Габриэль Маркес - Сто лет одиночества

• Название: Сто лет одиночества
• Автор: Габриэль Маркес
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-007490-5, 5-8195-0095-4

Люди живут и носят одни и те же имена – и разные, почти карнавальные, маски. Кто отличит героя от предателя, а шлюху – от святой? Различия в затерянном мире городка Макондо очень условны. Ибо там давно уже «порвалась дней связующая нить». И никому ее несоединить. Ни смертным. Ни судьбе. Ни Богу…

---

Пьетро Креспи возвратился в Макондо, чтобы починить пианолу. Ребека и Амаранта помогали ему приводить в порядок струны и вместе с ним потешались над исковерканной мелодией вальсов. Итальянец был так приветлив и держался с таким достоинством, что на этот раз Урсула отказалась от надзора. Перед его отъездом устроили прощальный бал под музыку отремонтированной пианолы, и Пьетро Креспи в паре с Ребекой продемонстрировал высокое искусство современного танца. Аркадио и Амаранта не уступали им в изяществе и ловкости. Но показательное исполнение танцев пришлось прервать, так как Пилар Тернера, стоявшая в дверях вместе с другими любопытными, вцепилась в волосы женщине, которая осмелилась заметить, что у молодого Аркадио женский зад. Была уже полночь. Пьетро Креспи произнес чувствительную прощальную речь и обещал скоро возвратиться. Ребека проводила его до порога, а когда двери были заперты и лампы погашены, отправилась в свою комнату и залилась горючими слезами. Этот безутешный плач длился несколько дней, и никто не знал его причины, даже Амаранта. Скрытность Ребеки не удивила домашних. Общительная и приветливая на вид, Ребека на самом деле обладала замкнутым характером и непроницаемым сердцем. Хотя она уже стала красивой, крепкой и длинноногой девушкой, но по-прежнему любила сидеть в качалке, с которой пришла в дом Буэндиа, у этой уже не раз чиненной качалки не хватало подлокотников. Никто не подозревал, что Ребека даже и в этом возрасте сохраняла свою привычку сосать палец. Потому-то она при всяком удобном случае закрывалась в купальне и приучила себя спать лицом к стене. Теперь иной раз дождливым вечером, вышивая в обществе подруг в галерее с бегониями, она вдруг теряла нить разговора, и горькая слеза тоски увлажняла ее небо при виде мокрых дорожек сада и холмиков из грязи, возведенных червями. Дело в том, что с тех пор, как она начала плакать, дурные склонности, излеченные в свое время при помощи апельсинового сока и ревеня, вновь пробудились в ней с непреодолимой силой. Ребека снова стала есть землю. В первый раз она сделала это скорее из любопытства, уверенная, что неприятный вкус будет лучшим лекарством против соблазна. И действительно, она тут же все выплюнула. Но, побежденная растущей тоской, продолжала свои попытки, и

минералам. Она насыпала в карманы земли и тайком, по щепоткам, с неясным чувством счастья и страдания съедала ее всю, пока обучала подруг самым трудным стежкам и беседовала с ними о разных мужчинах, не заслуживавших того, чтобы ради них ели землю и известку. Эти щепотки земли, казалось, делали более реальным, приближали к ней единственного мужчину, достойного такого унизительного жертвоприношения, словно бы в их минеральном привкусе, оставлявшем сильный жар во рту и успокоительный осадок в сердце, Ребеке передавались через почву, по которой он ступал своими изящными лаковыми сапожками на другом конце света, тяжесть и тепло его крови. Однажды вечером Ампаро Москоте попросила разрешения осмотреть новый дом. Амаранта и Ребека, смущенные неожиданным визитом, встретили старшую дочь коррехидора холодно и церемонно. Они показали ей перестроенный дом, включили для нее пианолу, угостили лимонадом и печеньем. Ампаро преподала девушкам такой урок достоинства, личного обаяния, хороших манер, что произвела впечатление на Урсулу, хотя последняя зашла в комнату всего на несколько минут. Через два часа, когда разговор уже начал иссякать, Ампаро воспользовалась тем, что Амаранта на мгновение отвлеклась, и передала Ребеке письмо. Та успела заметить на конверте имя уважаемой доньи Ребеки Буэндиа, написанное теми же аккуратными буквами и теми же зелеными чернилами, с тем же красивым расположением слов, что и руководство к пианоле, сложила письмо кончиками пальцев и спрятала его за корсаж, глядя на Ампаро Москоте взором, в котором светились благодарность без конца и края и молчаливое обещание сообщничества до самой смерти.

Внезапно возникшая дружба между Ампаро Москоте и Ребекой Буэндиа заронила надежду в душу Аурелиано. Его не переставало мучить воспоминание о маленькой Ремедиос, но случая увидеть ее все не выпадало. Прогуливаясь по городу со своими ближайшими друзьями: Магнифико Висбалем и Геринельдо Маркесом – сыновьями основателей Макондо, носивших те же имена, – он искал ее алчущим взором в швейной мастерской, но находил только старших сестер. Появление Ампаро Москоте в доме было как знамение. «Она должна прийти с ней, – шептал себе Аурелиано. – Должна». Он столько раз и с такой убежденностью повторял эти слова, что однажды вечером, трудясь в мастерской над золотой рыбкой, вдруг почувствовал уверенность, что Ремедиос ответила на его призыв. И действительно, немного погодя он услышал детский голосок, поднял глаза, и сердце его замерло от испуга, когда он увидел в дверях девочку в платье из розового органди и белых туфельках.

