Владимир Брюханов - Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну

• Название: Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
• Автор: Владимир Брюханов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Политика
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-029171-X, 5-271-11257-8

До сих пор начало Первой мировой войны окружено легендами, созданными политически ангажированными западными историками. Анализ в книге Брюханова построен на сопоставлении как хорошо известных, так и практически забытых фактов. Показано, как шло противостояние великих держав в начале XX в., какие цели ставили ведущие европейские политики в преддверии мировой войны. В книге вскрыты глубинные причины мирового заговора, приведшего к началу Первой мировой войны и в результате -к переустройству мира в угоду западным державам.

Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей России и мира.

---

Новым военным министром был назначен генерал А.Ф.Редигер. Это был не полководец, а классический военный чиновник, что вполне соответствовало новой, урезанной роли военного министра. Редигер был добросовестным трудоспособным бюрократом, честнейшим человеком в общепринятом смысле этого слова, а на новом посту проявил себя и как трезвейший политик.

Куропаткин, очень ему сочувствуя, выслал 30 июня с Дальнего Востока Редигеру такие инструкции-предупреждения: «Всего труднее Вам будет вести дело с великим князем Николаем Николаевичем. Это опасный и нехороший человек. Он много зла причинил нашему чудному государю, подсовывая ему Филиппа, внушая ему, что он не может ошибаться, ибо он не человек, а сверхчеловек. Он же внушал ему недоверие к министрам. Я считаю Николая Николаевича ненормальным человеком. Людей он ненавидит, лошадей не любит, собак любит. То он изрыгает злобу на людей, то часами на коленях проводит за молитвой. Вред усугубляется тем, что знания и ум ограничены, а самолюбие безгранично. Физически немощен. Ноги его не держат. На них одеты особые механизмы. Развратен.

С Палицыным, мне кажется, можно работать. Но в вечной близости к такому неврастенику, как Николай Николаевич, он, будучи и от природы расположен к двуличности, пышно развернул в себе способность вести двойную игру, не во вред себе. Думаю, что в душе и он терпеть не может Николая Николаевича.

Как человек великий князь Петр Николаевич во многом противоположен своему братцу, но жена его – ехидна, зла, хочет играть роль.

Государь делает большую ошибку, вводя удельный порядок управления отдельными отраслями военного управления через своих родственников, великих князей. Не такое теперь время, чтобы безответственные властелины действовали или бездействовали, каждый на свой образец. Пример Алексея Александровича должен бы научить государя осторожности в этом отношении.

Не доверяйте Витте. Для него все мы шашки. Но он сам спутал свою игру, и в дамки проходят совсем не те лица, которые были бы ему угодны. Может кончить плохо. Не доверяйте Коковцову. Понадобится – никого и ничего не пожалеет.

Держитесь ближе к Сольскому. Верю в его разум, опытность, просвещенный взгляд. В тайне это убежденный сторонник ограничения…

Держитесь ближе, находите опору в министре Двора, Фредериксе. Это твердый и вполне благородный человек. Он верный слуга государя и все меры принимает для охраны его от родственников.

Очень важно, чтобы Вас полюбила государыня Мария Федоровна. Она еще может иметь благодетельное влияние на своего сына.

Помните, что первые месяцы государь будет проявлять к Вам знаки своего доверия, даже в большей, чем требуется, степени, но скоро под Вас ночнут подкапываться, возбуждать в нем недоверие к Вам; медовый месяц пройдет более или менее быстро. Дай бог, чтобы вы долго имели необходимый у государя авторитет.

Нельзя завидовать Вам, но такие твердые люди, как Вы, необходимы особенно настоятельно в смутное время, ныне Россией переживаемое. /…/

Лично ожидаю с нетерпением возобновления решительных военных действий. Верю, что победа, наконец, склониться на нашу сторону, но во всяком случае, если великая Россия хочет остаться великой и не быть вынужденной после позорного мира быстро готовиться к новой войне, надо настоящую войну вести с желательной настойчивостью еще год, два, три, но до победы. В этом спасение не только России, но и Европы. Иначе семьсот миллионов азиатов под главенством Японии сделают попытку прописать законы Европе, начав с России в Сибири, Франции в Индокитае и Англии в Индии. Зашевелятся Персия и Турция. Такого ли результата мы желаем вместо преждевременного мечтательного идеала: стать без права и без нужды хозяевами на берегах Тихого океана?»[694]

В июле 1905 новое армейское руководство приняло новый курс на усиление агрессивной политики. Нетрудно разглядеть, что этот курс, заведомо антианглийский в данный момент, весьма неплохо согласовывался с обострением франко-германских отношений, нарастание которого обеспечивалось заключенным именно в это время Бьеркским соглашением.

