Михаил Пришвин - Дневники 1914-1917

• Название: Дневники 1914-1917
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: Росток
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-94668-047-9

Дневники М.М.Пришвина (1918–1919) зеркало его собственной жизни и народной судьбы в тягчайшие для России годы: тюрьма, голод, попытка жить крестьянским трудом, быт двух столиц, гражданская война, массовые расстрелы, уничтожение культуры — и в то же время метания духа, любовь, творчество, постижение вечного.

В ходе подготовки «Дневников» М.М.Пришвина ко второму изданию были сверены и частично прочитаны места текста, не разобранные или пропущенные в первом издании.

---

190

Назначение Штюрмера Распутиным… — в настоящее время эта точка зрения некоторыми историками оспаривается.

191

… только что прочитанную… драму Синга. — Имеется в виду пьеса ирландского драматурга Джона Миллингтона Синга «В сумраке долины» (1903).

192

Экклезиаст с его изжогой бытия: «суета сует!» — Имеется в виду библейская книга Екклесиаста или Проповедника, пронизанная настроениями пессимизма и разочарования в ценности бытия. Рефрен 12-ти глав книги: «Суета сует, — все суета <…> и томление духа». Еккл. 1-12.

193

Сугробы и субои… — субой, субойный (тул.) — снежный сугроб.

194

…с мелом Бога владеет. — Фонетическая игра слов: «с мелом — смелым».

195

…товар его не подлежал секвестру… — запрещению или ограничению, налагаемому государственной властью на использование.

196

…продает свое первенство за чечевичную похлебку. — Быт. 25, 31–34.

197

Фацелия. Ехали мы с агрономом Зубрилиным. — Запись является первоначальным вариантом поэмы «Фацелия» (Лесная капель. // Собр. соч. 1982–1986. Т. 5. С. 6–8), в которой трансформация образа утраченного счастья осмысляется через развитие символики цвета. В силу смещения от лилового к синему (синее поле — синие птицы) символ цвета получает общекультурное наполнение. Завершающая поэму «Фацелия» строка из А. С. Пушкина подтверждают значимость литературного контекста.

198

Тушинскому вору наш город низко поклонился… — речь идет о Лжедмитрии П, который выдавал себя за русского царя Дмитрия Ивановича, якобы выжившего в Угличе и спасшегося (Смутное время). В 1607–1608 г г. под Волховом (Орловская губ.) Лжедмитрии разбил войска Василия Шуйского и направился к Москве — некоторые города сдавались ему почти без боя — и разбил лагерь в Тушине.

199

…Семик — на Русальной… — распространенный в средне — и южнорусских областях и на Украине праздник отмечался в четверг на 7-ой неделе после Пасхи, отчего неделя получила название русальной или зеленой — один из древнеславянских языческих праздников, сохранивший в христианской культуре не религиозный, а игровой характер: хороводы, игры, гадания, плетение венков.

200

Никола Сидящий. — Ср.: очерк «Никола Сидящий» (1923) в цикле «От земли и городов». // Цвет и крест. С. 528–532.

201

…Плохой был полеток… — (устар.) заработок за все лето.

202

В потребилке — (простореч.) — Магазин потребительского общества, кооперативная лавка.

203

…Не хочу поступать в члены общества из-за сахара… — см.: Сахар. // Цвет и крест. С. 494–497.

204

…одна Коробочка завела себе рабочих-австрийцев… — аллюзия на поэму Н. В. Гоголя «Мертвые души».

205

Мы теперь будто в Америке — время совсем другое, быстрое. — Хронотоп этого времени отражает эпоху общественного, политического и культурного слома, когда старое, укорененное в жизни и новое, современное, странно и сложно взаимодействуют. Тогда внутри пространства («в это время до того ясно, что Россия — в пространстве») сосуществуют два разнонаправленных вектора времени: во-первых, сжатое, быстрое «американское» линейное время («страх… как бы не отстать»), которому соответствует огромное пространство, где идет война, совершается история, где смерть рядом с жизнью, где все — герои; во-вторых, обратное (возвратное) концентрическое время, незаметное для самого движущегося, которому соответствует от века знакомый путь к дому, где живут «негодяи», где женщины с плачем провожают мужчин на войну, где сеют и убирают урожай («горизонт сливается — небо, на небе навозная дорога и овраги, кажется, лошади бегут назад»). А художник живет одновременно в обеих системах координат — не только потому, что ездит на фронт корреспондентом и пашет землю (писатель-пахарь), но и потому что пишет свою летопись («я жил перед чем-то: дневник»).

206

…Амвросий. — Конец записи следующий: «Они бывают, конечно, разные, кому какие нужны». См.: Иоанн (Маслов), игумен. Иеросхимонах Амвросий Оптинский (Гренков) и его эпистолярное наследие. Курсовое кандидатское сочинение по кафедре патрологии МДА. Приложение: Избранные изречения Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия, извлеченные из разных источников и расположенные в алфавитном порядке. МДА, Загорск, 1968–1969. С. 159.

