Петр Краснов - Largo

• Название: Largo
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Русская классическая проза

Роман замечательного русского писателя-реалиста, видного деятеля Белого движения и казачьего генерала П.Н.Краснова основан на реальных событиях — прежде всего, на преступлении, имевшем место в Киеве в 1911 году и всколыхнувшем общественную жизнь всей России. Он имеет черты как политического детектива, так и «женского» любовно-психологического романа. Рисуя офицерскую среду и жизнь различных слоев общества, писатель глубиной безпощадного анализа причин и следствий происходящего, широтой охвата действительности превосходит более известные нам произведения популярных писателей конца XIX-начала ХХ вв. В то же время лирические страницы романа заставляют вспоминать лучшие образцы прозы А.И.Куприна, Л.Н.Толстого и И.А.Бунина.

Целый ряд персонажей романа П.Н.Краснова соотносится с реальными историческими личностями, как известными, так и неизвестными современному читателю. Но прежде всего это жертва преступления — киевский мальчик Андрюша Ющинский (в романе — Ванюша Лыщинский). Подлинное имя его не изгладилось из народной памяти, несмотря на разразившуюся вскоре мировую бойню 1914–1918 гг.

Помимо художественной правды изображаемых характеров, непреходящая ценность этой книги — в поразительной актуальности ее для сегодняшней России.

---

— Хороший адъютант командует полковым командиром, а полковой командир командует полком, — что-то вроде этого и в руководстве для адъютантов Зайцева сказано.

Закревский похлопал рукою по толстой книге в черном матерчатом переплете.

— Нужна только минута, — сказал он.

В открытую дверь показалось толстое, бледное лицо полкового писаря.

— Ваше благородие, — шепотом сказал он, — командир полка пришли.

Закревский многозначительно подмигнул Петрику, схватил черный мягкий бювар с надписью золотом "к докладу" и, позванивая шпорами, вышел из комнаты. Тонкая струя дорогого шипра потянулась за ним.

Петрик обдернул на себе мундир и поправил кисть этишкета.

Минут через десять адъютант заглянул к нему. Его лицо теперь было холодно, важно и официально строго.

— Штабс-ротмистр Ранцев, — сказал он. — Пожалуйте представляться командиру полка.

В небольшом кабинете, с одним окном, выходившем на широкий грязный, черный, растоптанный лошадьми плац, с голыми разлатыми ветлами бульвара вдали, стоя ожидали Петрика — высокий, худой полковник, с бритым в морщинах лицом, с моноклем в глазу, с жидкими рыже-седыми волосами с пробором до шеи и маленький полный подполковник в черных бакенбардах на полном розовом лице, с носом пуговкой и добрыми улыбающимися глазами — Ахросимов, заведующий хозяйством. Насколько командир полка был типичным немцем — от головы до пят, настолько типичным русским был его помощник по хозяйственной части и хранитель полковых традиций — старший штаб-офицер.

— Пожалуйте-с! — сказал командир полка, едва Петрик показался в дверях.

Петрик вытянулся и отбарабанил уставным тоном, не моргая.

— Господин полковник, штабс-ротмистр Ранцев представляется по случаю окончания Офицерской Кавалерийской Школы и выздоровления после болезни.

— Адъютант! — приказ! — кинул барон и, протягивая руку Петрику, сказал: — поздравляю. Во-первых; — императорский приз… хотя и второй. Тот-то кто взял приз на четырехверстном стипль-чезе — тот достоин… достойный службист полка. Во-вторых, школа — тот-то кто!.. Это важно… Это ученый вместо двух неученых… В третьих — так благополюшна отделались… Я знай. Я сам падал с лошадьми… с лошади — никогда… А главное поздравляю — вернулся в наш славний, славний полк. Ошень рад… Немного отдохнуть… Второй, или четвертый — я еще неделя думай… И не думай жениться… большая глупость… Ошибка давай!.. Никого не влюблен?

— Никак нет, господин полковник.

— Ну, смотри… Тот-то, кто служит — влюблен Государя Императора… Влюблен свой полковой штандарт!! Свой польк!!! И никого больше… Ну, садись, рассказывай нам… как падал?..

Петрик поздоровался с Ахросимовым, и все сели подле большого письменного стола, где в образцовом порядке лежали синие папки «дел», книги руководств и уставов, дневная рапортичка, и в особом лоточке подле большой хрустальной чернильницы перья и тщательно отточенные карандаши черные, синие и красные.

XV

Эта неделя прошла, как прекрасный сон. Петрик делал визиты. По утрам ездил свою милую Одалиску, так приветливо нежным кобыльим ржанием встречавшую его всякий раз, как он приходил к ней на конюшню. Выпала пороша — и он с подполковником Ахросимовым, ротмистром Стрепетовым и поручиком Чеготаевым ездил с борзыми собаками травить в наездку русаков. Он был еще как бы вне полка. Его показали явившимся в полк, но не указали в каком эскадроне его числить и он остался в своем родном — четвертом. По вечерам он или сидел в собрании с офицерами, или дома подчитывал уставы и составлял программы и свои эскадронные расписания занятий.

