Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

• Название: Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести
• Автор: Дмитрий Снегин
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В пятый том вошли в основном военные повести автора: «На дальних подступах» — о боях панфиловцев под Москвой; «Парламентер выходит из рейхстага» — о воинах казахстанцах и о Герое Советского Союза И. Я. Сьянове; «Осеннее равноденствие» — о делах и людях одного целинного совхоза в 60-е годы; «Ожидание» — несколько страниц героической летописи батальона Михаила Лысенко — резерва генерала Панфилова; «В те дни и всегда» — о защитниках Брестской крепости.

Военные произведения Дм. Снегина отличаются лаконизмом и реалистичностью письма, документальной основой и повествуют о замечательных качествах советских людей, воинов, патриотов, интернационалистов.

---

— Суровый лес, красивый лес. Никогда такого не видел.

Это говорил Макатаев. Береговой шагал с ним рядом, прислушиваясь не к его словам, а к шуму, который доносился со стороны шоссе.

— Макатаев, — приказал Береговой, — разверните на всякий случай одно орудие.

— Есть, — понимающе отозвался тот и остановил последнее орудие.

Так они стояли на просеке, пока посыльный не позвал их. Макатаев догнал дивизион почти у самого конечного пункта — впереди маячили корпуса какого-то дома отдыха, куда приказано было прибыть. Разочарованно он сказал:

— Выстрелить не пришлось. Шли какие-то фашисты, да повернули обратно.

— Ничего, впереди еще много хороших дел, — утешил Береговой старшего на батарее и сел на коня. Он смертельно устал и был чертовски голоден. Как это умно придумано — строевое седло. Можно даже вздремнуть. Береговой дал поводья Семиреку и выехал на поляну, изрытую бомбежкой, — воронки, разбитые колеса, трупы лошадей.

— Усанов, поехали! — крикнул он комиссару, который примостился на каком-то поваленном дереве у самой поляны и что-то аппетитно жевал.

Без труда разыскали штаб полка. В комнате — сизые облака дыма, — такого истребления махорки они еще не видывали. Из этого облака на Берегового, словно не узнавая, смотрели воспаленные глаза Курганова. Он стремительно вскочил:

— Ты!

Первый раз подполковник назвал Берегового на ты.

— Ковалевский мне обо всем доложил. Он давно прибыл.

— Мы тоже прибыли. Все.

Подполковник подошел к Ляховскому и почему-то ему пожал руку. Тот смотрел на прибывших черными влажными глазами и молча улыбался.

— Карту! — приказал командир полка, но тут же опустился на стул. — Нет, сначала водки и закусить. Садитесь.

— А комиссару третьего дивизиона — хорошие валенки, — неожиданно сказал Береговой.

Усанов виновато улыбался, неловко переступая с ноги на ногу в кирзовых широченных сапогах.

4

К концу ноября подмосковная станция Крюково превратилась в арену ожесточенных битв. Немцы просочились в наши боевые порядки и засели в подвальных помещениях многоэтажных станционных строений. Наши стрелки блокировали эти группы противника огнем сверху. Но туго было и нашим: к ним невозможно стало подбрасывать подкрепления, боеприпасы, пищу.

Бой длился третьи сутки... Взрывы снарядов, авиабомб. Скрюченное или разорванное в клочья железо, битый кирпич, свист одичалого ветра в порванных проводах.

Только что Береговой оставил свой наблюдательный пункт, оборудованный в гигантской трубе кирпичного завода, и пробирался с ординарцем Топорковым к штабу полка, куда вызвал его по рации подполковник Курганов. Проще и легче было бы пройти по полотну железной дороги, но куда там: плотный, методический огонь немецких батарей давно сделал этот путь непроходимым. Однако пройдя по снежной целине два оврага, густо поросших кустарником, обогнув какие-то дачи и глухие заброшенные дворы и, наконец, совершенно выбившись из сил, Береговой озлобленно сказал:

— К черту! Мы так и к ночи не разыщем командира полка. Давай рискнем по полотну. Авось проскочим.

— Ничего хитрого нет: и проскочим, — убежденно согласился Топорков и первый повернул к железнодорожному полотну.

Потные, но бесконечно счастливые, тяжело дыша, свалились они в глубокий окоп противотанкистов, выставивших здесь свое короткоствольное орудие на случай танковой атаки немцев. Пожилой сержант с огненно-рыжими бровями и такими же усами восхищенно глядел на них. Он по-хозяйски потянулся к фляге и возобновил разговор, прерванный, видно, неожиданным вторжением гостей.

— Ну вот, голова, теперь убедился: артиллеристы они и есть, — назидательно пояснил кому-то из своих бойцов сержант.

— Пехота, она тоже умеет под огнем ходить, — обидчиво отозвался тот, кого сержант, смачно окая, назвал «головой». По всему было видно: «голова» — красивый, с лучистыми синими глазами парень — недавно попал в орудийный расчет из стрелкового подразделения.

— А кто тебе сказал, что не умеет, да только не так, как мы — артиллеристы. Ты видел, как они обходили фрицевские снаряды?