Редигер рассказывает: «Палицын внес в Совет предложение о преобразовании войск в Туркестане. Вопрос этот был поставлен на первую очередь потому, что отношение Англии к нам было явно враждебным, и столкновение с нею представлялось вполне вероятным; объектом же наших действий могли быть только Афганистан и Индия, так как все прочие владения Англии для нас недоступны; для действий в Афганистане и предполагалось подготовить туркестанские войска. Ключем Северного Афганистана является крепость Герат, занятие которой ставилось первой задачей. Герат в то время был укреплен и вооружен довольно слабо, и гарнизон его был не велик; при быстром налете на него можно было надеяться завладеть им довольно легко; для того же, чтобы налет мог быть быстрым, намечались все войска Туркестанского округа содержать в военном составе, с полной запряжкой всей артиллерии и с усиленной запряжкой обозов.

Этот проект я считал совершенно неприемлемым /…/. /…/ само выполнение этой задачи, вероятно, возможное сегодня, могло стать невозможным ко времени окончания наших преобразований, так как для этого надо было лишь усилить крепость и гарнизон Герата, а англичане не замедлили бы это сделать, узнав о приведении туркестанских войск на военное положение. /…/

Все мои доводы были напрасны. Вопрос уже был предрешен великим князем и Палицыным. /…/

Мнение большинства удостоилось высочайшего утверждения, но я не сделал ничего для его исполнения. Когда же Палицын через некоторое время запросил меня, когда же реформа в Туркестане будет осуществлена, я приказал ответить, что „по изыскании потребных на то средств“. /…/ Больше об этой затее Палицына никогда не было речи; правда, что отношения с Англией совсем изменились, и разруха в стране заставила бросить на ряд лет мысль об усилении армии»[695].

К Палицыну и обратился Витте. Выяснилось, что Палицын действительно был ознакомлен царем с текстом договора, притом – дважды. Отсюда Витте сделал очевидно правильный вывод, что и Николай Николаевич должен знать суть Бьеркского соглашения – если не от царя, то от Палицына. Тогда Витте напросился на встречу с великим князем.

Николай Николаевич ничем не показал того, что уже знаком с Бьеркским договором – понятно, почему: тогда бы ему пришлось объяснять Витте, почему он сам, Николай Николаевич, ничего против этого договора не имел. Так и осталось неясным: было ли это по несообразительности или потому, что великий князь был вполне посвящен в коварные замыслы императоров и разделял их. Теперь же его поймали за руку.

Витте сделал упор на бесчестности договора по отношению к Франции, апеллировал к гвардейской чести великого князя, а, главное, предупреждал, что позор за бесчестие может пасть на царя. При этом Витте уверял, что положение легко исправить, т.к. Ламздорф наверняка найдет формальные поводы для расторжения договора – дело лишь за согласием царя. Хитрый Витте просил именно великого князя проявить инициативу перед царем, поскольку возбуждение подобного вопроса, якобы, не соответствовало служебному статусу самого Витте – всего лишь председателя Комитета министров.

Николай Николаевич согласился, и это уже было победой Витте – он сталкивал царя с великим князем лоб в лоб!

В результате демарша Николая Николаевича в Петергофе собрались: царь, великий князь, Ламздорф и Витте. Никто из участников совещания позднее не поделился его подробностями – и не случайно. Ведь как бы по форме не проходила беседа, но по существу обсуждался бесчестный поступок царя – не более и не менее. Царь, выступая один против троих, как всегда в подобных ситуациях, позорно спасовал. При этом, разумеется, выяснилось, что расторгнуть договор совсем не так легко – никаким иным соглашениям и принятым международным нормам он вовсе и не противоречил. Поэтому победа Витте была в определенной степени частичной – никто не поддержал его предложения о задержке ратификации Портсмутского мира только ради отсрочки вступления Бьеркского договора в силу (мир был своевременно ратифицирован и японским, и российским императорами 1/14 октября 1905 года). Зато царя заставили написать покаянное послание Вильгельму II.

В письме, отправленном 24 сентября 1905 года, Николай II вынужден был лепетать: «У меня тогда не было при себе всех документов. Наши отношения с Францией исключают возможность столкновения с ней... Если она откажется [присоединиться к договору], редакция договора должна быть изменена»[696]. Выбирая между бесчестием в глазах всего мира, которым грозили участники петергофского совещания, и бесчестием в глазах одного только Вильгельма, российский император предпочел второе.