Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

• Название: На рубеже веков. Дневник ректора
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-94850-025-Х

Есин Сергей Николаевич — известный писатель, драматург и публицист. Его повести и романы: «Имитатор», «Мемуары сорокалетнего», «Р-78», «Типы», «Гладиатор», «Живем только два раза», «Бег в обратную сторону» широко известны читателям.

Его Дневники охватывают последние три года XX века. Здесь — жизнь страны, жизнь Литературного института им. А. М. Горького, ректором которого он является, жизнь самого автора и многих людей, его окружающих.

Напечатанные в «толстых» журналах дневники были востребованы читателями так же жадно, как и проза писателя.

---

Собственно, к гробнице Юнтай мы подъехали почти случайно. Уже после посещения другой гробницы, не похожей на гробницу, а именно гробницы Цяньлин третьего тайского императора Гаоцзуна, наша сопровождающая (Люся) как бы обмолвилась: хотите ли вы еще побывать, но только быстро, еще в одной гробнице или устали? Мы уже за сегодняшний день насмотрелись и крепко растряслись в машинах по провинциальному бездорожью и устали, но я смело и решительно сказал: «Мы готовы посмотреть все, что нам покажут». И это самое последнее мое впечатление о Китае оказалось самым сильным.

Гробница Гаоцзуна называется гробницей Цяньлин, а это женское имя, потому как эта очень предприимчивая дама — все передаю по рассказам Лю — сначала умертвила своего мужа, потом отодвинула от престола собственных детей и стала первой в Китае императрицей. Даже пыталась основать династию. По слухам из тех же источников, именно она, вернее, по ее приказу ее внучке Юнтай подсыпали что-то — как там у них в Китае делали в дремучее время? Во времена, описываемые Дюма, отравляли перчатки, яблоки, окуривали ядовитым дымом. Какое благовоние предложили принцес, я не знаю, но, кажется, бабушка, замаливая свои грехи и сохраняя реноме при дворе и в глазах придворных, соорудила внучке неподалеку от гробницы мужа, в которую впоследствии она ляжет и сама, другую царственную гробницу. Я еще никогда не видал Минских могил, на которые охочусь уже давно, но эта гробница дала полное представление о многих сторонах той, старинной и придворной жизни Китая. Довольно широкий тоннель шел вглубь от подножья небольшого холма позади храма. По стенам, которые еще сохраняли следы верхней сырости, мелькали какие-то рисунки, потом пошли подсвеченные электрическими лампочками и забранные ныне решетками ниши, в которых, как в тоннелях терракотового войска, стоят, но только маленькие, фигурки стражи, готовой охранять вечный сон принцессы. Потом стоят фигурки ее придворных, потом ниша с посудой и, вероятно, едой, может быть даже и не отравленной предусмотрительной бабушкой, с какими-то косметическими принадлежностями.

В самом низу тоннеля в погребальной камере, прислоненной к одной стене, так что можно подойти и провести пальцем по спящим иероглифам, находится огромный гроб, высеченный из гранита. Гроб пуст, потому что прах истлел, а драгоценные предметы и золото были похищены захороненная грабителями вскоре после. Лаз, по которому они попали в тоннель, заделан кирпичом. «Навел», наверное, не боящийся мщенья богов какой-нибудь из неубитых строителей или кто-нибудь из охраны. Подкоп, видимо, велся издалека, но расчет был оглушительно верным — подземный лаз, как иголка в вену, попал точно в тоннель. Можно пофантазировать по поводу ужаса и алчности грабителей.

И все-таки самое удивительное не это. Посередине тоннеля, как раз перед входом в погребальную камеру, подсвеченные электричеством мерцают две исполненных гениальным художником фрески. На них стоят в ряд молодые женщины в шелковых одеждах и высоких прическах. Их лица тонки и прекрасны, как прекрасна их молодость, которая не стареет вот уже почти полторы тысячи лет. Конечно, фрески на левой стороне Нила, напротив Луксорского храма, тоже очень хороши своей определенностью и яркостью синих фоновых красок, но что-то они померкли у меня в воспоминаниях пред этой тайной вечно грустной молодости.

Вечером в гостинице нас кормили цзяоцзы — пельменями с различной начинкой, кажется, это сианьское спецалите. Премен было двадцать или двадцать пять: пельмени с креветками, пельмени с говядиной, пельмени с капустой и свининой, какие-то сладкие пельмени, все это нежное, сочное, в тонюсенькой шкурке, пельмени с курятиной были выполнены в виде цыплят. Существует около 170 сортов этих пельменей.

Вещи упакованы, завтра утром мы улетаем в Пекин, а послезавтра в Москву. Запретный город — жилище императоров, я, кажется, не увижу и в этот раз.

25 сентября, пятница. Пекин.

