Евгений Воробьев - Незабудка

• Название: Незабудка
• Автор: Евгений Воробьев
• Издательство: Известия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

---

Саввишна ушла, а Капа неторопливо доела пирожок, допила чай — до самого вечера она в буфет уже не наведается— и размышляла: может быть, нигде так отчетливо не проступает материальное неравенство, как здесь, в буфете библиотеки, читатели которой равноправны только в одном — в праве на знания.

Перекормленная девица — на руке кольцо с бриллиантом, от нее исходит терпкий запах арабских духов — взяла к чаю два пирожных, бутерброд с кетой и плитку шоколада «Золотой ярлык». Две подружки, болтушки-хохотушки долго примерялись, что купить: по бутерброду с полтавской колбасой и пирожное «эклер» на двоих или каждой по миндальному коржику и по конфете «Лакомка». А рядом студент, — будущий студент? — у которого нет денег на бутерброды. Он налил из чайника кипяток и пьет, закусывая булкой.

Если заниматься день напролет, сам бог велит заглянуть в буфет три раза. Но у Капы на трехразовое питание не всегда хватало; если дома забывали дать деньги, она не просила.

Не только усердные занятия перед экзаменами заставляли Капу приходить в читальный зал спозаранку, а уходить самой последней.

С некоторых пор Капе стало в жизни неуютно. Она охотно захлопывала за собой дверь дома, почти бегом бежала на станцию — билет сезонный — и уезжала в Ленинград такой ранней электричкой, что вполне могла сойти за фабричную девчонку, работающую в первую смену.

А после занятий в библиотеке она находила поводы задержаться в городе, чтобы приехать поздно-поздно вечером. Изредка помогал кинотеатр — если удавалось выкроить на билет, а фильм крутили двухсерийный.

Мать вскоре после смерти отца заново устроила свою личную жизнь и убрала из спальни отцовскую фотографию.

Если бы тот, кто все чаще появлялся в их двух комнатах и оставался все дольше, был человеком достойным, Капе легче было бы примириться с ним. А своим выбором мать оскорбила память отца. Капа ловила себя на том, что все время сравнивает его с отцом; сравнение было не в пользу сожителя матери, и неприязнь к нему росла. Он и матюгнется — не покраснеет. Теперь в доме не услышишь «спасибо», «пожалуйста», «извините».

Мать чувствовала отчуждение дочери. Не хватило у нее духу вовремя рассказать Капе все, что следовало, еще до того, как решилась на этот шаг. Пусть мать хоть бы сделала вид, что прислушивается к мнению дочери! Но бывает, что нежные слова, не сказанные вовремя, становятся жестокими — и тогда лучше их не произносить вовсе.

Теперь Капа жила дома втихомолку, громко не смеялась. Недавно мать сказала своему сожителю о дочери:

— Это у нее характер такой: нашла — молчит, потеряла — тоже молчит...

Тот, кого язык не поворачивался называть отчимом, работал в их поселке техником телефонного узла. Изредка он получал мзду за установку, в нарушение очереди, квартирного телефона. Капа знала об этом по выпивкам, да от нее и не находили нужным ничего скрывать. Мать тоже приохотилась к рюмке.

Теперь Капе выдавалась на неделю почти узаконенная пятирублевая бумажка. Ей казалось, пятерка не из тех денег, какие мать принесла в получку, а из тех, какими оплачен телефонный калым.

Накрывая на стол, Капа спросила недавно:

— Разве обязательно каждый раз пить водку?

— А сейчас только сова не выпивает, — засмеялся он раскатисто. — Днем сова спит, а ночью магазины закрыты.

Лицо у него добродушное, он любит пошутить и всегда первый смеется своим шуткам, но это показное добродушие мелочного и злопамятного человека.

Он сбивал черным ногтем пепел от папирос в цветочные горшки. Капа просила этого не делать, ходила за ним с пепельницей.

— Это же зола! Цветы удобрения любят, — он опять громко смеялся.

Дом пропитался каким-то новым запахом; даже половицы провоняли табаком и еще чем-то нечистым.

Недавно он чинил антенну телевизора и сбил с шеста скворечню, которую когда-то отец прикрепил к антенне. Правда, была ранняя весна, скворечник пустовал. Ну а если прошлогодние квартиранты прилетят?.. Отец никогда не выбросил бы скворечник и, если он мешал, укрепил бы его на соседней березе. Был случай, Капа ходила тогда в пятый класс и получала выписанную отцом «Пионерскую правду», синички свили гнездо в ящике для писем и газет и вывели там птенцов. Отец не разрешил трогать гнездо, сколотил из фанеры другой почтовый ящик и повесил на заборе, в стороне от калитки. Почтальонша тоже приносила синичкам крошки хлеба...

