С Кормилов - История русской литературы XX века (20–90–е годы). Основные имена.

• Название: История русской литературы XX века (20–90–е годы). Основные имена.
• Автор: С Кормилов
• Издательство: История русской литературы XX века (20–90–е годы). Основные имена
• Жанр: Критика
• Год: 1998
• ISBN: 5-89042-036-4

Книга является пособием по истории русской литературы XX века (20-90-е годы). Она представляет собой первый том, за которым последует продолжение - «Литературный процесс» (в двух частях). Пособие призвано отразить современный научный взгляд на основные художественные ценности и тенденции развития русской литературы XX века.

Издание предназначено для студентов филологических факультетов российских университетов, а также для аспирантов и преподавателей, - всех, кто занимается русской литературой.

---

В 1925 г. Шолохов быстро понял, что взялся за дело не по силам. Но уже осенью 1926 г. он начал «Тихий Дон» заново — с описания довоенной жизни донского казачества. Когда само слово «казак» вызывало ожесточение, и мало кто представлял себе, какие они, эти казаки, Шолохов решил показать их всем не как полицейскую силу царизма, а как целый мир, мир особых привычек, норм поведения и психологии, мир интереснейших личностей и сложнейших человеческих отношений.

В свете всего содержания эпопеи ее заглавие звучит как бы скорбной иронией, и, наверно, Шолохов это учитывал, хотя вообще «тихий Дон» — народная речевая идиома, неоднократно встречавшаяся и в печати; так, в 1914 г. И.А. Родионов выпустил под этим названием книгу очерков по истории казачества. В романе–эпопее насчитывают более шестисот персонажей, многие описаны подробно или так, что запоминаются и благодаря одному–двум эпизодам (например, зверски изрубленный Лихачев, умирающий «с черными лепестками почек на губах»), и почти все эти персонажи гибнут — от руки подобных себе или от горя, лишений, нелепости и неустроенности жизни. Такого в столь масштабных произведениях еще не было. Ближайший аналог — «Война и мир» Л.Н. Толстого, где при всем драматизме происходящих событий картина мира все же не трагична, скорее даже «идиллична». В «Тихом Доне» и довоенная жизнь далека от идилличности, а мировая и гражданская войны приводят к поистине катастрофическим последствиям. Роман создавался как бы в свете фольклорной песни о Тихом Доне, которую Шолохов не смог использовать непосредственно на его страницах, «В песне Тихий Дон изображается осиротевшим, оставшимся без «ясных соколов — донских казаков“». И это уже не было гиперболой. В 1932 г. Шолохов писал Е.Г. Левицкой: «Доведется Вам быть в Вешенской — непременно съездим на один из хуторов, там есть немолодой казачок, один из немногих уцелевших за эти годы. Поет он диковинно!».

Хотя в «Тихом Доне» поначалу к гражданской войне казаки–фронтовики «относились пренебрежительно: и размах, и силы, и потери — все в сравнении с германской войной было игрушечно» (т. 3, ч. 6, гл. X), жертвы мировой войны в нашем художественном восприятии предстают как бы меньшими: там гибли те, к кому читатель еще не успел привыкнуть, или вовсе безымянные персонажи, а во время гражданской войны или из–за ее последствий уходят из жизни большинство Мелеховых, старшие Коршуновы, Наталья, Аксинья, родные Михаила Кошевого, Валет, Котляров, двое братьев Шамилей (в германскую — один), Аникушка, Христоня и многие, многие другие, даже если говорить только о татарцах. Среди тех убитых и умерших, кто не жил постоянно в одном хуторе с Мелеховыми, отец и сын Листницкие и их слуга дед Сашка, Штокман, Анна Погудко и Бунчук, Платон Рябчиков и т.д., включая персонажи реальные, исторические: Подтелкова, Кривошлыкова и членов их экспедиции, Чернецова, Фомина и т.д. — белых и красных, повстанцев и воевавших в «бандах». Степан Астахов благополучно вернулся из германского плена, хотя очень боялся попасться: казаков немцы в плен не брали; притом он недурно устроился в Германии благодаря женщине, — а из «отступа» после поражения восстания в хутор уже не возвратился. Во время германской войны Григорий потрясен коллективным изнасилованием Франи, а во время гражданской вспоминает это событие, предполагая, что, уйди он из хутора, та же учесть могла бы постигнуть его Наталью. Да и смерть приходит к женщинам и детям гораздо чаще тогда, когда воюют «классы», а не армии разных народов.

Обнаруженные журналистом Л.Е. Колодным рукописные оригиналы первых частей «Тихого Дона» делают основания для сомнений в авторстве Шолохова, возникших сразу после появления в печати первых двух книг романа–эпопеи, крайне зыбкими. Сомнения вызывала способность 22–летнего провинциала с четырехклассным образованием (что, впрочем, больше, чем у первого русского нобелевского лауреата Бунина, не говоря уже о Горьком) написать столь масштабное произведение, требовавшее, помимо всего прочего, широчайших и разносторонних познаний. Но Шолохов действительно вырос — колоссально и стремительно. В то время были доступны многие источники, включая мемуары белоэмигрантов. Во всяком случае, до коллективизации можно было выспрашивать оставшихся участников первой мировой и гражданской войн, Верхнедонского восстания. Известный курьез — наличие, согласно роману, в Восточной Пруссии «города Столыпина», — использовавшийся как аргумент против авторства Шолохова, может говорить и в пользу такового: это типичный случай народной этимологии, какой–нибудь неграмотный казак переиначил на привычный лад непонятное название и так сообщил его любознательному юноше. Что же касается быта и нравов казаков, то до Шолохова просто не было писателя, который бы их так хорошо знал и понимал.

