Сюгоро Ямамото - Красная Борода

• Название: Красная Борода
• Автор: Сюгоро Ямамото
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-002532-Х

В сборних известного японского писателя Сюгоро Ямамото (1903—1967) включены роман «Красная Борода», повесть «Девушка по имени О-Сэн» и рассказы. Через судьбы героев романа и повести — людей отверженных и беззащитных — автор рисует яркую картину быта и нравов Японии в период позднего феодализма. В рассказах С. Ямамото, согретых теплым юмором, раскрывается духовный мир простых людей современной Японии.

---

Току-сан считал себя профессиональным игроком и с гордостью заявлял, что состоит в родстве с боссом извест­ного игорного дома. Трудно сказать, насколько это отве­чало истине, но то, что Току-сан был страстным любителем пари, — факт бесспорный.

Току-сан предлагал пари в любое время и в любом мес­те — был бы только партнер.

—  Заключим пари, — уговаривает он очередную жерт­ву. — Какой номер у следующего трамвая — четный или нечетный?

Или говорит:

—  Давай пари на твои зубы: четное или нечетное у тебя число зубов? Можно по отдельности — в верхней и нижней челюстях, а можно вместе.

—  Погоди, — останавливает он партнера. — Рот закры­вать нельзя, иначе ты заранее сможешь кончиком языка сосчитать свои зубы. Ты рот открой и высунь язык — тогда будет без обмана.

Объектом пари для него могло служить все что угодно: количество годовых колец на срезе дерева, возраст идущего навстречу старика, число мешков с мандаринами в лавке, или спичек в спичечной коробке, или лепестков на цветке, или рисинок в миске — короче говоря, все, что не имеет заранее заданного числа. Току-сан почему-то утверждал, что ему тридцать два года, хотя на самом деле ему было не более двадцати восьми. Он был упитан, даже полноват для своих лет, летом и зимой носил одно и то же застиранное легкое кимоно, поверх которого надевал зимой дырявую кофту на вате. Кофта была женская и такая старая, что невозможно определить, какая она по расцветке. Когда Току-сан спрашивали, почему он носит женскую кофту, он на целый час заводил романтическую историю об одной женщине, которая со слезами на глазах умоляла принять от нее эту кофту. Если его перебивали, говоря, что уже слы­шали об этом, он немедленно начинал рассказывать другую историю о другой его возлюбленной, которая тоже уговари­вала его принять от нее кофту. Его лицо иногда казалось продолговатым, иногда круглым, как шар. Брови почти незаметны, глаза узкие, губы толстые, угреватый нос — пористый, словно кожура мандарина. Ростом Току-сан был не более метра шестидесяти, хотя всем и каждому с гордо­стью заявлял, что в нем не меньше ста семидесяти сантиметров, и на людях он всегда тянулся вверх, насколько хватало сил.

Однажды к Току-сан зашел полицейский — выяснить кое-что о жившем по соседству Синго.

—  Что вам от меня нужно? — увидав на пороге поли­цейского, дрожащим голосом спросил Току-сан, трясясь от страха. — Я никакого отношения к игрокам не имею.

—  Вас лично это не касается, — листая блокнот и даже не глядя в сторону Току-сан, ответил полицейский. — Меня интересует Кобэ Синго. Вы знаете такого?

Поняв, что полицейский пришел не за ним, Току-сан успокоился, перестал трястись и даже повеселел. Тут-то и дала о себе знать его многолетняя привычка.

—  Знаю я Кобэ или не знаю? — произнес Току-сан, лукаво поглядывая на полицейского. — Давайте пари.

Полицейский бросил на него недоуменный взгляд:

—  Чего «давайте»?

—  Пари, заключим пари! Что тут непонятного. Полицейский от удивления разинул рот.

—  Господину полицейскому предоставляется преимуще­ство сказать первому: знаю я Кобэ или не знаю? Я человек честный и заключаю пари без жульничества. Ну, идет?

Никто в точности не знает, как воспринял полицейский это предложение. Одни говорили, что он разозлился, дру­гие — что расхохотался, третьи утверждали, будто он про­молчал, сделав вид, что ничего не слышал.

И вот этот самый Току-сан женился. Однажды вечером вместе с молодой женщиной он стал обходить всех соседей:

—  Знакомьтесь, моя жена. Ей восемнадцать лет, зовут Кунико. Прошу любить и жаловать.

Кунико была миловидной толстушкой небольшого роста, с кукольным личиком, миниатюрным ртом и носи­ком.

—  Этой Кунико, — вынесли приговор соседи, — ника­кие не восемнадцать, а все двадцать два, а то и двадцать три. Похоже, Току-сан подобрал ее в каком-нибудь сомнитель­ном баре, а то и на панели.

Говорилось это не по злобе. Подобным образом мест­ные женщины поносили всех, кто впервые появлялся на их улице. Спустя некоторое время, ближе познакомившись с новоселом, они становились закадычными друзьями и тог­да, наоборот, хвалили его на все лады.

Но тут вышло по-другому. Кунико не проявила желания сойтись поближе с соседками. У колодца она не появлялась, в лавки не ходила. Все делал Току-сан — покупал продукты, занимался стиркой у колодца. Он не брезговал стирать даже нижнее белье Кунико. Такое было бы еще простительно для пожилых, давно женатых людей, да и то если жена больна, но для молодоженов, при здоровой жене!.. Позори­ще! Женщины, которые целыми днями гнули спину, обиха­живая мужа и детей, выходили из себя.

