Владимир Брюханов - Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну

• Название: Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
• Автор: Владимир Брюханов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Политика
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-029171-X, 5-271-11257-8

До сих пор начало Первой мировой войны окружено легендами, созданными политически ангажированными западными историками. Анализ в книге Брюханова построен на сопоставлении как хорошо известных, так и практически забытых фактов. Показано, как шло противостояние великих держав в начале XX в., какие цели ставили ведущие европейские политики в преддверии мировой войны. В книге вскрыты глубинные причины мирового заговора, приведшего к началу Первой мировой войны и в результате -к переустройству мира в угоду западным державам.

Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей России и мира.

---

Последний контролировал раздачу бомб, которая должна была начаться как раз с Созонова. Но Савинков не смог его встретить на условленном отрезке Ново-Петергофского проспекта – между улицами Десятая и Двенадцатая Рота. Оказалось, что оба были там в назначенное время, но прогуливались, каждый не доходя до концов квартала, а потому и не встретились. Но это уже никого из террористов не обескуражило и не напугало, тем более, что сразу Созонов, Каляев, Боришанский и Сикорский уехали в Вильну к Азефу, от которого и получили соответствующую накачку.

Савинков к Азефу не ездил – очевидно, опасаясь разноса.

Задержка, однако, едва не сорвала покушение. 13 июля (за два дня до успешного покушения) Лопухин поставил Департамент полиции на уши: искали архивные сведения о Е.С.Созонове, названном в предшествовавших доносах Азефа. Но Скандракова, возглавлявшего охрану Плеве, не предупредили о необходимости повысить бдительность. И Созонов 15 июля 1904 года бомбой разнес карету Плеве в щепки.

Савинков при покушении вел себя нелепо и едва не попался. Со своей позиции он не видел взрыва и его результатов, а потому подбежал посмотреть. Он увидал тяжело раненного Созонова, но не заметил невдалеке изуродованного трупа Плеве и обломков кареты (раненные лошади унеслись с места покушения). Савинков пытался разобраться в ситуации, а оказавшийся здесь полицейский пристав Перепелицын, хорошо знакомый с Савинковым по прошлым арестам последнего, уговаривал его немедленно уйти. Очевидно, Перепелицын, испытывая к Савинкову симпатию и зная, что тот числится в розыске как беглый ссыльный, не хотел, чтобы Савинков попался на месте убийства, которое Перепелицын никак не связал с его появлением. Савинков внял, наконец, совету и удалился, оставшись в данный момент в полном убеждении, что Плеве уцелел.

Еще более нелепо повел себя Сикорский. В случае неудачного покушения Швейцер должен был собрать бомбы у метальщиков и разрядить для последующего использования (так и было сделано 8 июля); это была технически довольно опасная операция. Поэтому бомбы террористов, находившихся на запасных позициях, в случае удачного покушения должны были быть ими ликвидированы – утоплены в безопасных местах. Каляев и Боришанский успешно с этим справились. Не то случилось с Сикорским – снова предоставим слово Савинкову:

«Каждый метальщик получил точную инструкцию, где топить свою бомбу /.../, Сикорский – в Неву, взяв лодку без лодочника в Петровском парке и выехав с нею на взморье. Я просил Боришанского специально показать ему Петровский парк, и он показал. /.../ Сикорский, как мы и могли ожидать, не справился со своей задачей. Вместо того, чтобы пойти в Петровский парк /.../, он взял у горного института ялик для переправы через Неву и, на глазах яличника, недалеко от строившегося броненосца „Слава“, бросил свою бомбу в воду. Яличник, заметив это, спросил, что он бросает. Сикорский, не отвечая, предложил ему 10 рублей. Тогда яличник отвел его в полицию.

Бомбу Сикорского долго не могли найти, и его участие в убийстве Плеве осталось недоказанным, пока, наконец, уже осенью рабочие рыбопромышленника Колотилина не вытащили случайно неводом эту бомбу и не представили ее в контору Балтийского завода»[623].

Таким образом, в руках полиции оказалось сразу два террориста – Созонов и Сикорский.

Сам Азеф узнал об убийстве Плеве 15 июля, находясь в Варшаве, из экстренного выпуска газет. Он буквально выпрыгнул за границу, вскочив в первый же поезд, и 16/29 июля, закрепляя алиби, из Вены прислал телеграмму Ратаеву[624].