При этом писатель отдавал себе отчет в том, какую задачу он перед собой ставил, — в отличие даже от лучших критиков тех лет, как Д.А. Горбов, который оказал предпочтение «Разгрому» Фадеева перед «Тихим Доном» и усомнился в том, что Шолохов сможет реализовать свой слишком громадный замысел. Часто его слово, писал Горбов, не раскрывает положение или характер, «но живет само по себе», как и многие описания, не участвующие в движении романа; присутствие многих фигур «не совсем обязательно«, бытовой материал «своим натуралистическим полнокровием подавляет человеческую сторону замысла…» Эти особенности манеры Шолохова объясняются «его молодой жадностью к показу возможно большего, тогда как подлинное искусство стремится не вширь, а вглубь…». Наблюдения (кроме сказанного о «подавлении» человеческих отношений бытом) верные, интерпретация и оценка — нет: Горбов видит в первых двух книгах «Тихого Дона» роман и соответственно о них судит, Шолохов же, настольной книгой которого в то время была «Война и мир», с самого начала строил свое произведение как роман–эпопею, в которой «ширь» и «глубь» не исключает друг друга, а взаимосвязаны и взаимозависимы.

Эпическое приятие мира неизбирательно, субстанциональные начала жизни устойчивы и проявляются во всем — в большом и в малом. Жизнь ценна сама по себе, вне проекции на какие–то отвлеченные идеалы. Связь событий в эпосе осуществляется не сюжетом, а всем мироотношением, в котором выражается примат общего над индивидуальным. И быт, и каждое событие здесь, в отличие от романа с концентрическим сюжетом, нужны не только для чего–то последующего, но и в его собственном, самодостаточном содержании.

В первой части «Тихого Дона» действие разворачивается неторопливо. По романным меркам действительно необязательны две сцены рыбалки, поездка казаков на лагерные сборы, во всяком случае произошедшая там ссора Петра Мелехова и Степана Астахова (правда, драка братьев Мелеховых со Степаном, избивающим Аксинью, получит тем самым двойную мотивировку, но для Петра она останется в сюжете без последствий) и беда с охромевшим конем Степана, оставленным на лечение у горбатой старухи, да так и забытым автором, и эпизод со скачкой, когда Митька Коршунов обогнал Евгения Листницкого. Вторая часть (после женитьбы Григория — его уход с Аксиньей в Ягодное и призыв на службу) наиболее «романна», но и в ней эпизод принесения присяги молодыми казаками, когда сапог жмет ногу Митьке Коршунову и он возвращается в хутор из станицы в чулке, во много самоценен, как и сцена, когда «племенной бугай Мирона Григорьевича распорол рогом лучшей кобылице–матке шею». В третьей части вставка, не имеющая никакого отношения к героям (там действует какой–то другой Астахов, Митька Коршунов попутно «привязан» к предыдущему эпизоду), показывает бой нескольких казаков с немцами и официальное выдвижение в герои только одного его участника — известного Кузьмы Крючкова, любимца командира сотни (хотя перед этим показывалось столкновение Крючкова с сотенным — есаулом Поповым, произношение которого тот передразнивал: «Я кэго в прошлом гэду учил? Об чью мэрду этот нэготь сломал?..» — говорил есаул тому, кого через полтора десятка страниц Шолохов вдруг объявил его любимцем). Глава о прославлении Крючкова с участием «рыжеватого сонного императора» определенно написана в подражание разоблачительным главам «Войны и мира»: «А было так: столкнулись на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожении себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались, вспугнутые выстрелом, убившим человека, разъехались, нравственно искалеченные.

Это назвали подвигом» (кн. 1, ч. 3, гл. IX).

Другая вставка — дневник Тимофея, любовника Елизаветы Моховой, убитого на войне, — дневник саморазоблачительный и разоблачающий московскую интеллигентскую молодежь. Сюжетная привязка — то, что дневник, в котором говорилось о его хуторянке, нашел, зачем–то обыскивая разлагающийся труп, Григорий Мелехов (читал ли эту книжку малограмотный казак, остается неизвестным). Дальше не только в убитом Тимофее, но и в Елизавете надобности не будет. А после измены Аксиньи Григорию с Листницким и разрыва главного героя и героини в ноябре 1914 г. до их встречи у Дона («- Здравствуй, Аксинья дорогая!») и возобновления отношений в апреле 1919–го пройдет четыре с половиной года из десяти, охваченных действием произведения, и займут они весь второй том и большую часть третьего. Настолько задержано основное романное действие событиями эпоса.