Току-сан только посмеивался:

—   Моя Кунико не от мира сего. Она застенчивая, чужих сторонится. Пусть пока посидит дома. Я считаю, если муж стирает на жену, значит, любит ее. Кое-кто злословит нас­чет нас — ну и пусть, это из зависти.

Гнев женщин достиг апогея: да как он посмел объяснить их слова завистью! Это злило их больше всего именно пото­му, что было чистой правдой. Откровенно говоря, такого отпора они не ожидали. Женщины всячески поносили Току-сан, называя его размазней, жалким слюнтяем, позорящим все мужское население улицы. Однако Току-сан восприни­мал злопыхательство соседок совершенно спокойно, считая его вполне естественным, раз они завидуют его замечатель­ной жене.

Из всех здешних жителей Току-сан водил знакомство лишь со старым Тамбой. Только Тамба принимал всерьез его бесконечные рассказы и к тому же никогда не отказы­вал в небольших ссудах, когда Току-сан просил в долг. И само собой разумеется, что, когда у Току-сан возникало желание рассказать кому-нибудь о достоинствах своей супруги, он прежде всего отправлялся к Тамбе.

—  Она такая верующая, такая религиозная! — начинал он. — Даже постель не просто так стелит, а думает, в какой стороне должно быть изголовье. В первый вечер я просто растерялся, когда она вдруг внимательно так поглядела на меня и спрашивает: «В какой стороне от нас находится Тайсяку-сама[82]?» Я просто ошалел: да почем я знаю, где он там находится, какое нам до него дело в такой момент. А Кунико спокойно так мне объясняет, что сегодня день Тайсяку-сама и того, кто ляжет спать ногами в его сторону, постигнет божья кара. Тут я встревожился: в самом деле, где же он, Тайсяку-сама, находится? Кстати, а ты, Тамба, знаешь?

—  Н-да... честно говоря, не знаю.

—  Вот и я не знал. Кунико нахмурила брови, задума­лась, потом решила: «Тогда постелим так, как я делала раньше». И постелила изголовьем на юго-запад. Следу­ющий день был днем Фудо-сама, — продолжал Току-сан. — К счастью, я запомнил кое-что о нем во время последнего храмового праздника. Справился и с богами Компира и Инари[83], но, когда дело дошло до богини Каннон, я, честно говоря, растерялся. Тебе ведь известно, что богиня Каннон вез­десуща. Как тут быть? Даже Кунико отчаялась. Думали мы думали и порешили: ляжем головой в сторону главного храма Каннон — другого выхода нет!

—  И так каждый вечер? — спросил Тамба.

—  Каждый вечер! — подтвердил Току-сан. — Вот я и думаю: женская голова к умным вещам не больно приспо­соблена, а Кунико — исключение. Вряд ли найдется другая женщина, которая бы знала по именам столько богов, сколько моя жена знает. Да и таких религиозных, как она, я до сих пор не встречал.

—  Да, это редкость, — согласно кивнул старый Тамба. Спустя два с лишним месяца после женитьбы Току-сан  явился к приятелю за советом.

—  Понимаешь, такое дело, сразу и не скажешь... — начал Току-сан, смущенно почесывая затылок. — Я уже говорил, что Кунико — женщина не от мира сего, такая наивная, сущий младенец. С ней творится что-то непонят­ное.

Старик молча глядел на лежавшую перед ним шахмат­ную доску с расставленными на ней фигурами, ожидая про­должения.

—  Понимаешь, в тот самый момент, когда я трудился изо всех сил — даже пот прошиб, — она вдруг возьми и спроси: «Почему осенью листья с деревьев облетают?» Я удивился и говорю: «Ты все время об этом думала?» А она в ответ: «Нет, мне только сейчас это пришло в голову и не дает покоя». «Нашла время, — говорю я, — не о том сейчас думать надо». Ну и опять поддал. А в мыслях засело: отче­го, в самом деле, осенью листья с деревьев облетают? Плю­нул я с досады — и сошел с поезда раньше времени. А в дру­гой раз, — продолжал Току-сан, — ее заинтересовали зубы. Понимаешь, в самый разгар, когда я взмок весь, она вдруг тихо так спрашивает: «Из чего у человека зубы сделаны?» Я ей сразу отвечаю, лишь бы отделаться: «Как из чего? Из зубов!» А она: «Вроде бы они не кость и не мясо, тогда из чего же они сделаны?» «Кончай, — говорю, — не время сей­час разговоры разговаривать». Да уж где там! Сам только о том и думаю: из чего все-таки зубы сделаны, раз они не кость и не мясо? А она помолчала и опять: «Отчего есть  бумажки в сто и тысячу иен, а в сто пятьдесят и тысячу пять­сот — нет?» «Это, — отвечаю, — дело правительства и меня не касается». А она говорит: «Придется написать в газету, в раздел «Полезные советы». Может, там знают». И такое меня зло разобрало из-за этих дурацких вопросов, что опять все пошло насмарку... Знаешь, Тамба, я ничего не имею против того, что она размышляет. Простой человек даже не задумается над тем, почему осенью листья облетают. И это, я тебе скажу, еще одно подтверждение, что у Кунико головка светлая. Но нельзя даже самые распрекрасные мысли высказывать когда попало! Я ей объясняю: «Ты хоть выбирай время и место, когда свои умные вопросы зада­вать. От главного сейчас меня отвлекаешь...»