Иван Щеголихин - Трое в машине

• Название: Трое в машине
• Автор: Иван Щеголихин
• Издательство: "Жазушы"
• Жанр: Детская проза
• Год: 1977

Герои этой книги — наши современники — медики и юристы, шоферы и механизаторы, люди разных профессий.

Известный читателям роман «Снега метельные» посвящен героическому прошлому целины, сложным судьбам целинников Кустанайщины, их борьбе за первый казахстанский миллиард. События того времени стали уже историей, но интересная, насыщенная драматизмом жизнь на целине тех лет не может оставить нас равнодушными и сегодня.

В книгу включены также две повести: «Лишними не будут» и «Трое в машине».

Отличительные особенности произведений И. Щеголихина — динамичный сюжет, напряженность и драматизм повествования, острота постановки морально-этических проблем. Жизнь в произведениях писателя предстает во всем многообразии и сложности.

---

— Не-ет, — протянул Демин громко, заряжая себя. — Не-ет! — И головой помотал. — Не верю.

Она не отозвалась.

Все решится возле поста ГАИ. Он скажет: «Можете стрелять Таня Бойко, вон там я остановлю машину. У них рация и пистолеты». Он скажет, сил у него хватит. Она же и придаст ему эти силы.

— В спину, между прочим, стреляют только трусы, — сказал Демин.

Она не отозвалась. Ей, наверное, не терпелось, когда же придет напарник, хотелось вздохнуть, наверное, со словами: «И чего он там копается, боже мой». Но она понимала, что не может так сказать, выдать слабость в такой важный момент, а нетерпение — слабость. Неслышная сидела, невидимая. Только дуло о ней говорило, о ее присутствии.

— Молчите, как пуля в стволе, — продолжал размышлять Демин. — Одного не понимаю: что заставляет вас быть у подонков прислужницей, шестеркой? Вы же совсем не такая. — Он должен ей сказать все, пока они один на один. — Вы же гордая, самолюбивая и неглупая. Вы случайно оказались в шайке Лапина.

— Замолчи!

— И теперь случайно связались с этим подонком, за версту видно, кто он такой, по роже. Как понять: любовь зла, полюбишь и козла?

Она с такой силой, похоже, двумя руками вдавила дуло между лопаток, что Демин невольно подался вперед и прижал грудью кольцо сигнала, но звука его не слышал из-за ее стона, негодующего, ненавидящего полустона, полувскрика.

— У-у, сволочь, замолчи-и! — и продолжала давить ему в спину, а сигнал гудел. Она могла выстрелить уже не от опасности, а просто от ярости — довел-таки.

— Так мы можем привлечь внимание, — стиснув зубы от боли, проговорил Демин. — Гудим и гудим. Теперь и она услышала гудок.

— Гад, интеллигент! — она ослабила нажим, и Демин осторожно выпрямился. А тут и появился Жареный, быстро, будто под машиной сидел, и сразу выпрямился, заслонил собою стекло, дернул дверцу, бросил на заднее сиденье чемодан, тяжелый, пружины загудели, сел и с шумом, с треском захлопнул дверцу.

— Чего раздуделись? — сказал он весело. — Поехали!

Сильно запахло водкой, рубашка на его груди была мокрой, похоже, Жареный лакал из горлышка, торопился и пролил мимо рта на рубашку. Дело сделал, выпил и вгорячах перемены в их, так сказать, отношениях пока не замечал.

Демин включил зажигание, двигатель заработал, и Демин тут же, с первым звуком мотора, отметил промах — ведь можно было и нужно было сделать вид и сказать, что не заводится, надо выйти и открыть капот, проверить зажигание. Провод соскочил, когда переезжали арык и тряхнуло. Или свечи маслом забрызгало. Но теперь поздно, езжай.

Да и не в том суть, что поздно, а — не по нему это. Он наперед знал, что ничего такого ловкого, хитромудрого не предпримет. Не в его натуре. И допустит еще не один промах, а потом спохватится и отметит. Как регистратор чужих уловок, чьих-то хитростей и обманов. Совершенно для него бесполезных. Неусвояемых. Все равно, что поролон жевать.

Но никто у него не отнимет права не кривить душой. Даже под пулей.

Выехали на асфальт.

— Ну что, Жареный? — спросила она с надеждой.

— Порядок! — воскликнул тот. — Полный порядок, Татка! Весь казан и кило рыжиков!

— А что каин? — Голос ее звучал глухо и с беспокойством.

— Успокоил каина. Браслет надел.,

— Я же тебя просила! — воскликнула она.

— Пришлось, Татка! — И Жареный запел сильным и совсем не сиплым, густым голосом, водка прочистила ему глотку. —«Не жалею, не зову, не плачу-у, все пройдет, как с белых яблонь ды-ым».

Хорошо запел, сволочь, звучно и верно, Демина охватило, опутало ощущение странной лихости, острая легкая радость безоглядной жизни. Машина мчалась с гудом и гулом, Жареный пел, и Демин чувствовал: вот-вот сорвется, и запоет, и заликует сам — «все пройдет...», будто третий в шайке.

— Перестань, Жареный, перестань, — с беспокойством попросила она. — Слышишь, перестань! — В голосе ее звучала тревога.

А тот пел не слыша, и Демин давил на газ, не глядя на спидометр, а ветер скорости свистел и подвывал в стеклах. «Схожу с ума, чокаюсь! Хорошо, пусть».

— Надо поговорить, Жареный, слышишь! — закричала она, уже не пряча отчаяния. — С нами гад едет, гад, слышишь!

