Валерий Шамбаров - Государство и революции

• Название: Государство и революции
• Автор: Валерий Шамбаров
• Жанр: История

Книга Валерия Шамбарова "Государство и революции" является логическим продолжением его работы «Белогвардейщина». В ней прослеживается история антисоветской борьбы от победы коммунистического режима до его падения, рассматриваются особенности внутреннего и внешнего положения нашей страны в разные периоды ее жизни. На основе богатого фактического материала в книге по новому, порой под неожиданным углом, освещаются некоторые важные страницы истории XX столетия и предлагается обобщенная модель, позволяющая объяснить закономерности становления социалистической системы и ее эволюции. Анализируя соотношение государственных и революционных, национальных и идеологических, духовных и политических ценностей, автор исследует в этом ключе как события советских лет, так и катастрофы 1990-х, выстраивая их в единую взаимосвязанную картину, и приходит к выводу о начинающихся в настоящее время процессах возрождения Российской державы.

---

Ельцин же в больших масштабах, мне кажется, внутренне комплексовал, чувствовал себя неуютно. Они были для него лишними, чрезмерными. Поэтому расстаться с союзными республиками смог без особого сожаления: "баба с возу — кобыле легче". И глубины разделения, которое вызовет такой шаг, он, может, и не предполагал. Ведь и лидеры Украины или Казахстана были в его представлении такими же "руководителями областей". Так какой же тут распад? В прежние-то времена первые секретари соседних регионов жили между собой в хороших контактах, если нужно — встречались, о взаимопомощи договаривались, о каких-то взаимных поставках, а границы между их «вотчинами» никакого особого разделения не предполагали.

Возможно, те же психологические особенности Ельцина играли роль и в вопросе с областными самоуправлениями внутри России, всякими "разграничениями полномочий". Думается, здесь сказывались не только американские образцы демократизации с самоуправлением штатов. И не только высказанная Солженицыным мысль о том, что Ельцин таким образом поощрял верных ему региональных лидеров, создавая себе опору в лице губернаторов. Не исключено, что он и тут сознательно или подсознательно сбрасывал с плеч «лишнее» — чем больше отдать на откуп другим, тем лучше. Областные рамки мышления сказывались, по-видимому, и в других случаях. Так, Коржаков очень подробно описывает историю постройки «президентского» жилого дома — сколько внимания уделял этому Ельцин, как вникал во все мелочи, сколько интриг и баталий разворачивалось вокруг распределения квартир. И перед нами предстает как бы и не глава государства, а типичный секретарь обкома, для которого как раз вопросы такого уровня оказываются близкими, знакомыми и понятными.

Похоже, он и лидеров мировых держав, вроде "друга Билла", достигнув их ранга, подсознательно воспринимал в пределах привычных для него стереотипов. Как, будучи первым секретарем в Свердловске, воспринимал бы первых секретарей Якутии или Могилевщины — конечно, у каждого из них свое на уме, у каждого свои интересы превыше всего, но в целом-то — "свои ребята", одного поля ягода. И если Наина Иосифовна, ничтоже сумняшеся, перед встречей с Клинтоном наливала ему лишнюю стопку, то ведь и это было вполне в рамках обкомовских представлений и приличий. Когда один первый секретарь перед встречей с другим первым секретарем хватил лишку, то что же в этом особенного и зазорного? Неужели тот не поймет по-товарищески?

Теми же комплексами и психологическом дискомфортом можно объяснить неуверенность Ельцина во внутренней политике, его шатания туда-сюда, частую смену помощников и советников, чередующиеся периоды полной зависимости от их мнений с опалами и отставками. Потому что ощущая себя общенациональным лидером — сперва обоснованно, потом — на основе самовнушения, он все же искренне хотел "как лучше". Но как сделать это «лучше», и сам не знал. Давал себя убедить кому-то из приближенных, увлекался сам их идеями, шел на поводу — пока не убеждался или другие приближенные не переубеждали, что не лучше получается, а хуже. И следовала новая "смена караула", новые шатания и дерганья.

То, что такие советники, да и вообще руководящие кадры, выдвинувшиеся при Ельцине к управлению страной, оказывались в большинстве своем далеко не кристальными, тоже имело под собой вполне закономерную основу. Ведь в условиях начала 90-х превращение советского государства в российское пошло в меньшей степени революционным, и в большей — эволюционным путем. И естественное преимущество получали те, кто еще в прошлой системе успел занять некий предварительный «трамплин». То есть, выходцы из прежней партийно-государственной номенклатуры, ее вторых и третьих эшелонов, сумевшие «перестроиться», приспособиться к новым веяниям, но и переносившие на новую, благодатную почву рыночных отношений корни прежней, еще советской коррупции, связей, знакомств, родственных кланов.