– Туда нельзя, Ремедиос, – крикнула Ампаро Москоте из галереи. – Там работают.

Но Аурелиано не дал девочке осознать значение этих слов. Он поднял в воздух золотую рыбку, подвешенную за губу на цепочке, и сказал:

– Входи.

Ремедиос вошла и что-то спросила о рыбке, но Аурелиано, охваченный внезапным приступом удушья, не смог ответить на ее вопросы. Ему хотелось быть всегда возле этой лилейной кожи, около этих изумрудных глаз, вблизи этого голоса, который к каждому вопросу добавлял слово «сеньор» с таким уважением, будто обращался к родному отцу. В углу за столом сидел Мелькиадес, выводя какие-то недоступные прочтению каракули. Аурелиано его возненавидел. Он только и успел, что предложить Ремедиос взять рыбку на память, девочка испугалась и поспешила уйти из мастерской. В этот вечер Аурелиано навсегда утратил скрытое терпение, с которым до сих пор ждал встречи с нею. Он забросил работу. Много раз делал он отчаянные усилия сосредоточиться и снова вызвать Ремедиос, но та не повиновалась. Он искал ее в мастерской сестер, за опущенными занавесками окон ее дома, в конторе ее отца, но встречал только в своем сердце, и образ этот скрашивал его страшное одиночество. Аурелиано проводил целые часы в гостиной, слушая вместе с Ребекой вальсы пианолы. Она слушала их, потому что под эту музыку Пьетро Креспи учил ее танцевать. Аурелиано – по той простой причине, что все, даже музыка, напоминало ему о Ремедиос.

Дом наполнился любовью. Аурелиано изливал ее в стихах, не имевших ни начала, ни конца. Он писал их на жестком пергаменте, подаренном ему Мелькиадесом, на стенах купальни, на коже собственных рук, и во всех этих стихах присутствовала преображенная Ремедиос: Ремедиос в сонном воздухе полудня, Ремедиос в тихом дыхании роз, Ремедиос в утреннем запахе теплого хлеба – Ремедиос всегда и повсюду. Ребека поджидала свою любовь каждый день в четыре часа, сидя с вышиванием возле окна. Ей было прекрасно известно, что мул, который возит почту, приходит в Макондо только два раза в месяц, но тем не менее она ждала его все время, убежденная, что по ошибке он может прибыть в любой день. Случилось как раз наоборот: однажды мул в положенный день не явился. Обезумев от горя, Ребека поднялась среди ночи и торопливо, с жадностью самоубийцы стала поглощать землю в саду, горсть за горстью, плача от горя и ярости, раня десны осколками раковин улиток. Ее рвало до самого вечера. Она впала в состояние какой-то лихорадочной прострации, потеряла сознание, и в бреду сердце ее бесстыдно раскрыло свою тайну. Возмущенная Урсула взломала замок сундука и нашла на дне шестнадцать надушенных писем, перевязанных розовой лентой, останки листьев и лепестков, хранимые между страницами старых книг, и засушенных бабочек, при первом же прикосновении обратившихся к пыль.

Только Аурелиано способен был понять всю глубину отчаяния Ребеки. В тот вечер, когда Урсула пыталась извлечь ее из пучины бреда, он отправился с Магнифико Висбалем и Геринельдо Маркесом в заведение Катарино. К нему теперь была пристроена галерея, разгороженная досками на клетушки, где жили одинокие женщины, от которых пахло умершими цветами. Ансамбль из аккордеониста и барабанщиков исполнял песни Франсиско Человека, уже несколько лет не появлявшегося в Макондо. Трое друзей заказали себе тростникового вина. Магнифико и Геринельдо, ровесники Аурелиано, но более, чем он, искушенные в житейских делах, неторопливо пили с женщинами, которые сидели у них на коленях. Одна из женщин, увядшая, золотозубая, попыталась приласкать Аурелиано. Но тот ее оттолкнул. Он обнаружил, что чем больше пьет, тем чаще вспоминает о Ремедиос, но выносить муку воспоминаний становится легче. Потом Аурелиано вдруг поплыл, в какое мгновение это началось, он и сам не заметил. Только вскоре обнаружил, что его друзья и женщины плывут в тускло светящемся мареве – бесформенные, невесомые фигуры – и произносят слова, которые слетают не с их губ, и делают таинственные знаки, не совпадающие с их жестами. Катарино положила ему на плечо руку и сказала: «Скоро одиннадцать». Аурелиано обернулся, увидел огромное расплывшееся пятно лица, искусственный цветок за ухом, а затем потерял память, как во время эпидемии забывчивости, и обрел ее вновь лишь на другое утро и в комнате, совершенно ему незнакомой, – перед ним стояла Пилар Тернера, в одной рубашке, босая, растрепанная, она освещала его лампой и не верила своим глазам: