А. Лаврин - 1001 Смерть

• Название: 1001 Смерть
• Автор: А. Лаврин
• Издательство: «Ретекс»
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1991

От автора

Три великих тайны есть в нас: рождение, любовь и смерть. Оставляя первые две за пределами своего внимания, некоторое время назад я начал собирать материалы, связанные со смертью. Прекрасно понимая, что тема эта необъятна так же, как и сама жизнь, (поскольку является ее частью), я не ставил себе целью узнать о смерти все. Мне хотелось понять ее. Это можно назвать праздным любопытством, бегством от жизни, преодолением страха перед мистическим ужасом физического небытия…

---

«Жизнь — только миг, любовь — привет. С Богом!»

При вскрытии врачи обнаружили в организме Хендрикса сверхдозу наркотических веществ.

ХОДАСЕВИЧ Владислав Фелицианович (1886–1939) — русский поэт. Последние годы Ходасевич жил в Париже. В конце января 1939 г. он заболел, врачи поставили диагноз: закупорка желчных путей. В конце мая Ходасевича поместили в госпиталь Бруссэ. Бывшая жена поэта Нина Берберова так описывает его пребывание в больнице и смерть:

«Посетителей пускали с 1 до 2 дня. Мы стояли с узелками (передачами, как перед тюрьмой) у ворот. Ровно в час ворота распахнулись, все побежали, кто куда, чтобы не упустить драгоценного времени. Он лежал в стеклянной клетке, завешанной от других палат — соседних — простынями. В клетку светило яркое, жаркое солнце; негде было повернуться. Голодный до дрожи, он накидывался на то, что ему приносили (в госпитале кормили дурно, и он там почти ничего не ел), острил над собой и потом сразу потухал, ложился, стонал, иногда плакал…

Две недели исследовали его: снимали рентгеном, делали всевозможные анализы, заставляли пить то молоко, то холодную воду — отчего опять усилились его боли — и нельзя было понять, где именно у него болит, потому что он показывал то «под ложечку», то на левый бок, то на живот.

Жесткая койка; с трудом выпрошенная вторая подушка; госпитальное белье и суровое «тюремное» одеяло; а на дворе — жаркие июньские дни, которые так и ломятся в комнату. Он говорил:

— Сегодня ночью я ненавидел всех. Все мне были чужие. Кто здесь, на этой койке не полежал, как я, эти ночи, как я не спал, мучился, пережил эти часы, тот мне никто, тот мне чужой. Только тот мне брат, кто, как я, прошел эту каторгу».

В конце концов, врачи заподозрили у Ходасевича рак поджелудочной железы и решено было его оперировать.

«— Если операция не удастся, — сказал он в последнюю пятницу, — то это будет тоже отдых.

А в воскресенье он говорил Н.В.М. о том, что не перенесет ее, и они благословили друг друга.

В понедельник утром его перевезли в клинику. Прошли ужасные, мучительные сутки. «Скорее бы!» — говорил он. Начались приготовления к операции. В 3 часа пришел хирург (Боссэ). Его понесли, с трудом захлороформировали.

Операция продолжалась полтора часа. Боссэ, вышедший после нее, дрожащий и потный, сказал, что для него несомненно, что был рак, но что он не успел до него добраться: чистил от гноя, крови и камней желчные проходы. Он сказал, что жить ему осталось не более 24-х часов и что страдать он больше не будет.

…В семь часов вечера я вошла в палату, где он лежал.

Он был тепло укрыт. Глаза его не были плотно сомкнуты. Пульс был очень слаб. Ему сделали переливание крови, отчего пульс стал на полчаса лучше. Медсестра не отходила от его кровати. Обезумевшая Оля[94] стояла тут же.

Раза два он повел бровями. Медсестра сказала: надо, чтобы он не страдал. В девятом часу мы ушли. Какое-то равнодушие нашло на меня.

В 7.30 утра мы были уже в клинике (14-го июня). Он умер в 6 часов утра, не приходя в сознание. Перед смертью он все протягивал правую руку куда-то («и затрепещет в ней цветок»), стонал, и было ясно, что у него видения. Внезапно Оля окликнула его. Он открыл глаза и слегка улыбнулся ей. Через несколько минут все было кончено».

