Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

• Название: Избранное в двух томах. Том первый
• Автор: Тахави Ахтанов
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Тахави Ахтанов — представитель среднего поколения казахских писателей. Участник Великой Отечественной войны. Его стихи и очерки печатались еще во фронтовых газетах. Первый роман «Грозные дни» вышел в 1956 году. Через два года был напечатан в журнале «Дружба народов». В дальнейшем, на русском языке выдержал пять изданий. Переведен также на немецкий язык и некоторые языки народов СССР.

Второй роман писателя — «Буран», за который автор удостоен Государственной премии Казахской ССР имени Абая. Роман опубликован я журнале «Новый мир» (1965) Переведен на немецкий, персидский языки, а также на языки народов СССР.

В первый том его избранных произведений вошли роман «Грозные дни» и драматическая поэма «Клятва». Второй том составили роман «Буран», «Индийская повесть», рассказы, эссе и размышления писателя

Тахави Ахтанов является также одним из ведущих казахских драматургов. Им написаны десять драматических произведений. Наибольшей популярностью среди зрителей пользуются драмы «Сауле», «Печаль любви», «Отец и сын», «Клятва». Писатель занимается литературоведением и переводами.

---

— Ох, не веришь ты ни единой душе!

— А разве мы не дурни, что поверили мальчишке? Сцапают его немцы, стеганут раза два по заднице, он им все и выложит начистоту. Жди!

Голос Добрушина зазвучал зло и мстительно. Максим видел, что эти два солдата, плутающие в лесной глухомани, как затравленные звери, вдруг оттаяли душой при виде мальчишки. Растрогались. Он напомнил им родное гнездо, семью, детей. Все ожесточилось в Добрушине, в нем проснулось злобное желание доконать этих усталых, голодных солдат, выместить на них свою беззащитность, свой животный страх.

И снова, взглянув на Добрушина, Бондаренко подумал: «Неспроста он сегодня такой». Его беспокоила мысль о мальчике: как бы по недоглядке не попался к немцам.

Внезапно он резко повернулся к Добрушину:

— Чего это ты каркал над Санькой? Иди, мол, осторожно, гляди в оба?

Добрушин опешил:

— По-твоему предосторожность ни к чему?

— Нет, это ты нарочно сказал, чтобы глупый пацан все время оглядывался. Он станет оглядываться — вот и попадется. Ну, Добрушин, гляди у меня!

— А, перестаньте, — миролюбиво пробурчал Борибай. — Не хватает еще, чтобы вы между собой передрались.

Но вот на тропинке показался мальчик. Следом за ним брел старик. Подойдя к месту, где он часа два назад встретил красноармейцев, мальчик снял валенок и стал перематывать портянку. Проделав это, он тихонько свистнул. Бондаренко свистнул в ответ. Мальчик и старик неторопливо сошли с тропинки в лесную чащу.

Добрушин, высунув голову из-за веток, увидел сияющее лицо Саньки — мальчишка был горд тем, что впервые в жизни выполнил большое и опасное поручение. С разбегу он крепко обнял Добрушина. Мог ли знать Добрушин, что такое близость человека человеку!

Мальчик быстро разжал объятия, скинул мешок с плеч.

— Дядя, принесли! — вздохнул он и протянул мешок Добрушину.

Руки Максима задрожали, и он уронил мешок на землю.

 

Штаб полка расположился за оврагом, среди молодых островерхих елей в наспех вырытых землянках, словно паутиной оплетенных телефонными проводами. Снег вокруг них был утоптан. Поодаль стояли грузовые автомашины, накрытые брезентом, горел костер. Возле него, размахивая руками в рукавицах, пританцовывали озябшие солдаты.

В одной из этих землянок Купцианов, сидя на ящике, склонился над картой, исчерченной бесчисленными значками. Его позвали к телефону. Командир третьего батальона Конысбаев сбивчиво доложил обстановку.

Откинув промерзлую плащ-палатку у входа в землянку, вошел комиссар полка Стрелков:

— Что там у них стряслось?

— Подполковник Егоров тяжело ранен... Его отправили в санроту.

— Вот же не вовремя! Критический момент, а командира вывели из строя. Эх, черт возьми! — Стрелков подошел к Купцианову. — Командование полком придется принять вам, товарищ майор. Я поеду узнаю, в каком состоянии Егоров.

— Передайте подполковнику, товарищ комиссар, мое горячее пожелание скорее поправиться, — проговорил Купцианов, сделав скорбное лицо.

Стрелков вышел из землянки.

«Итак, я теперь командир полка, — подумал Купцианов. — Мечта сбывается». Но к чувству гордости примешивалось сомнение, сумеет ли он справиться со своими обязанностями в тяжелой обстановке. Купцианов постарался подавить в себе эти сомнения.

Спустя несколько минут, сняв телефонную трубку, он бодрым голосом передавал командирам батальонов:

— Говорит Купцианов... Я принимаю командование полком. Через десять-двадцать минут обстоятельно доложите мне обстановку на ваших участках.

Вениамин Петрович сознавал, какая ответственность легла на его плечи. Слушая доклады комбатов, он нервничал, горячился, переспрашивал, требуя ясности и точности в ответах, отдавал приказы. Как ни старался сдерживать себя, в его голосе нет-нет да и прорывалось ликование. В голосе командиров батальонов ему чудились нотки зависти и подобострастия. Да и штабные офицеры, казалось, теперь относились к нему иначе, заискивали.

Итак, новые заботы, новые обязанности. Он даже не нашел времени позвонить в санбат и справиться о здоровье Егорова. И только когда вернулся Стрелков, Купцианов спросил все с тем же скорбным лицом:

— Как наш Максим Федотович? Надеюсь, рана не опасна...

— Вышел из строя надолго. Осколок раздробил бедро. Придется отправить в тыл, — подавленно ответил Стрелков. — Как тут?

— На участке спокойно.

— Хорошо. Напишу-ка письмо жене подполковника, — сказал Стрелков.

— Я тоже поставлю свою подпись, — крикнул Купцианов вслед уходящему комиссару.

Адъютант командира полка все еще не возвращался из санбата. Поэтому Купцианову пришлось взять в сопровождающие одного из своих помощников: он отправился на передовую. Гнедой неторопливо рысил, пытался укусить Купцианова за колено. Небо с утра так и не прояснилось. В полдень стал посвистывать ветер, завихрилась поземка.

У смутно белеющей скирды закопошились фигурки солдат. Купцианов подъехал к ним. Солдаты, разворошив стог, делали в нем углубления, чтобы укрыться от непогоды. Сквозь косо летящий снег командир полка рассмотрел коренастого казаха, с аппетитом грызущего мерзлый хлеб. Осаживая коня, Купцианов строго спросил:

— Что за люди?

Казах, увидев конного командира, сунул хлеб в карман, неловко поднялся.

— Взвод Фильчагина.

— Как твоя фамилия?

— Кошкарбаев, товарищ командир.

— Куда направляетесь?

— О том ведают начальники...

Хрупкий белокурый юноша, выбежав из-за стога, отрапортовал:

— Командир взвода лейтенант Фильчагин. Направляемся в ваше распоряжение.

— Как вы сказали?

— Был приказ идти в распоряжение начальника штаба, — недоумевая, проговорил Фильчагин.

— Перед вами новый командир полка, — подсказал стоявший рядом с Купциановым сопровождающий его помощник. — Подполковник ранен.

Фильчагин с любопытством посмотрел на Купцианова.

Заслышав слова «командир полка», неуклюжие в теплой одежде солдаты виновато начали подниматься.

Купцианов насупился, нервно ударил себя хлыстом по ярко начищенному сапогу:

— Что за отдых? Кто разрешил?

— Уж очень ноги натружены. Сделали небольшой привал, — переминаясь, ответил Фильчагин. — Да еще эта скирда на пути, будь она неладна... Так и манит погреться.

— Не в гости едем. Куда спешить? — пробормотал Кошкарбаев.

— Безобразие! Приказа не выполняете? А ну, живо! — крикнул Купцианов.

Солдаты не спеша вылезли из разворошенной скирды, медленно вышли строиться. Иные из них замешкались, возясь с вещевыми мешками.

— Поторопитесь, лейтенант! — сердито подгонял Купцианов, дергая повод и выпрямляясь в седле.

— Ну, ну, поживей, — засуетился Фильчагин. — Что собираетесь, как бабы на базар!

Обветренные, почерневшие от стужи солдаты медленно двинулись по снежной целине. Ветер дул им в спину и загибал полы шинелей к ногам, как хвосты лошадей.

Купцианов вздохнул, глядя вслед тяжело шагавшим по снегу солдатам, согнувшимся под тяжестью оружия и боеприпасов. Эти люди уже несколько месяцев непрерывно отступали, но не потеряли стойкости и мужества.

Трогая коня, Купцианов вспомнил, что командиром седьмой роты был назначен Уали Молдабаев. Он решил было окликнуть Фильчагина, спросить у него, куда же девался Уали, но раздумал — можно узнать обо всем от Конысбаева. Проехав низину, всадники спешились и пошли пешком, поручив лошадей коноводам. Судя по обилию телефонных проводов, где-то поблизости расположился штаб батальона. Впереди расстилалась поляна, на противоположной ее стороне находились наши окопы. Там время от времени разрывались снаряды. Красный маслянистый свет пробивался даже сквозь густо падающий снег.

Купцианов и сопровождающие его люди, надев белые маскировочные халаты, шли смело, не хоронясь.

Безрадостные мысли нахлынули на нового командира. Полк понес очень серьезные потери. Когда генерал Парфенов по радио подтвердил слова комиссара Стрелкова о назначении его на новую должность, Купцианов почувствовал себя так, словно ему доверена чуть ли не вся армия. По сейчас, разобравшись во всем, он видел, что командовать ему предстоит жалкими остатками полка. Два обескровленных батальона — вот и все, что составляло теперь полк. Чего он достигнет с ними, какой совершит подвиг? Одному богу известно, надолго ли сохранят боеспособность измученные, усталые солдаты. Не переоценил ли свои силы Вениамин Петрович. Размышляя о собственном успехе, он вдруг увидел, что по служебной лестнице, которая открылась перед ним, легче скатиться вниз, чем подняться вверх.

А натиск фашистов не слабел: все сильнее разрывы мин и стук немецких пулеметов. Как заставить уцелевших солдат выстоять под этим натиском? Да и сколько придется стоять: день, два, месяц? Раньше Купцианова заслонял Егоров; чуть что, и в ответе был Егоров. А теперь он сам отвечал за полк.

Даже после того, как Мурат Арыстанов со своим батальоном попал в окружение, Вениамин Петрович надеялся, что полк все же выйдет из беды. Он был страшно сердит на Арыстанова: потеря батальона на одну треть ослабила полк.