Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

• Название: Избранное в двух томах. Том первый
• Автор: Тахави Ахтанов
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Тахави Ахтанов — представитель среднего поколения казахских писателей. Участник Великой Отечественной войны. Его стихи и очерки печатались еще во фронтовых газетах. Первый роман «Грозные дни» вышел в 1956 году. Через два года был напечатан в журнале «Дружба народов». В дальнейшем, на русском языке выдержал пять изданий. Переведен также на немецкий язык и некоторые языки народов СССР.

Второй роман писателя — «Буран», за который автор удостоен Государственной премии Казахской ССР имени Абая. Роман опубликован я журнале «Новый мир» (1965) Переведен на немецкий, персидский языки, а также на языки народов СССР.

В первый том его избранных произведений вошли роман «Грозные дни» и драматическая поэма «Клятва». Второй том составили роман «Буран», «Индийская повесть», рассказы, эссе и размышления писателя

Тахави Ахтанов является также одним из ведущих казахских драматургов. Им написаны десять драматических произведений. Наибольшей популярностью среди зрителей пользуются драмы «Сауле», «Печаль любви», «Отец и сын», «Клятва». Писатель занимается литературоведением и переводами.

---

Задыхаясь, Уали со всех ног бежал к штабу. Он был похож на человека, выскочившего из горящего дома. Выбежав после ссоры с Ержаном из подвала, Уали попал под артиллерийский обстрел. Застигнутый врасплох, он беспомощно заметался. В конце концов забился в какую-то щель, а когда стрельба утихла, снова выбрался на свет божий.

В нем клокотала злоба. Но даже в минуты бешенства Уали не был наивным простачком, готовым расшибить себе голову. Чем глубже он осознавал оскорбление, которое нанес ему Ержан, тем отчетливее представлял себе контрудар. Ержан бросил ему в лицо слово, которое никто не осмелился бы произнести. Больше того, он готов был ударить Уали. Разорвал написанный лист, швырнул ему в лицо.

Вспомнив собственный испуг, Уали внутренне похолодел. Уж лучше бы ударил, тогда была бы крепкая зацепка. Но свидетелей нет, можно сказать, что ударил. И этого человека Уали считал самым близким во всем полку... Видали его! Теперь пусть пеняет на себя.

В просторной комнате сельсовета, где расположился штаб, сидели комиссар полка Стрелков и Купцианов. Шла оживленная: беседа. Говорили об удачно завершившейся на рассвете атаке. Купцианов теплым взглядом встретил вошедшего Уали. Кивнув в ответ на приветствие младшего по чину, он повернулся к Стрелкову.

— Наши штабные командиры тоже принимали непосредственное участие в бою, Максим Федорович, — сказал он: — Вот один из них.

Уали на минуту смешался, опустил глаза. Стрелков принял это за естественную скромность. Видимо, Уали как раз попал в разгар разговора. Комиссар, подхватив слова Купцианова, сказал с горячностью:

— Очень рад. В такие критические моменты личный пример командиров поистине дорого стоит. Это поднимает дух бойцов.

— Верно, Максим Федорович, — ввернул Купцианов. — Я доволен действиями старшего лейтенанта Молдабаева.

— Вы в какой роте находились? — спросил Стрелков.

— В четвертой роте, товарищ комиссар, — отчеканил Уали.

— Как вы расцениваете настроение бойцов?

— Хорошее настроение.

— А командиров?

— Отличные командиры, товарищ комиссар.

Злость Уали стала стихать от этих похвал. Но последний вопрос словно подхлестнул его.

— Товарищ комиссар,разрешите доложить. Вышло одно неприятное дело.

Купцианов и Стрелков, недоумевая,подняли глаза.

— Лейтенант Кайсаров позволил себе издеваться надо мной.

Упомянув о Ержане, Уали уже распалился и заговорил с гневом:

— Он показал себя настоящим хулиганом!.. Поднял на меня руку и вытолкал, осыпав оскорблениями. Я не могу это расценивать иначе, как издевательство над вышестоящим командиром.

— За что он накинулся на вас? — спросил помрачневший Стрелков.

— С разрешения майора товарища Купцианова я перед атакой пошел к ним во взвод. О себе не подумал. Поднял взвод в атаку. И вот, когда бой улегся, он обрушился на меня с грубой бранью. Стал кричать, что я хочу разделить с ним славу. Мне не нужно ни капли его славы. В этом инциденте, о котором я докладываю, моей вины нет.

Стрелков был требователен и крут с людьми, к которым питал неприязнь. Но если он и симпатизировал кому-нибудь, то охладевал не скоро. Так случилось и с Уали.

Стрелков еще больше насупился. Сообщение Молдабаева было каплей горечи, упавшей в сладкое вино. Честь полка для Стрелкова была дороже собственной чести. Всякий поступок, марающий честь полка, необходимо сразу подрубить под корень. Кайсаров?.. Ага... В эшелоне он уже опозорил полк — это ведь у него отстал боец.

