Дагмар Тродлер - В оковах страсти

• Название: В оковах страсти
• Автор: Дагмар Тродлер
• Издательство: Мир книги
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-486-01170-

Обессиленный, измученный великан стоял перед ней в грязных лохмотьях. Пленник молчал. Но его жадный, внимательный взгляд вонзался в тебя, словно нож входил в растопленное масло. Кто этот человек? Чем провинился?… На его наголо обритой голове видны какие-то знаки, руки и торс испещрены заморскими символами. Король лесных эльфов, полуживой дикарь, чудище, тролль, языческий колдун… Что скрывает этот безгласный варвар? Самые безжалостные истязания не давали ответа на этот вопрос. Только нежному, влюбленному сердцу удастся приоткрыть эту зловещую тайну…

---

Я тихо закрыла дверь и пошла побродить по саду, ведь скоро мне придется расстаться с ним.

Сбросив с ног неудобную обувь, я растянулась на траве под яблоней. Надо мной по небу плыли перьевые облака, скрываясь за горизонтом. Если бы Аделаида могла, она бы остановила и их. Я ухмыльнулась. Наша прислуга по-разному относилась к новой госпоже. Я знала, что многие из них до сих пор горевали по моей матери, хозяйке замка, которая была безгранично любима за свое теплое и доброе отношение к простым людям и великодушие. Аделаида в сравнении с ней выглядела просто избалованной девчонкой. Габриэль рассказал мне, какой хохот на конюшне вызвало ее пожелание, чтобы оруженосцы носили юбки, подходящие к их скаковой форме. И лишь отец исполнял все ее прихоти, покупал необходимую ткань, отдавал распоряжения декорировать помещения согласно ее вкусу, чтобы наш замок имел такой представительный вид и не стыдно было в нем принять даже кайзера. Я с удивлением узнала, что она уже дважды была представлена ему.

— Супруга кайзера даже хотела взять меня в свою свиту — гордо заявила она.

А вчера, когда мы, пересекая двор, направлялись в зал, недалеко от фонтана Аделаида оступилась и едва не упала с дощатого настила в вязкую грязь, но я была рядом и поддержала ее, ухватив за подол платья.

— Здесь нужно настелить побольше досок! Или положить камни. Неужели нельзя выложить двор нормальным булыжником? Иначе я просто не смогу принимать здесь супругу кайзера, — проговорила она капризно.

Она презрительно сморщила нос, так как подол ее платья угодил в грязную лужу. В последние дни прошли сильные дожди, на лугах все зазеленело, двор выглядел так, словно кто-то из озорства опрокинул там огромную бадью с тестом…

— А как выглядел ваш двор? — спросила я из вежливости. Сама-то я давно привыкла к такой грязи: отец считал, что булыжник — для неженок, и высмеивал их, да и стоил он слишком дорого.

Она с удивлением взглянула на меня.

— Наш двор? О, моя мать ненавидела грязь, а потому он весь, до последнего уголка, вымощен камнем. — Взгляд ее остановился на мне и на какое-то мгновение потерял свою надменность. Она взяла меня под руку и потащила не в зал, а в наш сад. От нее веяло чудесным ароматом роз, и когда дерзко выбившаяся прядь ее золотых волос коснулась моего лица, мне вспомнился поцелуй из далекого прошлого.

Мы сели на мою любимую скамью, и, как обычно, я скинула туфли.

— Прелестный сад, — сказала она.

Ее длинные, нежные пальцы теребили нежно-розовый стебель лугового сердечника, которым я иногда приправляла крупяные супы, касались только что раскрывшихся соцветий.

— А правда, что господин фон Кухенгейм готов положить к вашим ногам все свое состояние и вы сможете разбить сад по вашему вкусу?

Я лишь что-то пробурчала в ответ. Какое ей до этого дело?

— Я слышала, что скоро вы выходите за него замуж, уже этим летом? — Она наклонилась вперед. — А еще говорят, он богат?

В животе у меня заурчало. Все-таки по утрам следует хоть немного есть.

— Рассказывают, у него большой дом, весь обвитый виноградной лозой, и что его вино нравится супруге кайзера, — продолжала Аделаида.

Я не испытывала ни малейшего желания беседовать о господине Гуго. Руки ее погрузились в розовый ясенец на самом конце грядки. Донесся пряный аромат корицы. Она с жадностью сунула свой носик в соцветия, и я пожелала ее графскому любопытству сильного чиха.

— Он молод, господин фон Кухенгейм, вы счастливая.

— Вы находите? — вырвалось у меня.

Ловкими пальцами она сорвала несколько соцветий сердечника и, соединив вместе, воткнула в мои короткие локоны, я даже не успела отстраниться.

— Молодой и богатый — вы сможете вести хозяйство так, как вам нравится.

Мой отец был старым и не самым богатым, но, несмотря на это, она обустраивала хозяйство по-своему.

Цветок за цветком выращенного мною сердечника под ее пальцами превратился в роскошный венок.

Я попыталась спасти свои драгоценные растения.

— Эта трава хорошо помогает при менструальных болях, графиня, — заметила я.

С очаровательной улыбкой она надела венок на голову.

— Надеюсь, эта трава мне больше не понадобится.