У старца Амвросия в Оптиной пустыни бывала Мария Ивановна Пришвина. Домашние разговоры о старце Пришвин помнил с детства.

207

…(лешат) в поле… — здесь: разбивают на полосы, размечают.

208

… в необходимости общей «повинности», в гладиаторстве… — в процессе работы в архиве были обнаружены еще несколько записей, относящихся к 1916 году:

14 Июля. В начале войны каждый старался подыскать смысл и оправдание своих чувств, теперь никто из «чающих» не ищет смысла, а только ждет, как бы поскорее все кончилось.

Все стало похоже на огромную молотилку, в которую бросают безропотный народ. И смысл этой молотьбы известен только неизвестному нам Хозяину.

Нужно вечно хлопотать, а чтобы схлопотать, нужно очень хорошо знать местные условия. Хорошо сказать: «Возьмите австрийца!» Да его так просто не возьмешь: нужно похлопотать. «Выхлопотали?» — вот как спросит понимающий человек. Зная свой край, я не только выхлопочу австрийца, а достану всякую штуку. Есть люди в хозяйстве, которых никем нельзя заменить.

Словом, я подхожу к делу, к своему проекту, который я развивал сейчас только на дворе своего хутора при большом одобрении слушателей.

Я предлагаю реквизировать на время войны мой хутор со всеми его запасами, сделать моих рабочих и меня самого военнообязанными и подчинить нас военному праву. Я и мои рабочие в том возрасте, в котором не посылают на позиции и заставляют обслуживать тыловые учреждения.

А разве имение, поставляющее зерно для общества и армии не может быть тыловым учреждением? Выгода государству будет огромная: я заинтересован получить имение в будущем опять в личную собственность, буду его охранять, как охраняю теперь, это раз, а во-вторых, качество моего труд здесь, конечно, будет другое.

Недалеко, может быть, то время, когда будет объявлена всеобщая мобилизация.

Старое и вечно новое: завеса бытия закрытая, вечное рабство, невозможность. По старой липовой аллее иду, шумя листьями засохшими, золотыми пахучими, иду, шатаясь от тоски, бреду к старому лентяю в гости от нечего делать, а мама будто видит меня сверху, и говорит там: вот он пошел, дурак, пошел и пошел… Ей все известно: необходимо я должен туда идти, и ей известно, куда я завтра пойду: мне свобода, а ей необходимость; там нет удивления ничему и ничего нет для них в свете нового…

Пришел из леса старичок, Николай Акимыч Лошинский, приказчик, рассказывал, как он живет: в землянке живет, а печку ему прислать забыли, так и живет в землянке без печи, рассказывал, что мышь одолела, в этом году мыши очень много, сундук его весь изгрызли, а тут еще вода, откуда-то взялась вода, каждый вечер отливает. — Не остаться бы там, — сказал Акимыч, — а и так сказать, пора уж, 75 лет! Ну-те, а как о замирении не слышно? — Нет, — отвечаем, — не слышно. — А говорят, будто англичанка с туркой мир заключили. — Пустяки! — Так и я думаю: пустяки-с. Намедни покупает мужик дрова, прошу его: отвези кучку мою в город. — Ну что ж, — говорит, — отвезу, у меня там жена штаны шьет на армию. — Я спросил, какие штаны. — Стеганые! Так я и понял: ежели стеганые, то мир долгий, зимовать будут.

— В тот момент, когда я ругаюсь с мужиками, я чувствую себя почти хорошо: я ругаюсь за правду, и это меня тешит и разжигает дальше ругаться, Только потом, когда очнешься, почувствуешь, будто провалился куда-то и даже <начинаешь> видеть то место, где ругался. Понемногу это заживет, как рана какая, и снова начинаешь ткать совю паутину о народе, о мужике (Алекс. Мих. Ростовцев).

Лавочник Федот Денисов закрыл лавочку и поступил на место: рождь ссыпать в кредитном товариществе, этим он хотел избежать воинской повинности. Но только что поступил, ему повестка пришла явиться к воинскому начальнику. И так многих берут. Когда представить себе, что на войне сказали бы так, что кто хочет, идет домой, а не хочет, воюет, то много бы осталось?

Факт громадного, хотя бы только одного этнографического значения: внедрение в нашу русскую жизнь многих сотен тысяч иностранных работников. Из них громадное большинство людей, которые дают полный отчет своему тяжелому невольному опыту, не по книгам, через ученые очки, а крестным путем, в распятии своей плоти узнает теперь Европа Россию: прежде зерцалом в гадании, теперь лицом к лицу.