Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 3)

• Название: Жизнь Клима Самгина (Часть 3)
• Автор: Максим Горький
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Опоздал проводить Дуняшу? - спросила она, внимательно разглядывая его. - Мороз, а ты все таешь. Зайди ко мне, насчет денег.

- Когда можно?

Она сказала, что через полчаса будет в магазине, и ушла. Самгину показалось, что говорила она с ним суховато, да и глаза ее смотрели жестко.

В зеркало он видел, что лохматый человек наблюдает за ним тоже недоброжелательно и, кажется, готов подойти к нему. Все это было очень скучно.

"Еще день, два и - уеду отсюда, - решил он, но тотчас же представил себе Варвару. - В Крым уеду".

Когда он вошел в магазин Марины, красивенький Миша, низко поклонясь, указал ему молча на дверь в комнату. Марина сидела на диване, за самоваром, в руках у нее - серебряное распятие, она ковыряла его головной шпилькой и терла куском замши. Налила чаю, не спросив - хочет ли он, затем осведомилась:

- На похоронах остатков губернатора не был?

- Нет. Кажется, говорят: останков?

- Верно, останков! Угрожающую речь сказал в сторону вашу прокурор. Ты - что, сочувствуешь, втайне, террору-то?

- Ни красному, ни белому.

- Вчера гимназист застрелился, единственный сын богатого купца. Родитель - простачок, русак, мать - немка, а сын, говорят, бомбист. Вот как, - рассказывала она, не глядя на Клима, усердно ковыряя распятие. Он спросил:

- Что это ты делаешь?

- Поп крест продал, вещь - хорошая, старинное немецкое литье. Говорит: в земле нашел. Врет, я думаю. Мужики, наверное, в какой-нибудь усадьбе со стены сняли.

- Был я у Лидии, - сказал Самгин, и, помимо его воли, слова прозвучали вызывающе.

- Знаю. Обо мне расспрашивал. Самгин заметил, что уши ее покраснели, и сказал мягче:

- Поверь, что это не простое любопытство.

- Верю. Весьма лестно, если не простое. Она замолчала. Самгин, подождав, сказал уже совсем примирительно:

- Ты не сердись, - сама виновата! Прячешься в какую-то таинственность.

- Перестань, а то глупостей наговоришь, стыдно будет, - предупредила она, разглядывая крест. - Я не сержусь, понимаю: интересно! Девушка в театрах петь готовилась, эстетикой баловалась и - вдруг выскочила замуж за какого-то купца, торгует церковной утварью. Тут, пожалуй, даже смешное есть...

- Не обычное, - вставил Самгин, а она продолжала лениво и равнодушно:

- Могу поверить, что ты любопытствуешь по нужде души... Но все же проще было бы спросить прямо: как веруешь?

Она выпрямилась, прислушиваясь, и, бросив крест на диван, бесшумно подошла к двери в магазин, заговорила строго:

- Ты что делаешь? А? Запри магазин и ступай домой. Что-о?

Скрылась в магазин, и, пока она распекала там лепообразного отрока, Самгин встал, спрашивая себя:

"Что мне надобно от нее?"

В углу, на маленькой полке стояло десятка два книг в однообразных кожаных переплетах. Он прочитал на корешках: Бульвер Литтон "Кенельм Чиллингли", Мюссе "Исповедь сына века", Сенкевич "Без догмата", Бурже "Ученик", Лихтенберже "Философия Ницше", Чехов "Скучная история". Самгин пожал плечами: странно!

- Книжками интересуешься? - спросила Марина, и голос ее звучал явно насмешливо: - Любопытные? Все - на одну тему, - о нищих духом, о тех, чей "румянец воли побледнел под гнетом размышления", - как сказано у Шекспира. Супруг мой особенно любил Бульвера и "Скучную историю".

- А ты, кажется, читаешь по вопросам религии, философии?

- Читала немножко, но - тоскливо это, - сказала она, снова садясь на диван, и, вооружаясь шпилькой, добавила:

- Литераторы философствуют прозрачней богословов и философов, у них мысли воображены в лицах и скудость мыслей - яснее видна.

Работая шпилькой, она продолжала, легонько вздохнув:

- Тебе охота знать, верую ли я в бога? Верую. Но - в того, которого в древности звали Пропатор, Проарх, Эон, - ты с гностиками знаком?

- Нет, - то есть...

- Не знаком. Ну, так вот... Они учили, что Эон - безначален, но некоторые утверждали начало его в соборности мышления о нем, в стремлении познать его, а из этого стремления и возникла соприсущая Эону мысль Эннойя... Это - не разум, а сила, двигающая разумом из глубины чистейшего духа, отрешенного от земли и плоти...

В самоваре точно комары пели. Марина говорила вполголоса, как бы для себя, не глядя на Самгина, усердно ковыряя распятие; Самгин слушал, недоумевая, не веря, но ожидая каких-то очень простых, серьезных слов, и думал, что к ее красивой, стройной фигуре не идет скромное, темненькое платье торговки. Она произносила имена ересиархов, ортодоксов, апологетов христианства, философов, - все они были мало знакомы или не знакомы Самгину, и разноречия их не интересовали его. Говорила она долго, но Самгин слушал невнимательно, премудрые слова ее о духе скользили мимо него, исчезали вместе с дымом от папиросы, память воспринимала лишь отдельные фразы.