Запретный город я увидел, но это меня даже расстроило. Исполнение сокровенных желаний опасно и приводит к потере интереса к жизни. Мы прилетели из Сианя довольно рано и без особых осложнений. Я еще раз подивился порядку в пассажирских потоках и пропускной способности на китайских авиалиниях. Не успели мы подойти к багажному отделению, как наши чемоданы уже поползли по ленте транспортера. Город, естественно, забит пробками, и протиснуться до нашей гостиницы было не так легко. Снова огромные здания министерства культуры, Всекитайской ассоциации женщин, министерства иностранных дел. Но ощущение, что дух подлинного Китая так и не дался мне, на этот раз подступало все сильнее. Понять и постигнуть мы можем собственную жизнь, а во всех остальных случаях лишь наши личные формулы, с которыми, если мы чувствуем их внутренний артистизм, мы соглашаемся, а если нет, то говорим о неудаче познания. Но и собственная жизнь — лишь приснившийся сон. Разве не вчера, проезжая через площадь Тяньаньмынь, я почти отводил глаза — было страшно, а вдруг что-то произойдет. Тогда, тридцать лет назад, когда я летел во Вьетнам через Китай, в Пекине лежал снег и шла культурная революция. Какие там памятники истории и культуры! Привезли в посольство, свалили, а на следующий день отвезли на аэродром. Уже существовало главное впечатление от страны, которое подтвердилось и сейчас, так сказать, на земном уровне — я имею в виду поездку на машине из Сианя на Запад. Тогда на подлете к Пекину я посмотрел через иллюминатор за борт. Внизу были скаты зеленых холмов. Потрясло, что все эти скаты от макушки до подножья представляли земледельческие террасы, перемежаемые квадратами построек — земля на всех ее мыслимых уровнях была заселена. Если говорить коротко, то Лю, который еще недавно что-то темнил, когда в день прилета я говорил ему о Запретном городе, вдруг сам предложил не гипотетическую прогулку по городу в субботу до авиарейса, когда такая прогулка практически не могла бы состояться, а посвятить этому ближайшие часы, только сложив вещи в гостинице, не селясь пока в ней. Возможно, дело было в расчетном часе, который начинается во всех гостиницах с 12 дня, и он экономил на нас народные деньги.

До экскурсии мы, побросав распухшие чемоданы — целую адидасовскую сумку у меня занимают купленные лекарства, — пошли обедать. Час принятия пищи — святое для служивого китайца. Я помню, как, уезжая из Ханчжоу в шесть часов утра, милая сопровождавшая нас девушка Вэн повела нас на завтрак. Какую же полную тарелку жареной свинины, яичницы, кусков ветчины и всякой прочей не дамской, а плотной мужской снеди она себе навалила. На обед мы пошли в специализированный по пекинской утке ресторан. Все оказалось здесь по технологии из моего путеводителя. Легкая закуска, которая мне уже перестала нравиться — потянуло на своенину; после повар принес коричневую от жара утку — ее заливают через надрез на грудке соевым соусом и томят в специальной печи — и прямо на глазах эдаким большим косачем принялся ее строгать на мелкие соблазнительные кусочки. Из целой утки получается тарелка строганины, остатки не без мяса костей пойдут на коллективный бульон. В своей записной книжке я набросал фразу, которую цитирую: «Что там расслабленная игра Ростроповича, как ворон прилетающего на каждое российское несчастье, я видел, как в китайском ресторане повар нарезает утку по-пекински!»

И Тяньаньмынь, и сам Запретный город впечатляют, конечно, своими размерами. Меня лично поражает в этом ансамбле, что задуман он был правителями почти шестьсот лет назад целиком и сразу. Ансамбль зимнего дворца, Эрмитажа с его театром да вдобавок с Летним садом и лежащим напротив Михайловским замком — но сразу, не как плод сложившихся обстоятельств и желаний вереницы царей, а как некая разовая задумка. Передать и описать впечатление невозможно. А для меня все это еще и не лишено внутреннего человеческого содержания, потому что помню настольную книгу моей юности — мемуары Пу И, последнего императора Китая. Имена императрицы Ци Си и наложниц для меня не пустой звук. Утверждают, что главная идея дворца китайских императоров — заставить человека почувствовать себя песчинкой в бесконечных дворах между роскошными павильонами. Мне кажется, наоборот: императоры думали о своем величии, о реальном ощущении себя здесь, в центре Вселенной, в центре многих окружающих одну другой сфер. И первая из них была дворец. Господи, что же испытывал в реальности человек, молча, со свитой за спиной, переходящий из одного павильона в другой? Все чудеса дворца описывать не стану, это уже сделали за меня типографы, где искусство фотографа и типографское искусство заслоняют порой реальный предмет и его масштаб, тем более что я, отчаянно торгуясь, купил здесь альбом и хорошо помню фильм Бертолуччи — лучше не скажешь. Осмотреть дворец можно лишь за несколько дней. Даже официальная экскурсия разбивается на двое суток, сначала осматривается западная сторона, а потом восточная. Поразили огромные вызолоченные чаны, расставленные возле почти всех павильонов. Они для воды — это средневековая и дальнейших веков мера пожарной безопасности. А мы всегда протестуем против пожарного инспектора. В тронном зале я сразу узнал трон, на котором сидел маленький император из фильма Бертолуччи и где он спрятал свой шарик.