Отметим, что хотя лихорадочные перемещения Азефа вполне избавили его от возможных подозрений полиции (во всяком случае, никем подобные не высказывались), но члены его боевой группы не могли не призадуматься о несколько загадочном поведении шефа. Никто из них гением не был, но и идиотами они не были тоже. Однако, у них практически не было выбора: Азеф не только превосходил каждого из них уверенностью, жизненным опытом и трезвостью мышления, так что бунтовать против него было бы совершенно не в интересах дела, но никто в ПСР и не собирался давать им право критиковать начальство. Только много позже, когда никакой ПСР практически не существовало, а Савинков уже давно не состоял ее членом и занимался литературным творчеством в камере на Лубянке, он позволил себе привести честные и откровенные соображения и свидетельства о том, что же происходило в 1904 году. Нет оснований подозревать его в неискренности по отношению к событиям, ставшим историей и утратившим всякую политическую актуальность. Совершенно объективно он отметил: «ЦК, покрывая Азефа своим авторитетом, назначил его нашим начальником с неограниченными полномочиями, не спрашивая нашего согласия и требуя беспрекословного подчинения»[625].

Именно такое положение защищало Азефа от возникающих подозрений.

С другой стороны, что же оставалось делать членам ЦК, прочно окопавшимся за границей? На территории России партийной работой руководил главным образом Азеф. Он же единолично кооптировал в ЦК новых членов, включая тех, кто попытался в Одессе выразить ему недоверие. Могли ли и имели ли право Чернов и другие («Бабушка» тоже эмигрировала в 1903 году) указывать Азефу, как он должен распределять свое время между боевиками и остальной общепартийной работой, под предлогом которой он увиливал от присутствия при террористических актах?!

Ведь и работа какая-никакая велась, и главнейший террористический акт завершился полным успехом! К тому же все мало-мальски посвященные в секреты террора понимали, что без чрезвычайных усилий Азефа студенты-недоучки ничего бы не добились.

Да и внутри БО холодок к Азефу вовсе не преобладал. Впредь же Азеф еще больше старался, чтобы люди, непосредственно рискующие своими жизнями и фактически осуществляющие самую важную и престижную партийную деятельность, относились к нему лично с симпатией и доверием – и в этом он преуспел – в 1905-1908 годах других мнений среди террористов не было.

Убийство Плеве 15/28 июля 1904 года стало чуть ли ни публичным праздником. Как раз в этот день в деревушке под Женевой открылся съезд заграничных организаций ПСР – для обсуждения партийной программы, до сих пор официально не существовавшей. Весть об удачном покушении привела к такой попойке, что съезд был разогнан местной полицией – безо всяких политических мотивов. Принятие программы отложилось еще на полтора года.

Радовались не одни эсеры и не только революционная эмиграция: «Радость по поводу его убийства была всеобщей»[626], – утверждал П.Н.Милюков.

6.2. Зубатов выходит из игры.

Хотя убийство Плеве стало в России почти публичным праздником, однако быстро выяснилось, что надежды на изменение государственной политики, в связи с уходом главного апологета реакции, ничуть не оправдались.

В первый момент правительство и сам Николай II были страшно шокированы происшедшим. Но эти настроения мгновенно улетучились после рождения долгожданного наследника престола 30 июля (12 августа) 1904 года. То, что Николай принимал за эйфорию народных масс, разделявших беды и заботы «своего царя», радовало и успокаивало его. Бессмысленная война продолжалась, и никаких серьезных реформ не ожидалось.

Царский Манифест 11 августа 1904 года, выпущенный по поводу крещения наследника, содержал весьма туманные обещания и весьма ограниченную политическую амнистию (по нему, например, получил свободу арестованный в 1903 году в Одессе и сосланный сначала в Вологду, а затем в Сибирь зубатовец Г.И.Шаевич). Рождение наследника стало, однако, и мощной демонстрацией растущей российско-германской дружбы: в крестные отцы новорожденного был приглашен сам Вильгельм II.

А.А.Лопухин одним из первых оценил эту ситуацию: для него она не была неожиданностью. Напоминаем, что еще в мае 1896 года именно Лопухин был официальным лицом, непосредственно расследовавшим обстоятельства Ходынской катастрофы. Еще тогда он мог убедиться в том, насколько равнодушно отнеслись и царь, и его супруга к чужой пролитой крови. И теперь Лопухин попытался воспользоваться моментом непродолжительной растерянности самодержца. Но положение Лопухина серьезно осложнялось тем, что необходимо было заметать следы после убийства Плеве.

Бумаги, найденные в кабинете покойного, показали Лопухину, от какого коварного и непримиримого врага он избавился; но это же стало известно и в служебных кругах.

По счастью для Лопухина, Азеф и в этот раз постарался самым тщательным образом затушевать свою причастность к убийству.

Ничего компрометирующего Азефа не сообщили и арестованные террористы. Тяжело раненый Сазонов был в бреду, но и в таком состоянии практически ничего не выдал, хотя позже сам очень переживал по этому поводу – возможно так удачно это повернулось для террористов исключительно потому, что его сторожил и охранял, как мы сообщали, сам Гурович.