Прошла неделя, прошло и восемь дней. Барон Отто-Кто все думал. То был понедельник и нельзя было в такой тяжелый день отдавать приказ о принятии эскадрона, то было новолуние, и Петрик уже начал немного томиться бездельем. В среду с вечерней почтой Петрик получил письмо. Это было редкое явление. Письмо было из Петербурга, и Петрик порывистым движением вскрыл его. От Портоса?…

Письмо было от Долле. Химик коротко сообщал ему о смерти Портоса. "Ты, конечно, знаешь из газет" — писал Долле, — "что наш бедный Портос жестоким образом убит на своей квартире свиданий. Он задушен руками убийцы". — Холодная дрожь пробежала по телу Петрика. — "Тело его", — успокоенно дочитывал Петрик, — "разрублено на куски и разбросано по всему городу. Голова сожжена в камине". Ничто из дорогих вещей, бывших на нем, не тронуто. Целью убийства был не грабеж. Предполагается — ревность. Я лично уверен, что Портос убит революционерами из мести, из боязни разоблачений и провокаций. Доигрался бедный Портос. Но этого надо было ожидать. Кто вступает в партию, — тот играет с огнем"…

Это ужасное известие о трагической смерти товарища детских игр развязывало, освобождало от больших забот Петрика. И прежде всего от смутного кошмара, от искания, что же было в туманный понедельник, когда случился у него провал памяти. Не он, но кто-то другой душил в это время Портоса. Петрик допускал — мало-ли что можно сделать при потере сознания — допускал, что в том состоянии ненависти и, пожалуй, ревности, он мог задушить Портоса, но рубить его тело на куски и рассовывать по городу, жечь его голову и вещи в камине — он не мог. Да и времени на это не было. «Провал» продолжался час, даже меньше — а потом Петрик отчетливо помнил трамвай, свое в нем путешествие, улицы в тумане, визит к Тропаревым и долгое сидение на квартире Портоса. И это облегчение от чего-то непонятного и страшного смягчило чувство, всегда внушаемое известием о смерти близкого, знакомого человека. Такая смерть Портоса обеляла, извиняла его в глазах Петрика в главном — в принадлежности к партии. Портос пошел в нее с целью предать ее — это было не по-офицерски, не по «мушкетерски», это было доносом, фискальством, чего не допускала закаленная в кадетском корпусе совесть Петрика, но это не было государственным преступлением. За это брезгают человеком, не подают ему руки, но не убивают его. Смерть Портоса, как-то очищала в глазах Петрика и Валентину Петровну. "Божественная, госпожа наша начальница" — оставалась в сердце Петрика прежней королевной. Петрик понимал, как должна была страдать «божественная». Какие муки и страх испытывать.

Смерть Портоса развязала все узелки его жизни, отодвинула, сняла все то темное, неприятное и страшное, что оставалось за Петриком, теперь была одна сплошная радость любви к полку — и ожидания эскадрона!

А когда через два часа после прочтения этого письма в комнату без доклада ворвался сияющий денщик, а за ним показалась масляная физиономия Лисовского уже с черной «запасной» нашивкой на черном с оранжевым кантом погоне, когда денщик протянул ему желтоватый лист с тусклым оттиском литографских чернил полкового приказа и, задыхаясь от счастья за своего офицера, сказал:

— Ваше благородие, честь имею поздравить… — он фыркнул и шмыгнул носом от радости, — с эскадроном.

И Лисовский, весь радость и восторг, из-за его спины договорил:

— Нашим… четвертым!!.. В эскадроне-то… все… так рады!.. — все думы, все заботы, вся печаль и воздыхание по так страшно погибшем товарище улетели из его головы. Молнией мелькнула успокаивающая оправдывающая мысль: — "да разве мы все не смертны? разве я тогда не мог в Поставах упасть и не встать? Каждому своя судьба!" — и как завершение всего, как точка, как аминь, как стук земли по гробовой доске была короткая, как мысль, молитва: — "Господи, помяни во царствии Твоем раба Божия Владимира и помилуй и прости его".

И потом была уже одна сплошная, глубокая, чудная радость.

У лампы с зеленым абажуром, на столе с уставами был разложен приказ. Денщик и Лисовский стояли за спиною Петрика. Их крепкий солдатский запах, дегтя сапожной смазки, махорки и конюшни чувствовал за собою Петрик. Этот запах ему не был неприятен. Он слышал их напряженное дыхание, а сам по привычке, от доски до доски, читал приказ:

— "Приказ 63-му лейб-драгунскому Мариенбургскому Е. И. Величества полку. 18 ноября 1911 года. № 322. Дежурный по полку корнет фон Боде. Помощник дежурного прапорщик Забородько. Караул от эскадрона Его Величества"..

Толстый палец со тщательно промытыми складками кожи, совсем белой, протянулся из-за плеча Петрика, перевернул страницу и Петрик услышал радостный голос денщика:

— Ваше благородие, вот тута почитайте-ка! Палец показал уже замазанное чьим-то грязным пальцем место. Там значилось: — "ї 16. Временно командующему 4-м эскадроном штабс-ротмистру Волынцеву сдать эскадрон прибывшему по окончании курса Офицерской Кавалерийской школы к полку штабс-ротмистру Ранцеву, коему принять эскадрон на законном основании. О сдаче и приеме мне донести. Справка…" — и стояли статьи и пункты соответствующих приказов по военному ведомству.