...Заседание партбюро полка продолжалось недолго. Люди не слишком торопились поднять руку, прося слова, но и не молчали. Говорили коротко и строго. Докладывал комиссар батальона Жакыпов, ознакомившийся, по поручению Стрелкова, с обстоятельствами происшествия. Это был широколицый, округлый, низкорослый человек с припухшими веками. Чуть расставив ноги, он говорил уверенно:

— Кайсаров совершил недостойный советского командира поступок. Без всякого к тому повода он оскорбил вышестоящего по службе командира и даже поднял на него руку. Все это подтвердилось. Когда Кайсарова спросили, что побудило его к такой безобразной выходке, он не смог объяснить. Поэтому мы должны признать его безоговорочную вину. Спрашиваю: может ли такой недисциплинированный офицер проводить среди бойцов политико-воспитательную работу? Отвечаю: нет. Не может.

Ержан порывался прервать Жакыпова, но промолчал. Все слушали выступление комиссара, с холодной к нему, Ержану, неприязнью. Ержан видел, что в такой обстановке не найдет поддержки. Больше всего его мучило присутствие генерала Парфенова. Войдя, комдив сел у стола. Стрелков шептал ему что-то, на ухо. Парфенов, чуть подумав, покачал головой. «Что-то про меня сказал», — тоскливо подумал Ержан. После этого генерал и Стрелков сидели молча, не слишком внимательно слушая Жакыпова. Кажется, они уже составили мнение о поступке Ержана и вынесли про себя какое-то решение.

Со вчерашнего дня Ержан тщательно обдумывал все, что произошло. Но сколько бы он ни думал, неизбежно приходил к выводу, что виновен Уали. А когда началось расследование, Ержан не сказал Жакыпову о причинах ссоры: боялся, что в это грязное дело вмешают имя Раушан.

Сначала он жадно искал сочувствия к себе на лицах собравшихся. И не нашел. Он понял, что вызвал общее отчуждение, если не осуждение. И еще он понял, что здесь нет ни одного человека, который оправдывал бы его.

Сердце его сжалось, как у жеребенка-трехлетки, отбившегося от косяка.

Жакыпов разошелся. Он сыпал обвинение за обвинением, подкрепляя их взмахами кулака:

— Нельзя спустя рукава смотреть на поступок Кайсарова, порочащий советского командира. Следует придать этому делу политический смысл. Это не просто нарушение дисциплины, поэтому нужно применить суровое наказание.

Каждое свое «нужно» он кулаком вколачивал в воздух. Наконец Жакыпов закончил. Люди молчали. Стрелков, проводивший заседание, повернулся к Уали:

— Имеете ли что-нибудь добавить?

Уали был доволен таким оборотом дела. Он резво вскочил.

— Что мне повторять одно и то же! — крикнул он. — Товарищ Жакыпов изложил дело всесторонне и объективно.

— Товарищ Кайсаров, что скажете вы?

Ержан поднялся. Словно не понимая вопроса, он молчал. Только вчера ему казалось, что он будет много, убедительно и горячо говорить, стоя с Уали лицом к лицу. Но слова не шли на язык. Стрелков пристально посмотрел на Ержана:

— Почему молчите? Правильно ли говорил Жакыпов?

— Нет.

— В чем неправильно? — пытливо взглянул Стрелков.

Ержан промолчал.

Уали, который нервно ерзал на стуле, вздохнул свободнее.

— Больше ничего не имеете сказать?

— Ничего.

Поднял руку Кусков:

— Можно задать вопрос?

Стрелков разрешил. Кусков поднялся и медленно провел рукой по русым, волнистым, аккуратно причесанным волосам.

— Товарищ комиссар, — проговорил он. — Обстоятельства дела как будто понятны. Непонятно только, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Давайте уточним именно это.

Вчерашнее столкновение живо стояло перед глазами Ержана. Разговор о Раушан. Фиктивное заявление Уали о награде. Отвратительно льстивый, угоднический смех его. Нет, невозможно выливать всю эту грязь перед товарищами. Придется сказать все — и о Раушан тоже. Невозможно, нельзя...

— Может быть, вы подробно расскажете, с чего началось? — Стрелков смотрел на Уали. Больше всего Уали опасался именно этого вопроса. Здесь легко было поскользнуться. Поэтому он заранее подготовил свой ответ. Молчание Ержана было ему на руку.

Он ответил:

— Не считаю нужным, поскольку Кайсаров молчит. К тому же это не играет роли в оценке его поведения.

Затем говорил Мурат, и говорил недолго. Казалось, мысли его скованы. Неодобрительно оценив выходку Уали, он заявил:

— Молдабаев ни слова не сказал о причине, вызвавшей ссору. А между тем выясняется, что Кайсаров задел его самолюбие. Говорите, Кайсаров издевался? Это как понять? Назвал трусом? Так?

Он посмотрел на Уали. Этот прямой взгляд Уали выдержал не без труда, но возбуждение еще не оставило его, и он быстро ответил:

— Я же, говорил: Кайсаров задел во мне достоинство человека и командира.

Арыстанов взглянул на Парфенова и комиссара полка и вдруг предложил:

— В таком случае докажите обратное. Доложите, о вашем желании драться в окопах. Сейчас не хватает командиров рот. — Он опять обернулся к генералу. — По-моему, надо поддержать желание товарища Молдабаева. Не хватает командиров на передовой. Вот случай успокоить его оскорбленное, самолюбие.

— Мне кажется, старший лейтенант Молдабаев еще не высказывал такого желания, — заметил Парфенов.

Уали понял, что отступать теперь нельзя. Как человек, собирающийся прыгнуть в ледяную воду, он возбужденно вскочил на ноги:

— Я давно намеревался проситься на передовую. Вчера по собственной инициативе участвовал в атаке.