Петр Краснов - Выпашь

• Название: Выпашь
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Русская классическая проза

Выпашь (роман — часть вторая трилогии) текст приводится по изданию В.П. Сияльского 2, Ruе Рiеrrе-lе-Grаnd, Раris

Известный военачальник, генерал-лейтенант (1917). В августе — сентябре 1917 командир 3-го конного корпуса. В октябре 1917 вместе с А.Ф.Керенским возглавил вооружённое выступление против большевиков. В 1918 — начале 1919 атаман Войска Донского и ...

---

— Но, Аля, посмотри, — каково выражение у китайца-то! — сказал Петрик. — Какая растерянность и смущение. Попался, брат!.. Революционеры эти китайцы…

Собачья шкура!.. Ах су… — он покосился на Анелю — суровые сыны!

На задней стене была нарисована большая печь. Из ее трубы валил густой черный дым. И с ним вылетали разнообразно одетые люди, тигры, собаки, лошади, коровы, птицы, бабочки, насекомые, рыбы.

— Вот она, метампсихоза-то, — сказала Анеля. — Кем же буду я? Что мне подарит свирепый Чен-ши-мяо?…

В стороне стояла игрушечная постель, на ней лежал манза. Старушка с коричневым лицом, настоящая китайская бабушка, склонилась над ним. В руках у нее был маленький нефритовый пузырек.

Старый Ржонд выслушал пояснение бонзы и сказал, повышая голос: — Вот это особо рекомендую вашему вниманию. Какая глубина понимания этой самой метам… как ты сказала-то, Анелечка?

— Эта старушка — фея благодетельница Муй-пуо. Она дает умершему нектар забвенья. Когда он проснется и оживет — он все позабудет, что с ним было, и кем он был в прошлой жизни. Вот почему и ты, моя милая, не знаешь, кем ты была раньше… А если бы знала!..

— Кем, кем? — приставала к отцу Анеля.

Они шли к воротам. Бонза, получив хороший бакшиш, провожал их с поклонами. Манзы разбредались по двору.

В воротах Валентина Петровна оглянулась на кумирню. Были видны: темный вход и искорки тлеющих у ног бога ада свечек и двухъярусная башня с приподнятыми, как лепестки опрокинутой лилии, серыми черепичными крышами. Над верхней крышей шпиль с тремя золотыми шарами упирался в заголубевшее небо.

Звякание гонга донеслось от кумирни. Зазвенели колокольчики. Валентине Петровне почудилось, что сквозь серые кирпичные стены башни она видит всего бога Чен-ши-мяо.

Под конической крышей у него не серебряная уродливая голова — фантазия китайскаго художника-ваятеля, но темное в коричневых оспинах лицо, клочья рыжей бороды и злобная усмшка страшных серых глаз. Точно громадный четырехсаженный Ермократ угрожающе заглянул оттуда и исчез.

ХLI

Валентина Петровна торопилась «домой», на пост Ляо-хе-дзы. Ей страшно было в городе, где всюду и везде чудился Ермократ. Кумирня бога ада потрясла ее.

Анеля упивалась китайщиной. Она умолила Валентину Петровну поехать с ней и Старым Ржондом по магазинам. Она покупала курмы, халаты, меха, ручной сунгарийский жемчуг, серебряные изделия Куаньчендзы.

"Куда она все это", — думала Валентина Петровна. "Идет война. И ни у кого из нас нет дома, где все это можно спрятать и сохранить".

Она осторожно сказала Анеле свои мысли.

— Тэж пытане! — весело воскликнула Анеля. — Вот пустяки-то! У папы останется квартира. В ней все и спрячу. А как не купить, когда все это так прелестно!.. И так дешево!..

Еще переночевали одну ночь и, наконец, поехали на рассвете домой.

На середине пути разделились. Старый Ржонд в коляске генерала Заборова с Анелей похал в свой штаб, Валентина Петровна с Петриком и амой с Настенькой — на тройке Старого Ржонда на пост Ляохедзы.

Впрочем, расстались не надолго. Через три дня Анеля примчалась к Валентине Петровне на целую неделю.

Катанье верхом днем — Петрик учил Анелю, — по вечерам концерты Валентины Петровны, а то придут Кудумцев и Ферфаксов и точно на деревенских посиделках сидят, поют под гитару, зубоскалят… Валентина Петровна наставит тарелок с изюмом, финиками, пастилой, мармеладом и орехами — и коротают длинные зимние вечера.

— Какая тут война! — проворчит Петрик и уйдет в сотню.

Но война давала о себе знать. И не только тем, что в столовой висела большая двадцативерстная карта Европейской России и на ней булавками с флажками намечал Петрик наш и «их» фронты, по газетам, но, главным образом, тем, что к весне жизнь сотни резко изменилась.

Из штаба пограничной стражи пришло приказание съезживать полки и бригады, проходить курс стрельбы, производить маневры. Сотня Петрика на целые недели уходила к полковому штабу в Шаньдаохедзы, и Валентина Петровна оставалась в Ляохедзы одна. Казалось бы, тут-то Анеле — ведь она так клялась в любви к "панно Валентине" — и приехать к Валентине Петровне и разделить с нею ее одиночество!

Но… в Шаньдаохедзы собиралось до тридцати офицеров и много было молодежи. Там были танцы, там хором пели песни, туда приезжала Маргарита Германовна и под гитару Кудумцева голосом "Вари Паниной" пела цыганские романсы, — и Анеля не могла от этого отказаться. Валентина Петровна не могла туда поехать. Быть там с Настенькой и амой? Невозможно! Да и квартира Старого Ржонда была переполнена. В столовой спало шесть офицеров! Валентина Петровна оставалась на своем посту, как оставались семейные дамы, сотенные командирши Бананова, Ярыгина и Штукельдорф…

Это ее долг… Долг солдатской жены и матери дочери солдата!

В казармах оставалось человек пять солдат, — хворых и для ухода за остающимися лошадьми.

"Отдувалы", как их называл Петрик. Эти отдувалы, как только сотня скрывалась за небосвод, исчезали с полкового двора. Валентина Петровна знала, что они зарывались под одеяла и спали непробудным сном целые сутки. Ночью ворота запирались. Никакого дневального не было. И можно было кричать, из пушек палить — никто из них не проснулся бы. Поздним утром они появлялись на дворе в китайских туфлях на босу ногу, в шинелях без хлястиков, накинутых поверх белья.

Они лениво выводили лошадей на коновязь, на уборку, поили их, а потом гонялись друг за другом с дикими криками, уханьем, визгом и скверною руганью, швырялись поленьями и камнями и грубо хохотали.

Валентине Петровне было жутко видеть их. Она уходила к окну, выходившему в поля, садилась и думала. Мог быть тогда, в городе, Ермократ — или нет? И днем ей казалось, что Ермократа быть не могло. Страхи проходили. День шел незаметно.

Уход за Настей, игры с нею и Диди, заказ завтрака и обеда бою-повару, английский язык с Чао-ли — утро летело. Она отваживалась даже выходить на прогулку. Шли вчетвером, не считая Насти. Чао-ли везла колясочку с ребенком, сзади шли Валентина Петровна и Таня. И шагах в двадцати денщик Григорий — ему препоручено было Петриком беречь командиршу. Ходили все по одной и той же дороге вдоль железного пути, до станции и обратно. Диди носилась, как бешеная по полянам, гоняла зайцев, выпугивала жаворонков и возвращалась к хозяйке с видом победительницы. Пасть раскрыта, дышит тяжело, просит ласки. И, когда брала ее под грудь, приподнимая к себе, Валентина Петровна, часто и сильно билось маленькое, преданное собачье сердце. На станции пропускали курьерский поезд. Он проносился мимо, не останавливаясь, мелькал громадными пульмановскими вагонами и исчезал в долине. И долго потом гудели вслед за ним рельсы.

Возвращались к сумеркам. Разморившаяся на весеннем воздухе Настенька спала в колыбели. Хмуро и серьезно было маленькое личико. Вдруг наморщится лоб. Точно видела во сне она свою будущую жизнь.

Что-то снилось ей? Что ожидало ее — дочь солдата? Против нее в кресле крутым клубком свернулась Диди — и спит, не шевелясь.

И кругом — звенящая тишина!

Вот когда приходили к Валентине Петровне ее ужасы. Она уже не сомневалась, что это Ермократ задушил Шадрина, увлекши его "китайской богородицей", что Ермократ приехал именно за ней. В эти часы она верила в существование темных сил и бога ада, сереброголового Чен-ши-мяо. Она ждала его мести. Ждала возмездия за прошлое.

Ждала наказания и мук.

Таня с Григорием зажигали лампы. Они ходили на носках, думая, что барыня дремлет в кресле. Нет… она не дремала. Чутким ухом она сторожила тишину.

Она вставала и подходила к роялю. Открывала крышку и сейчас же пугливо ее захлопывала. Звон разбуженных струн ей казался ужасным. Ударить по клавишам — казалось немыслимым. Кто знает, что такое музыка? От Бога ли она? Какие силы, каких духов разбудит она? А если, вместе с аккордами рояля, ворвутся в эту страшную тишину сами «ен-ваны» — короли бога ада?

Медленно шло время.

На несколько минут оно перерывалось коротким одиноким ужином. Она почти ничего не ела. Разве можно было есть? Потом с Чао-ли устраивала на ночь Настеньку.

Валентина Петровна сидела около часа над постелью дочери. Потом тихо в мягких туфлях входила в свою спальню. Таня помогала ей раздеться. Это хорошо, что здесь была Таня. С ней было легче. Валентина Петровна накидывала свой старый белый европейский халат и ложилась в постель.

— Спокойной ночи, Таня… Я почитаю немного, — Но она не читала.

В углу в зеленом стекле горела лампадка и бросала отсветы на лик Божией Матери.

Несколько мгновений Валентина Петровна смотрела на игру света на золотом вечике, потом закрывала глаза. Она боялась и Божьей Матери.

Надо молиться… А как будет она молиться, когда она ставила свечи богу Чен-ши-мяо и говорила: — "помилуй меня"?