Однако и для этого явления объективная оценка выглядит далеко не однозначной, стоит лишь рассмотреть вопрос, были ли у него реальные альтернативы? Были, но они, к сожалению, выглядят еще более неутешительными. Потому что главной причиной, по которой получали преимущество к выдвижению представители прежней номенклатуры, стало неполное разрушение самого прежнего государства. А выдвижение каких-то других лидеров, менее связанных с прошлой системой, стало бы возможным только при дальнейшей радикализации революционных процессов — и соответственно, их деструктивных последствий. Что тоже было вполне реально.

Скажем, одна из брошюр НТС, выпущенная в 1990 г., писала: "Тех, кто боится распада страны, мы должны спрашивать: что рушится? Рушится коммунистический строй, советское государство, рушится то, что вообще не должно было быть. Радоваться, а не горевать надо по этому поводу и, засучив рукава, приступать к строительству нашего, российского государства, которого у нас не было с 1917 года".

На эмоциональном подъеме борьбы — причем характерном в тот период не только для НТС, но и для других организаций и стихийной оппозиции, зачастую терялась здравая мысль, что вряд ли кому придет в голову взрывать автомобиль для строительства из его обломков новой машины — а ведь государственный механизм, пожалуй, посложнее будет. Забывались порой прописные истины, что государство, кроме правящего аппарата, включает в себя системы правоохранительных органов, обороны, здравоохранения, образования, социального обеспечения, экономические инфраструктуры — какими бы плохими и несовершенными они ни были, но жизненно необходимые для существования каждого отдельного человека…

Забывалось и то, что полное разрушение старого приводит не только к "расчистке стройплощадки" для нового, но и к хаосу. А в любом хаосе куда больше шансов выдвинуться к власти получают отнюдь не идейные и честные «строители», а те, кто понаглее и позубастее. И к чему приводят подобные тенденции, доведенные до своего логического завершения, можно увидеть на примере Чечни. Тоже ведь большинство населения поверило — вот разрушим все старое, этот самый русский — тире — советский порядок, и возьмемся, "засучив рукава", строить свое, новое… Но даже там, где не доходило до такой крайности, приход к власти "идейных оппозиционеров" оказывался намного более губительным, чем власть «номенклатурщиков». Потому что эти оппозиционеры в делах государственного и хозяйственного руководства оказывались совершенно некомпетентными. А слепое следование собственным программам и лозунгам на практике давало результаты, противоположные ожидаемым. Так случилось и в Грузии, и в Азербайджане, где совершенно разные по складу и характерам Гамсахурдиа и Эльчибеи очень быстро вогнали республики в политический и экономический тупик, привели их к кризисам, полному развалу хозяйства и гражданской войне. И в итоге искренне поддерживавшие их народы сами же предпочли их свергнуть и вернуть к власти прежних лидеров — тех же, что правили при социализме. И в Польше Валенса в роли государственного руководителя проявил себя не лучшим образом — и его тоже «попросили». Да и Москва в свое время предпочла «прагматика» Лужкова «политику» Попову — и не пожалела об этом.

Причем вопрос соотношения «революционности» и «прагматизма», политических перемен и реальности, в российском случае цеплялся за другую важную проблему. В те самые рассуждения и убеждения о "строительстве российского государства, которого у нас не было с 1917 года". Да ведь в том-то и дело, что уже было. То же самое советское государство было уже и российским — по крайней мере, в период, предшествовавший падению коммунизма. В последние десятилетия своего существования Советский Союз оставался "империей зла" разве что в штампах западной пропаганды. Сама-то страна была далеко не та, что в 20-х или 30-х. Все же в какой-то мере происходило и "внутреннее перерождение коммунизма", которого так ждала еще первая русская эмиграция, и «конвергенция», на которую возникали надежды после войны. Только не сразу, а постепенно, от поколения к поколению. Что тоже вполне закономерно и хорошо вписывается в упоминавшуюся ранее теорию Л. Н. Гумилева об "антисистемах".

Стоит здесь вернуться к ней еще раз и напомнить, что согласно данной теории, победившая антисистема бывает вынуждена сближаться с обычной, нормальной системой, иначе она должна самоуничтожаться. А это и началось при Сталине — и его преемникам пришлось пойти на реформы и смягчения, чтобы прекратить такое самоуничтожение. Но при Сталине начался уже и другой процесс — восстановление преемственности исторической традиции, возвращение СССР к облику Российской державы. Сперва частичное и в значительной мере декоративное. Но потом постепенно наполнявшееся и новым внутренним содержанием. Менталитет людей, их нравы, традиции, взаимоотношения, создаваемые культурные и материальные ценности все в большей степени носили не коммунистический, а общенародный характер. А коммунистическая идеология, если разобраться, сохранялась лишь в виде паразитирующей оболочки, окрашивающей все это в свои цвета и силящейся удержать внутри себя. Оболочки, которая на одних направлениях национального развития становилась тормозом, другие подавляла, третьи деформировала.