Сержант так и сказал «обходили», и Берегового поразила профессиональная деловитость этого простого слова, произнесенного певуче, с особенным нажимом на «о». Минуту назад он с Топорковым полз по изрытому, комковатому полю, бежал судорожно, когда казалось, что снаряды не минуют их, стремительно падал в воронки, прижимался к милой спасительной земле под близким свистящим разрывом и, казалось, не думал ни о чем. Но, должно быть, опытный шофер, попав под бомбежку, тоже не думает о том, какую скорость ему включать, как тормозить и где рвануть круто руль в сторону, чтобы машина бешено нырнула под внезапно возникшее надежное укрытие.

— Эх, и накрыл же он вас по третьему разу, — продолжал сержант, вытирая полой шинели металлическую кружку, — думали, капут вам, а вы из воронок опять выскочили — живые. — И, внезапно оборвав себя, он неожиданно закончил: — Пора наступать, про-о-йдем любые огни.

— Скорее бы, — с затаенной тоской отозвался «голова» и с укором посмотрел на сержанта. — Вот тогда ты поглядишь, какие дела будет пехота делать.

— Да что ты въелся... Пехота, пехота!.. — вступился за своего сержанта щупленький остроносый ефрейтор, видимо, наводчик. Он сидел на лафете у панорамы и искоса поглядывал в траншею, не поворачивая головы. — Не враги мы нашим стрелкам, а кровные братья. Читали тебе приказ: артиллеристы должны огнем и колесами поддерживать славную пехоту и расчищать ей путь для наступления. Вот теперь ты и докажи, что любишь пехоту не на словах, а на деле, будь умелым артиллеристом. К орудию тебя поставили для этого. Так надо понимать слова сержанта.

— Верно. Сообща, значит, бить фашиста надо. Взаимодействие называется, — примирительно, но уже тоном приказа заключил сержант.

Все смолкли. Воля и боевой авторитет сержанта в этом маленьком коллективе были бесспорны. Понятно и другое: невзрачный, с землистым цветом лица наводчик являлся душой всего расчета. Он глубже понимал события, умел просто и ясно разрешить запутанные вопросы, в бою стоек, вынослив, молчалив.

Так думал Береговой, наблюдая за сержантом, который, наконец, молча налил в кружку выверенным жестом сто граммов водки. Кружку сержант протянул Береговому, любовно расправил свои роскошные огненные усы.

— Спасибо, товарищ сержант, — поблагодарил тот, — дай-ка мне какую-нибудь тряпку. Почиститься надо.

Он протер ремень портупеи, сбил грязь с полушубка, счистил комья глины с сапог.

— Ну, теперь — к командиру полка... Ты готов! — обратился он к ординарцу. — Пошли. Спасибо вам, хлопцы, за приют. А наступать скоро начнем.

— По всему видно... чувствуется, — ответил за всех сержант.

В комнате командира полка людно: штабные работники, командиры дивизионов, батарей, комиссары. Радостно поздоровался Береговой с Андреевым, со Стуге*.

— Все собрались, — неведомо кому сказал адъютант и прошел в соседнюю комнату. Почти тотчас оттуда вышли командир и комиссар полка. Застыв, как на параде, Курганов принял рапорт, сел за стол.

— Недавно, товарищи, я созывал вас в эту же комнату, — глухо, но как-то торжественно начал подполковник.— Тогда я вам передал слова командарма: продержаться еще несколько дней...

В памяти присутствовавших командиров всплывает та недавняя ночь. Вот так же за этим самым столом сидел Курганов. Должно быть, ему нездоровилось: он зябко горбился и непрестанно натягивал на плечи свою мохнатую черную бурку. Тогда он сказал: «Командарм просит нас продержаться еще несколько дней». И когда он произнес «просит...», его всегда твердый и четкий голос сорвался. И хотя подполковник резко встал и стремительно вышел, каждый заметил в его глазах тяжелые молчаливые слезы.

Сейчас Курганов свободно и легко сидел на стуле, его руки властно держали рабочую карту.

— Мы выстояли. Сегодня Ставка приказывает... приказывает нам перейти в решительное наступление и разгромить немцев под Москвой!

Курганов радостен, строг, полон энергии, и когда он пожимал на прощанье руки командирам, эта энергия передалась им. Вместе с Ляховским он уехал на наблюдательный...

 

...Все приготовлено, все выверено еще и еще раз! Дивизион напоминал огромную динамическую пружину, готовую каждую минуту развернуться в страшном поступательном броске.

Давно уже рассвело, но снег... проклятый снег. Когда он начал падать? Весь воздух заполнен крупными, летящими в белом вихре хлопьями. Не то что противника, своих не видно, и артиллеристы вынесли передовые наблюдательные пункты в стрелковые ячейки, а кое-где и дальше.

Призрачно и бесшумно в этом белом вихре скользили связисты, разведчики, связные. Молчали почему-то немцы.

Из белой колеблющейся стены прямо на Берегового неожиданно вывалилась серая фигура. По рыжим усам, которые и снег не мог побелить, он узнал командира противотанкового орудия. В руках сержанта завернутые в плащ-палатку топырились бронебойные снаряды. Он оторопело посмотрел на Берегового, узнал, широко улыбнулся.