ХЬЮЗ Говард (1911–1976) — американский миллиардер. Хыоз был одним из богатейших людей мира. Последние годы жизни он страдал манией стерильности. Его апартаменты охраняла гвардия из членов мормонской секты. Каждый час Хьюзу мерили температуру и давление, купали и переодевали его, делали инъекции лекарств.

Он постоянно все стерилизовал, вокруг валялись бумажные носовые платки из закрытых стерильных банок. Ни дверной скобки, ни стакана или даже ложки с ножом, а тем более — документов он больше не касался голыми руками. Так прошло около 10 лет. Хьюз переселился в Мексику, в Акапулько, где он занимал последний этаж отеля «Герцогиня Акапулько». В это время он уже сильно страдал от хронического нефрита, почти не принимал пищи и отказывался пить даже дистиллированную воду.

4 апреля 1976 г. главный представитель фирмы Хьюза «Сумма корпорейшен» неожиданно вызвал самолет скорой медицинской помощи. Пилот и врач получили указание срочно лететь в Акапулько. В то же время в техасском городке Хьюстон центр управления «империей Хьюза», занимавший два этажа небоскреба «Стандарт Ойл», поднял на ноги весь персонал лучшей больницы города. Главному врачу больницы было сказано, что скоро к ним прибудет тяжело больной Джон Конновер, нуждающийся в интенсивной терапии. 5 апреля в отеле «Герцогиня Акапулько» были перекрыты все выходы, а жители гостиницы, несмотря на протесты, были отправлены по комнатам. Вскоре после этого в холле гостиницы появилось шесть человек с носилками на колесиках. На носилках лежал худой, как скелет, весивший всего 40 кг старый человек. Лицо его закрывала кислородная маска.

Самолет взлетел из Акапулько, но живым Хьюз — «Конновер» на территорию США уже не прилетел. Он умер по дороге. Похоронили Хьюза в скромной могиле, рядом с его отцом.

Ц

ЦЕЗАРЬ Гай ЮЛИЙ (100-44 до н. э.) — римский император и полководец. В день своей смерти (15 марта) Цезарь колебался, идти ли ему в сенат, но его уговорил один из друзей. По дороге кто-то из встречных сунул в руку Цезарю записку с предупреждением о готовящемся против него заговоре. Но император присоединил ее к другим запискам, которые держал в левой руке — он собирался прочитать их в сенате. Однако сделать это он не успел.

«Он сел, и заговорщики окружили его, словно для приветствия. Тотчас Тиллий Цимбр, взявший на себя первую роль, подошел к нему ближе, как будто с просьбой, и когда тот, отказываясь, сделал ему знак подождать, схватил его за тогу выше локтей. Цезарь кричит: «Это уже насилие!» — и тут один Каска, размахнувшись сзади, наносит ему рану пониже горла. Цезарь хватает Каску за руку, прокалывает ее грифелем, пытается вскочить, но второй удар его останавливает. Когда же он увидел, что со всех сторон на него направлены обнаженные кинжалы, он накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть, укрытым до пят; и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а стон, — хотя некоторые передают, что бросившемуся на него Марку Бруту он сказал: «И ты, дитя мое?» (По другой версии: «И ты, Брут?» — А.Л.).

Все разбежались; бездыханный, он остался лежать, пока трое рабов, взвалив его на носилки, со свисающей рукою, не отнесли его домой. И среди стольких ран только одна, по мнению врача Антистия, оказалась смертельной — вторая, нанесенная в грудь…

У некоторых друзей осталось подозрение, что Цезарь сам не хотел дольше жить, а оттого и не заботился о слабеющем здоровье и пренебрегал предостережениями знамений и советами друзей. Иные думают, что он полагался на последнее постановление и клятву сената и после этого даже отказался от сопровождавшей его охраны из испанцев с мечами; другие, напротив, полагают, что он предпочитал один раз встретиться с грозящим отовсюду коварством, чем в вечной тревоге его избегать. Некоторые даже передают, что он часто говорил: жизнь его дорога не столько ему, сколько государству — сам он давно уж достиг полноты власти и славы, государство же, если что с ним случится, не будет знать покоя, а только ввергнется во много более бедственные гражданские войны. Как бы то ни было, в одном согласны почти все: именно такого рода смерть была ему почти желанна. Так, когда он читал у Ксенофонта, как Кир в предсмертном недуге делал распоряжения о своем погребенье, он с отвращением отозвался о столь медленной кончине и пожелал себе смерти внезапной и быстрой. А накануне гибели, за обедом у Марка Лепида в разговоре о том, какой род смерти самый лучший, он предпочел конец неожиданный и внезапный.»