Жареный прервал песню. И Демин убрал газ и вздохнул с облегчением. «Наваждение, чертовщина, мистика...»

Жареный медленно развернулся к ней, как бы просыпаясь.

— Чо-чо-чо?

— Видишь? — она откинула платок, показала наган Жареному. — Я вынуждена.

— Борщишь, Татка, — сказал Жареный сонно, — На хрена?

Однако он отрезвел чуть-чуть,

— Он узнал меня!

— Такую красючку да кто не знает. Убери! — приказал Жареный. — Это же свой мужик, зря ты на него бочку катишь. — Жареный похлопал Демина по плечу, потом по шее, грубо похлопал, сильно, будто стараясь укротить незнакомого зверя, проверить норов. Демин сидел напрягшись, смотрел на дорогу. Дуло однако все еще торчало вплотную к его спине.

— Останови машину! — приказала она.

Демин затормозил. Навстречу показался «запорожец» с пухлым тюком на багажнике, кто-то возвращался с рыбалки.

— Не вздумай выскочить! — предупредила она.

— Зачем? — отозвался Демин. — Уж довезу, если взялся.

Жареный засопел, сердито и уже с угрозой обернулся к ней.

— Чего борщишь, спрашиваю?

— Надо поговорить, Жареный.

— О чем говорить, полчаса осталось!

«Ну и болван же ты», — отметил Демин. Жора Жареный, Георгий Долгополов, напарник Лапина, получивший десять лет строгого режима. Демин выключил его из жизни, как и Лапина, уверен был, что Долгополов сидит, упрятан прочно и надолго. А Жареный между тем сбежал. Простить его, амнистировать не могли — только побег. Тогда, на следствии, он был стриженый и худой, а сейчас обволосател и опух от пьянства, потому Демин и не сразу узнал его. Дерзкий малый Жареный, но неосмотрительный. Дубина, как и большинство дерзких. Живет очертя голову. Грабит средь бела дня, бежит из колонии, снова грабит. Видит же, что в ход уже пошло оружие и говорит «полчаса осталось», все еще не поймет никак, что план рухнул и надо создавать новый.

Демин понял их разговор насчет каина, казана, рыжиков и браслета. Он еще студентом собирал блатные слова, понимал, что значит «говорить по фене». Не было тут никакой мифической Фени, прародительницы жаргона, как ему сначала думалось, были офени — коробейники на Руси, торгаши, со своим условным языком.

«Думай, Демин, думай. И никаких решений пока. Слушай, Демин, слушай...» От их нового плана будут зависеть его дальнейшие действия.

Его дальнейшее бездействие — так вернее. С результатом, как он надеялся. В его пользу.

— Он узнал меня. Вел дело Лапина. И тебя он знает наверняка.

— По делу я всех мусоров знаю, — недовольно возразил Жареный. — Я их мозжечком чую, они у меня вот здесь. — Жареный похлопал по затылку, но не себя, а Демина, продолжая его усмирять на всякий случай, проверять. Потом погладил Демина и сделал вывод. — Нет, Татка, это не мусор, добрый мужик, слабак!

— Проверь его документы! — она уже паниковала. Жареный, однако, выполнить ее просьбу не торопился.

— Убери машинку, и поехали.

— Проверь документы, алкаш несчастный, сам убедишься! Вон там, в бардачке, у тебя под носом.

Жареный откинул крышку вещевого ящика, выгреб оттуда водительские права, прочитал вслух фамилию Демина, имя и отчество.

— Шофер-любитель, выдано Госавтоинспекцией УВД-МВД, ну? — недовольно проворчал он и положил права в свой карман.

— Поищи другие, служебные, — подсказала она.

— Я вам сказал: там я уже не работаю, — подал свой голос Демин.

Жареный еще порылся в ящике, выгреб зажигалку, авторучку, и все это сунул себе в карман, будто боялся забыть перед скорым выходом кое-какие свои мелочи. Не найдя ничего больше, он опять нагло-дружелюбно повторил:

— Да это же свой мужи-ик. Довезет, получит четвертную и айда назад. Верно, мужик? Двадцать пять рэ на дороге не валяются. Давай трогай.

Демин выжал сцепление, включил передачу, поехали.

«Он либо совсем дурак, — решил Демин, — либо хитрая скотина и что-то задумал».

— Не дури, Жареный, это гад, ты ослеп, раскрой глаза. — Она решила, что Жареный не способен ничего задумать, поскольку все-таки дурак непробиваемый. — Ты выпил и ничего не видишь. Он узнал меня, ты слышишь! — Она звала его на помощь. — Нас заметут сейчас, он все сделает. Другой бы в рот воды набрал, довез, а потом бы побежал ноль два звонить! Но этот! Отчаянный гад, совсем не слабак, Жареный, решай!

Она боялась Демина, боялась!

— Помолчи! — огрызнулся Жареный. — Д-дура набитая, зачем карты казать? Баба есть баба. Верно, мужик?

Демин не ответил. Гладкий серый асфальт несся навстречу, ровное поле лежало по обе стороны, угрюмо торчали фермы высоковольтной передачи, и медленно шел по полю одинокий трактор вдали.

— Сейчас в рощу свернем, — продолжал Жареный ласково, — посидим на травке, потолкуем.

— А как же самолет? — спросил Демин. Во рту опять пересохло, слаб все-таки человек, привычка нужна собой управлять. В роще они его прикончат. У кого, у кого, а у Жареного рука не дрогнет. А она отвернется на минутку.