Олег Вите - Творческое наследие Б.Ф. Поршнева и его современное значение

• Название: Творческое наследие Б.Ф. Поршнева и его современное значение
• Автор: Олег Вите
• Жанр: История

Поводом для написания статьи послужило выступление автора на междисциплинарной конференции «Общественный человек и человеческое общество (памяти Бориса Федоровича Поршнева)», проведенной в Российском общественно-политическом центре при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда и Российского фонда фундаментальных исследований в сентябре 1998 года. Сокращенная версия статьи опубликована в журнале Полития, 1998, # 2.

---

«Закон формаций или способов производства — это закон их смены и последовательности, то есть диалектическая логика исторического процесса, а не классификация рядоположенных общественных формаций».[281]

И тут же намечает путь, позволяющий подступиться ко всему человечеству, выделяя в нем «передний край»:

Формации «вовсе не призваны поставлять мерки для истории каждой страны, каждого народа, каждого государства. Эта периодизация имеет в виду передний край человечества, выдвинутые вперед рубежи всемирной истории».[282]

Итак, в рамках каждой формации человечество выделяет из себя «передний край», с которым остальные страны и народы соединены сложной системой внутриформационных связей:

«Предположительно можно высказать, но не считать уже доказанной гипотезу, что наиболее развитые и чистые формы каждого способа производства, если говорить об антагонистических формациях, имели место действительно лишь в ограниченных регионах, представляющих „передний край“ экономической истории. Но и остальные народы при этом не оставались историческим балластом, а прямо или косвенно служили гигантским резервуаром дополнительных ценностей, делавших, в конечном счете, возможным само существование и прогрессивное развитие на этом „переднем крае“. В современной советской и зарубежной науке делаются попытки разработки такой концепции».[283]

В рамках программы дальнейших исследований Поршнев провозглашает задачу анализа этой необходимости для переднего края более отсталой периферии:

«Генеральная задача состоит в том, чтобы исследовать и доказать закономерную, необходимую связь между существованием этого переднего края и этих тылов, в том числе глубоких тылов, на карте мира в каждую данную эпоху — пока передний край представлен любой из классово антагонистических формаций. При такой постановке вопроса недостаточно констатировать неравномерность экономического развития отдельных стран.

Нет, должно быть показано, что сам передний край невозможен, не мыслим без этой огромной тени, которую он отбрасывает на остальную массу человечества».[284]

Поршнев вновь обращается к «основной социологической проблеме» антагонистического общества, утверждая, что эта проблема не может быть решена внутри отдельной страны даже с учетом работы соответствующих надстроек:

«Изучение всякого антагонистического общества ставит социологическую проблему: как может меньшинство господствовать над большинством?

Социолог учтет и роль государственной власти как аппарата подавления и сдерживания, и роль религии и других видов идеологии, парализующих сопротивление трудящихся данному строю, и историческую неразвитую психологию самих этих масс, национально-этнический и внешнеполитический фактор, наконец, ассимилирование господствующим классом какой-то доли самого революционного протеста низов путем реформ, обновления строя и идеологии. И все-таки, подведя баланс, социолог увидит, что сохранение внутреннего антагонизма длительно невозможно без превращения этих обществ в господствующие над другими, без внешнего, пусть глубоко скрытого, экономического антагонизма. Те, кто ушли вперед, кто находится на переднем крае, в той или иной мере усмиряют и притупляют классовую борьбу у себя, выкачивая из других кое-какие материальные или людские ресурсы. […] Только на фоне великого антагонизма наиболее передовых и наиболее отсталых народов Земли в каждый данный момент найдет свое объяснение и сам факт дробления человечества в историческое время на многие отдельные страны, образующие сложные системы государств. Взгляд историка сможет тогда читать историю именно как всемирную историю не только во времени, то есть как историю прогресса, но и в пространстве — как историю единого, сложнорасчлененного человечества».[285]

Здесь следует отметить и еще один аспект, связывающий проблему переднего края с проблемой эпохи социальной революции, который Поршнев прямо не затрагивал. Вовсе не обязательно представлять дело так, что страна, где локализовался передний край в кульминационный период эпохи социальной революции, сохранит свой статус переднего края и в мирный период развития новой формации. Скажем, признав Французскую революцию кульминацией эпохи революционного перехода от феодализма к капитализму и даже признав Европу в целом передним краем развития капитализма, нельзя не видеть, что вовсе не Франция была, так сказать, авангардом внутри этого переднего края. Возможно, говоря словами Поршнева, «высказать, но не считать доказанной гипотезу», что такой подход поможет лучше понять роль России в революционной буре начала XX века и различия в последствиях этой бури для самой России и для остальной части капиталистического переднего края…

Что же сделал Поршнев своей «ревизией» теории формаций в целом и специальным анализом некоторых из них на основе исследований антропогенеза?

Во-первых, он предложил такую модернизацию теории формационного развития, которая позволяет вновь вернуть ей статус подлинной философии истории, позволяет не прибегать к ее выбрасывании на свалку в ответ на обнаруженные противоречия. Впрочем, и не обязывает так поступать…

Во-вторых, он фактически синтезировал философию истории и социальную философию, придал философии истории подлинно социальное содержание, показав, как классовая борьба реально выполняет роль движущей силы исторического развития.

В-третьих, он подвел под философию истории и социальную философию биологический и физиологический фундамент, исследовав механизм выталкивания человека из мира природы в режим социального развития.

В-четвертых, он подвел под философию истории эмпирический фундамент, установив способы эмпирической проверки всех нюансов ее высоких теоретических обобщений.

Едва ли не главный упрек, к которому был готов Поршнев, это чрезмерная сложность разрабатываемых им теорий. На это он решительно отвечал:

«Меньше всего я приму упрек, что излагаемая теория сложна. Все то, что в книгах было написано о происхождении человека, особенно, когда дело доходит до психики, уже тем одним плохо, что недостаточно сложно.

Привлекаемый обычно понятийный аппарат до крайности прост. И я приму только обратную критику — если мне покажут, что и моя попытка еще не намечает достаточно сложной исследовательской программы».[286]

Сказанное относится, разумеется, и ко всем остальным проблемам, анализом которых занимался Поршнев, скажем, к сложности взаимодействия различных частей ойкумены в рамках одной формации.

Были, однако, и другие упреки…

XII. Судьба наследия: вместо заключения

Со всем этим гигантским наследием можно что-то делать. Правда пока смельчак не нашелся…

Почему?

Ему часто бросали упрек в том, что он исходит не из факта, а из умозрительных построений. Помнится, по этой проблеме (с чего начинать?) была длительная, можно сказать, нескончаемая дискуссия.

Поводом была очередная попытка подрыва монополии идеологической надстройки. Смелые люди решили подвергнуть сомнению одно высказывание Маркса про движение от абстрактного к конкретному как единственно научном методе. В противовес Марксу выдвигался и второй, якобы столь же правомерный путь: от конкретного к абстрактному. Однако еще в 1960 году крупнейший советский философ Э. Ильенков доказал, что в исходном пункте исследователь всегда имеет в голове некую абстрактную схему, хотя он может ее и не осознавать, прикладывая ее к «факту» как нечто само собой разумеющееся, «очевидное». Поэтому, если использовать термины в строгом значении и избегать двусмысленностей, единственной альтернативой движению от абстрактного к конкретному может быть лишь движение от абстрактного к абстрактному.[287]

Конечно, Поршнев, в значительно большей мере, не сам отыскивал факты, а пользовался фактами, собранными другими учеными. Но он обнаруживал такое их значение и такие их связи друг с другом, которые не смог и не желал видеть сам «открыватель» этих фактов. Благодаря этому ему удавалось заполнять «мертвые зоны», лежащие на стыках различных наук. Об этой проблеме говорилось выше в нескольких разделах.

С другой стороны, множество фактов обнаружил и сам Поршнев. Более того, он сформулировал общую методологию, позволяющую четко отделить «факт» от его «интерпретации»:

«На столе ученого лежит огромная стопка сообщений людей о неведомом ему явлении. […] Эта стопка сообщений доказывает хотя бы один факт, а именно, что такая стопка сообщений существует, и мы не поступим глупо, если подвергнем данный факт исследованию. Ведь может быть, этот первый наблюдаемый факт поможет хотя бы угадать причину недостатка других фактов, а тем самым найти дорогу к ним».[288]

Самое опасное для ученого, по мнению Поршнева, сразу взяться за отбраковку: наименее достоверные — выбросить, оставив для анализа лишь минимум наиболее достоверных: