. Яхты «Виктория» и «Альберт» появились на горизонте. Вся наша эскадра со «Штандартом» во главе двинулась навстречу. После обычных приветствий король Эдуард, королева и принцесса Виктория, их дочь, перешли на «Полярную звезду», на которой находилась императрица-мать. Был сервирован завтрак. Государь встретил короля в форме английской конной гвардии (Hors Guards) с громадной шапкой из медвежьего меха. Король возвел государя в звание адмирала английского флота, и после этого император вскоре появился в соответственной форме, более удобной для ношения, особенно в море.

После объезда английских крейсеров, эскортировавших короля, государь спросил меня, не найдется ли у меня в запасе подарка, подходящего для кают-компании. У меня, на счастье, была большая братина чеканного серебра, русской работы и русского стиля. Братина была тотчас же отвезена мною на один из крейсеров как первый подарок нового адмирала английского флота. Ковш этот пропутешествовал немало в моих ящиках с подарками.

Все это происходило чинно, с достоинством. Этикет английского двора очень отличается от нашего. У нас все великие князья с малолетства приучены стоять часами в так называемом «серкле», порядке весьма утомительном. На яхтах «Виктория» и «Альберт» дело обстояло совсем иначе. После обеда король вместе с высочайшими его гостями садился в кресла; разносились кофе и ликеры; около каждого монарха стояло свободное кресло, и лица, с которыми король желал разговаривать, садились без всякого стеснения. По окончании разговора, подчас очень длинного, король делал знак головой, и сидевший возле него удалялся, причем его место занималось другим лицом.

Что касается двух свит, то мы оставались в той же каюте, но никто не обязан был стоять: желающие могли садиться. Все вопросы ранга и социального положения отпадали, раз дело шло о служебных докладах.

Я помню, адмирал Керр, очень почтенный моряк, ходил взад и вперед по каюте, ставя мне время от времени некоторые вопросы. Каждый раз, отвечая, я вставал. Наконец он мне сделал даже замечание:

— Я не могу сидеть, так как я пятьдесят лет привык стоять на вахте. Но это не значит, что лица, не имеющие моих привычек, тоже должны стоять. Здесь же гостиная, мы здесь не на службе…

В 5 часов заиграл оркестр, и наши дамы и барышни стали танцевать. Адмирал Керр пошел кружиться одним из первых, пригласив одну из великих княжон.

Вся царская семья сохранила самое приятное воспоминание об этом визите. Наши гости умели изгнать из отношений всякого рода принужденность и нервозность.

ФРАНЦУЗЫ

Визиты французов, наших союзников, тоже оставляли хорошее впечатление. Никогда не забуду, с каким блеском прошел прием президента Фальера; его сыну тотчас же дали прозвание «дофин».

В качестве историка, занимающегося мелкими жизненными подробностями, отмечу несколько деталей: их труднее всего забыть. Поверят ли мне читатели, если я скажу, что самый глупый из анекдотов сильнее всего запечатлелся в моей памяти.

Во время пребывания французских моряков в Петербурге устроено было большое представление в их честь в Народном доме, грандиозном театре, точно нарочно построенном для такого рода оказий. По должности моей на мне лежало осведомить печать о происшедшем торжестве. Потому ли, что один из репортеров оказался недостаточно внимательным, его газета напечатала жирным шрифтом «Reception dans la maison publique de Sanct-Petersbourg».23 Редактор этой газеты, наверное, так и не узнал, сколько издевательств мне пришлось вынести из-за этой описки… Во всех наших клубах только и речи было, что об этом заголовке. Графиня Фредерикс жестоко обвиняла меня в том, что я не умею «цензуровать» иностранные газеты…

А вот еще деталь. Теперь она кажется такой незначительной… В те же времена о ней говорили неделями…

Возвращаясь со смотра в Компьен, государыня следовала в коляске, имея рядом с собой г-жу Нарышкину, обер-гофмейстерину двора. Толпа окружала коляску, которая еле двигалась вперед. Крики «Да здравствует императрица! Да здравствует императрица!» прокатывались из стороны в сторону. Вдруг какой-то маленького роста господин — он оказался в этот момент прямо перед Нарышкиной, и ему, видимо, хотелось быть любезным — закричал так громко, что покрыл весь гул толпы:

— Да здравствует дама налево!