- Душа сопричастна страстям плоти, дух же - бесстрастен, и цель его очищение, одухотворение души, ибо мир исполнен душ неодухотворенных...

Сунув распятие в угол дивана, вытирая пальцы чайной салфеткой, она продолжала говорить еще медленнее, равнодушней, и это равнодушие будило в Самгине чувство досады.

"Зачем этой здоровой, грудастой и, конечно, чувственной женщине именно такое словесное облачение? - размышлял Самгин. - Было бы естественнее и достоверней, если б она вкусным своим голосом говорила о боге церковном, боге попов, монахов, деревенских баб..."

Он видел, что распятие торчит в углу дивана вниз головой и что Марина, замолчав, тщательно намазывает бисквит вареньем. Эти мелочи заставили Самгина почувствовать себя разочарованным, точно Марина отняла у него какую-то смутную надежду.

- Все это слишком премудро и... далеко от меня, - сказал он и хотел усмехнуться, но усмешка у него не вышла, а Марина - усмехнулась снисходительно.

- Вижу, что скушно тебе.

- И, в сущности, - что же ты сказала о себе?

- Сказала все, что следовало...

Он спросил ее пренебрежительно и насмешливо, желая рассердить этим, а она ответила в тоне человека, который не хочет спорить и убеждать, потому что ленится. Самгин почувствовал, что она вложила в свои. слова больше пренебрежения, чем он в свой вопрос, и оно у нее - естественнее. Скушав бисквит, она облизнула губы, и снова заклубился дым ее речи:

- Вы, интеллигенты, в статистику уверовали: счет, мера, вес! Это все равно, как поклоняться бесенятам, забыв о Сатане...

- Кто же Сатана?

- Разум, конечно.

- Эх, Марина, до чего это старо, плоско, - сказал Самгин, вздыхая.

- Исконно русское, народное. А вы - что придумали? Конституцию? Чем же и как поможет конституция смертной-то скуке твоей?

- Я о смерти не думаю.

- Скука и есть смерть. Потому и не думаешь, что перестал жить.

Сказав это, она взяла распятие и вышла в магазин.

"Конечно, она живет не этой чепухой", - сердито решил Самгин, проводив глазами ее статную фигуру. Осмотрел уютное логовище ее, окованную полосами железа дверь во двор и живо представил, как Марина, ночуя здесь, открывает дверь любовнику.

"Вот это - достоверно!"

Затем он решил, что завтра уедет в Москву и потом в Крым.

- Слушай-ко, что я тебе скажу, - заговорила Марина, гремя ключами, становясь против его. И, каждым словом удивляя его, она деловито предложила: не хочет ли он обосноваться здесь, в этом городе? Она уверена, что ему безразлично, где жить...

- Почему ты так думаешь?

- Городок - тихий, спокойный, - продолжала она, не ответив ему. Жизнь дешевая. Я бы поручила тебе кое-какие мои делишки в суде, подыскала бы практику, устроила квартиру. Ну - как?

- Предложение - неожиданное, и... надо сообразить, - сказал Самгин, чувствуя, что его удивление становится похожим на робость.

- Сообрази. А теперь - отпусти меня, поеду губернаторшу утешать. У нас губернаторша - сестра губернатора, он был вдовец, и она вертела его, как веретено.

Говоря, она одевалась. Вышли на двор. Марина заперла железную дверь большим старинным ключом и спрятала его в муфту. Двор был маленький, тесный, и отовсюду на него смотрели окна, странно стесняя Сангина.

- Так - сообрази! Поживешь здесь, отдохнешь, одумаешься.

Разошлись в разные стороны. Самгин шагал не спеша, взвешивая предложение Марины, хотя уже признавал, что оно не плохо устраивает его.

"Поживу тихо, наедине с самим собою..."

Но, вспомнив, что единственным его сожителем всегда был он сам, зачеркнул одиночество.

"Дуняша будет приезжать. Изредка. Распутный ребенок. Любопытнейшие фигуры создает жизнь. И эта Зотова с ее Пропатором. Странно закончила она свою лекцию. Напрасно я раздражался против нее".

Он на другой же день сообщил ей свое решение.

- Вот и хорошо, - радушно сказала она. - Бери деньги, поезжай, кланяйся Алеше Гогину.

- Ты его знаешь?

- Ну да! Жил он здесь, месяца два, действовал. У нас ведь город эсеровский, и Алешу заклевали.

- Интересный ты человек! - искренно удивился Клим. - Как это ты объединяешь мистику и...

- Во-первых - гностицизм вовсе не мистика, а во-вторых - есть поговорка: "Большой мешок - не глиняный горшок, что ни положь умело - все будет цело, знай - носи, да не больно тряси".