Лицо мое, наверное, помрачнело, потому что она положила свою руку на мою и наклонилась вперед.

— Делайте то, что я вам говорю, извлекайте из этого лучшее, фройляйн! — Ее шепот принял заговорщицкий тон. — Не отказывайтесь ни от чего, что вам предлагают, — и требуйте большего! Окружите себя служанками, чтобы были одна симпатичнее другой, так как хвост старого козла — ничто в сравнении с тем, какое удовольствие может доставить вам юная девушка.

Ее голубые глаза заблестели, и я подумала, что ослышалась. Она осторожно провела рукой по моему животу и еще больше наклонила голову вперед.

— А когда вы забеременеете, держите дверь закрытой, и тогда сможете доставлять себе удовольствия так много и так часто, как только пожелаете. Подумайте об этом, фройляйн, когда станете хозяйкой дома фон Кухенгейма… Извлекайте из этого лучшее!

Ее нежный голос и благоухание роз преследовали меня даже тогда, когда она уже исчезла с моих глаз, окруженная служанками. Я взъерошила волосы, обхватив голову руками. Не отказывайтесь ни от чего, что вам предлагают. Я уже была рада, что вскоре смогу покинуть отчий дом. Чем больше она перекраивала на свой лад жизнь, к которой я привыкла, тем больше я приходила в смятение и отчаяние.

На грани изнеможения, постоянного недосыпания, словно призрак, не зная, чем заняться, после передачи ключей новой хозяйке бесцельно слонялась я по замку с кожаным ремнем в руке, завязывая на нем узлы, чтобы ни о чем не думать и ни о чем не вспоминать…

Я слышала, как за моей спиной шептались, будто я лишилась рассудка с того самого дня, как повстречалась в водах озера с сатаной, уже все об этом слышали… Если я оборачивалась, люди пугались и разбегались в разные стороны.

Когда мои руки начали гноиться, Майя обратилась за помощью к еврею.

— Я уж думаю, не задумали ли вы что-нибудь сделать с собой, — ворчала она, беря меня за правую руку, которой я, потеряв всякие мысли, теребила волосы. — Вы что, хотите, чтобы вся прислуга поверила в то, что вы ненормальная? Глупость это, Элеонора. Еще ни разу в жизни я не видела молодой женщины, которая заранее так ненавидит своего жениха! Опомнитесь!

***

Даже Всемогущий потерял дня меня свою близость, которую я так сильно чувствовала, она перевоплотилась в расплывчатый туман.

— Вспомни слово Твое к рабу Твоему, на которые Ты повелел мне уповать, — обратился ко мне патер Арнольд, едва я вошла в часовню.

Священник взял в руки Псалтирь и с сомнамбулической уверенностью стал искать подходящий псалом.

— Вспомни слово Твое, — бормотала я, начиная опять перебирать волосы, — к рабу твоему…

Мне было абсолютно безразлично, как долго пролежала я на полу часовни. Господь больше не слышал меня. По привычке, а также потому, что я любила ледяной холод гранитных плит, я продолжала лежать перед статуей Мадонны.

— …Это утешение в бедствии моем.

— Да смилостивится над вами Господь, фройляйн, — рассеянно пробормотал патер Арнольд. — Quia eloquinum tuum vivicafit me.[70]

***

Майя перевязала мне и левую руку. Бездумно я начала расцарапывать покрывшиеся коркой раны, причиняя себе боль, поднимающуюся от ладоней вверх по руке. В дверь постучали. Гизелла вскочила и открыла еврею. На мою руку упала тень, передо мной стоял Нафтали. Я не могла уже и вспомнить, когда в последний раз виделась с ним. Лекарь попросил разрешения остаться со мной наедине, но Майя и Гизелла сделали вид, что не расслышала просьбы. Нафтали присел на подоконник напротив и долго смотрел на меня.

— Думаешь, что сможешь предотвратить то, что уже решено? — Тихо спросил он наконец.

Я уставилась в одну точку, в горле стоял ком. Картинки воспоминаний одна за другой сменялись в моей памяти, сжимались, образуя одно лицо, растекающееся, даже не приняв четких очертаний.

Нафтали раскрыл свой саквояж и вынул оттуда стеклянную амфору.

— Я хочу, чтобы ты принимала содержимое каждый день по одной ложке. Это укрепит тебя. — Он приподнял мой подбородок. — Еще хочу, чтобы ты начала есть.

Больше он не сказал ничего, а занялся моими руками, вымыл их в воде с приятным запахом, намазал жгучей мазью, перебинтовал раны. Гизелла обнюхала амфору, Майя что-то делала над емкостью с водой, обе с любопытством прислушивались к происходящему, но еврей за все время не проронил больше ни слова.

Наконец он встал, повесил саквояж на плечо и произнес:

— Каждый должен преодолеть путь с высоко поднятой головой. Может, то, чем испытывает нас Господь, не так уж и плохо.

Почти каждый день он стал приходить, чтобы осматривать мои руки. Его средство было отвратительным на вкус, зато уже через несколько дней у меня появился аппетит. Однажды он принес целый чайник мятного напитка, хлеб с тмином, испеченный Тассиа, и принудил меня чуть откусить от него. Ничего не понимая, смотрел он, как я, разразившись слезами, через некоторое время съела весь хлеб.