Когда отец заболел, мать поступила кассиршей в сберкассу напротив универмага. Очень ответственная работа! Не то что в аптеке, в булочной или магазине канцелярских принадлежностей. Там у кассы околачивается копеечная мелюзга, под руками кассирши весь день бренчит поток мелочи, заполняющей доверху соты деревянного ящика.

Раньше Капа этого не замечала — мать стала завидовать счастливчикам, которые предъявляют облигации с выигрышами. Дома шли бесконечные разговоры на эту тему. Матери казалось — все играют в беспроигрышную лотерею, все, все — удачники, кроме нее. Мать забывала, что к ней приходят только те, кому повезло.

Раздраженная чужими выигрышами, мать стала покупать перед тиражами облигации трехпроцентного займа, переплачивала на курсе, который перед тиражом повышается, ничего не выигрывала и еще больше злобилась.

А летом мать срывала раздражение на дачниках, была с ними менее вежлива, чем с постоянными вкладчиками. Приехали, развели тут очереди за молоком, за хлебом, за картошкой. И на почте устроили толкучку, и в сберкассе.

— Ты же ездишь в Ленинград за покупками, заходишь, когда тебе нужно, в Пассаж, в Гостиный Двор, — вразумляла ее Капа. — А если там начнут ругать нас, приезжих?

Капа мечтала поступить в такой институт, где есть общежитие, оно предоставляется только иногородним. Впервые Капа могла оказаться в выигрыше оттого, что живет не в Ленинграде, а в области!

Дежурная по читальному залу Юлия Ивановна давно обратила внимание на молоденькую читательницу из Тосно. Та бессменно носила ситцевое пестрое платье, а однообразие своей одежды возмещала тем, что меняла прическу. То причесывалась на прямой пробор, вплетая сзади косички одна в другую. Волосы то были зачесаны со лба и затылка кверху в тугой пучок, открывая нежные линии шеи, висков, ушей, то были собраны в пышный конский хвост, то прямо падали на плечи.

Юлия Ивановна с удовольствием поглядывала на аккуратную скромницу и вспоминала, как сама в молодости тщательно причесывалась каждое блокадное утро — она называла это моральной гимнастикой.

Кто же эта серьезная, но выглядевшая слегка растерянной девушка? Юлия Ивановна заглянула в читательскую карточку — Капитолина Павловна Копылова, год рождения 1954-й.

А может, повышенное внимание Юлии Ивановны к этой Копыловой объяснилось другим? Та слегка и симпатично картавила, совсем как Тришка, дочь Юлии Ивановны. И такие же у Копыловой темно-русые с рыжеватинкой волосы, так же горделиво держит голову, такие же темные брови и ресницы при серо-голубых глазах.

Капа с первых дней тоже почувствовала симпатию к дежурной по залу, седой, большеглазой, по-мужски подстриженной. У нее всегда дружелюбный взгляд, как бы ни была занята.

Капа несколько раз заговаривала с Юлией Ивановной, но всегда урывками, когда подходила очередь получить или сдать книги. В ее вопросах слышалась не дежурная вежливость, а живой интерес к работе библиотеки, и Юлии Ивановне захотелось показать вчерашней школьнице Публичную библиотеку, в которой проработала свыше тридцати лет. Здесь, в филиале на Фонтанке, Юлия Ивановна временно: заменяет сотрудницу, ушедшую в отпуск. Она заготовила для Копыловой К. П. пропуск в главное здание Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина и попросила Саввишну, которая собиралась туда за зарплатой, показать Капе все самое интересное.

Перед тем как войти в парадный подъезд, Капа постояла у стены, вчитываясь в бронзовую доску:

«Здание построено в конце XVIII века. Состоит под государственной охраной, как памятник архитектуры».

Объяснения Саввишны представляли смесь сведений, каких она наслышалась за много лет у экскурсоводов.

С благоговением взирала Капа на древнейший памятник русской письменности — Остромирово евангелие, начертанное безвестным писцом в 1056—1057 годах. Летопись 1377 года, лежащая рядом с евангелием, не показалась Капе такой уж древней. Но тут же она посмеялась над собой: «Ну и дуреха! Не древняя летопись... Еще не кончилось татарское иго!» Капа и не предполагала, что все так интересно. Указы Петра Великого, письма Екатерины Второй, ноты Глинки, стихотворения Пушкина, Лермонтова, черновики Гоголя...

Саввишна вела Капу длинными коридорами, где стен не видно за стеллажами и оттого коридоры еще более узки. Проходили мимо бесконечных шкафов, стоявших застекленными шеренгами, побывали во всех закоулках библиотеки.