Стоит еще добавить, что никто из убийц Цезаря не пережил его более, чем на три года, причем, все они умерли не своей смертью. Кто-то предпочел погибнуть в битве, другие попали в кораблекрушение, а иные закололи себя теми же кинжалами, на которых когда-то краснела кровь Цезаря.

ЦИЦЕРОН Марк Туллий (106-43 до н. э.) — римский оратор, политический деятель и писатель. После смерти Цезаря, выступая за республику в качестве вождя сенатской партии, Цицерон энергично нападал на Антония, и тот добился внесения имени Цицерона в проскрипционные списки. Лица, попавшие в эти списки, объявлялись вне закона и всякий, кто убивал или выдавал этих людей, получал награду, имущество их конфисковывалось, а рабы получали свободу.

Цицерон узнал о том, что объявлен вне закона, когда находился вместе с братом Квинтом в своем поместье близ Тускула.

«…Они решили, — пишет Плутарх, — перейти в Астуру, приморское поместье Цицерона, а оттуда отплыть в Македонию к Бруту,[95] ибо уже ходили слухи, что он располагает большими силами. Отправились они, удрученные горем, в носилках; останавливаясь в пути и располагая носилки рядом, они горько сетовали друг перед другом. Особенно беспокоился Квинт, думая об их беспомощности, ибо, говорил Квинт, он ничего не взял с собой, да и у Цицерона запас был скуден. Итак, лучше будет, если Цицерон опередит его в бегстве, а он догонит его, захватив из дому необходимое. Так они и порешили, а затем обнялись на прощание и в слезах расстались. И вот, несколько дней спустя. Квинт, выданный рабами людям, искавшим его, был умерщвлен вместе с сыном. А Цицерон, принесенный в Астуру и найдя там судно, тотчас сел на него и плыл, пользуясь попутным ветром, до Цирцея. Кормчие хотели немедля отплыть оттуда, но Цицерон, потому ли, что боялся моря или не совсем еще потерял веру в Цезаря, сошел с судна и прошел пешком 100 стадий, как бы направляясь в Рим, а затем, в смятении, снова изменил намерение и спустился к морю в Астру. Здесь провел он ночь в ужасных мыслях о безвыходном своем положении, так что ему приходило даже в голову тайно пробраться к Цезарю[96] в дом и, покончив с собою у его очага, навлечь на него духа мести; и от этого шага отвлек его страх мучений. И опять хватаясь за другие придумываемые им беспорядочные планы, он предоставил своим рабам везти его морем в Кайету, где у него было имение — приятное убежище в летнюю пору, когда так ласкающе веют пассатные ветры. В этом месте находится и небольшой храм Аполлона, возвышающийся над морем. В то время, как судно Цицерона подходило на веслах к берегу, навстречу ему налетела, каркая, поднявшаяся с храма стая воронов. Рассевшись по обеим сторонам реки, одни из них продолжали каркать, другие клевали крепления снастей, и это показалось всем дурным предзнаменованием. Итак, Цицерон сошел на берег и, войдя в свою виллу, прилег отдохнуть. Множество воронов сели на окно, издавая громкие крики, а один из них, слетев на постель, стал понемногу стаскивать с лица Цицерона плащ, которым он укрылся. А рабы, видя это, с укором спрашивали себя, неужели будут они ждать, пока не станут свидетелями убийства своего господина и не защитят его, тогда как животные оказывают ему помощь и заботятся о нем в незаслуженном им несчастии. Действуя то просьбами, то понуждением, они понесли его в носилках к морю.