Ему стали аплодировать, а Нарышкина получила после сего прозвище «дамы налево».

Надо сказать, что приезд иностранного двора всегда ставит церемониальную часть перед неожиданными и подчас неразрешимыми затруднениями.

В Витри во время маневров французской армии царь ездил на своей собственной лошади (это всегда делалось, в том числе и для Вильгельма II). Члены свиты, само собой разумеется, довольствовались местными лошадьми.

Когда я садился на подведенного мне коня, любезный офицер из свиты президента республики подошел ко мне и сказал:

— Ваше превосходительство, мы знаем вас как очень опытного кавалериста: мы вам отобрали поэтому чистокровного коня.

Шагом дело шло как следует. Но вот вдали показались два батальона. Царь пошел галопом. Свита последовала его примеру. Для меня же началось истинное мучение. Мой конь шел таким галопом, который годился для скачки на призы. Заметив, что я выношусь перед государем, — явно неприличное поведение для свитского генерала — я сделал вольт наружу. Но как только я кончил этот вольт, пришлось начать второй, так как моя лошадь во что бы то ни стало старалась опередить всех остальных. При этом, к стыду моему, все расстояние до французских солдат я совершил кругами, один за другим.

Слезая с этой лошади, я спросил вежливого офицера по свите президента республики:

— Она из скаковой конюшни?

— Так точно, Ваше превосходительство: она взяла в Лоншане несколько призов.

— Охотно верю… Я чуть не побил царя на пятьсот корпусов.

Во время того же визита произошел инцидент с крещением внука маркиза Монтебелло, посла Франции в Санкт-Петербурге. Еще задолго до отъезда государя маркиз просил Его Величество быть восприемником внука у купели. Царь не имел оснований отказать послу. Между тем оказалось, что наше пребывание в Компьене совпало с разгаром борьбы между кабинетом Вальдек-Руссо и клерикалами. Начались длинные и сложные переговоры. Французское правительство не желало, чтобы государь появился на официальной церемонии в католической часовне. Николай II настаивал на своем: слово русского царя должно было быть нерушимым. Насколько я знаю, маркиз Монтебелло потерял из-за этой истории свой пост посла: его вскоре отозвали из Санкт-Петербурга…

С обеих сторон каждый считал себя правым.

Во время визита в Компьен произошли еще другие инциденты, вызванные весьма похвальным намерением французов окружить нас атмосферой той эпохи, к которой относится компьенский замок.

Например, везли нас в Компьен в поезде, некогда принадлежавшем Наполеону III. Вагоны были уставлены золоченою мебелью и всякого рода гарнитурами эпохи Третьей Империи. Все это было очень стильно. Но насколько вагоны были не комфортабельны! Узко, тесно… В довершение всех несчастий вагоны оставлены были на прежних рессорах, вовсе не приспособленных для новых скоростей. Государыне чуть не сделалось дурно; все мы вышли из этих клеток разбитыми, измученными.

Самый дворец представлял чудо архитектуры… пока его осматриваешь в качестве туриста. В комнате, которая была отведена лично мне, не оказалось воды; бритвы и флаконы одеколона пришлось ставить на драгоценные шифоньерки в гостиной; все удобства находились за версту от спальни. Короче говоря, дворец был нестерпимо стильным…

Для торжественного банкета французские дамы, желая сделать удовольствие Их Величествам, оделись как бы по расписанию в платья стиля ампир (…ибо дворец был отражением эпох Наполеона I и Наполеона III…) и напудрились каким-то странным лиловым порошком. Впечатление получилось оригинальное: императрица и наши дамы, одетые весьма изящно, по последней парижской моде, среди хозяек — француженок, наряженных в костюмы эпохи Директории и Империи, в покоях Наполеона I.