Алиса Ферней - Речи любовные

• Название: Речи любовные
• Автор: Алиса Ферней
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-017287-7

История мужчины и женщины, магией слов разыгрывающих прелесть адюльтера и опасное счастье тайны!

Сила и магия любовных речей…

Здесь есть все — история, сюжет, драматургия. Все, что превращается в удивительно чувственный роман, о котором критики писали: "Такой роман не под силу создать мужчине, ибо мужчина по-иному воспринимает женщину — руками и глазами. А женщина ощущает мужчину как бы «нутром», всеми своими чувствами".

---

— Вы ослепительны, — едва сев напротив нее, проговорил он. — Да, это так! — повторил он, видя, как она скривилась, выражая сомнение.

Она засмеялась от удовольствия. Как тут было не поверить в то, что он говорит, ведь она сделала все, чтобы быть красивой, чтобы нравиться?

— Люблю, когда вы смеетесь, потому что вы себя не видите в эти минуты.

— Как это не вижу?

— Да так, порой вы следите за своей мимикой, жестами. Уж мне ли не знать, не первый день знакомы. Я знаю вас лучше всех в мире!

— Согласна. Я никогда не понимала, как это происходит, но это так.

Меж ними мгновенно устанавливались сообщнические отношения. Они не иссякали, несмотря на мучительное начало, раздельные жизни и время. Быть вместе было подлинным удовольствием. Два или три раза в год он доставлял ей его, а поскольку и сам его разделял, она не понимала, почему бы им не встречаться чаше.

— Как вы обходитесь без меня?

— Думаю о вас, у вас все хорошо, я радуюсь, с меня этого довольно.

Она качала головой.

— Я много думал о вас, — нередко говорил он.

Им было весело, как и годами раньше, на террасе такого же кафе в студенческом квартале. Иные минуты в жизни повторяются с жестокостью, проистекающей как раз из того, что они неповторимы, и особенно из того, что за ними скрыто: разрушение, распад, одряхление всего живого, холод, к которому тяготеет любая материя, какой-то непонятный и неизбежный ужас перед тем, чем может быть жизнь, если мы не постараемся забыть о конце. Полная очевидность происходящего не располагает к смеху. Она бы не стала так цепляться за волшебное общение с ним, предвидя, каких мук ей это будет стоить, до какой степени она будет зависеть от голоса и воспоминания об идиллическом мгновении. Словно она ошиблась в оценке женской верности, стремящейся к тому, чтобы памяти тела и изредка появляющегося голоса было достаточно для любви к избраннику. Он лишь смотрел на нее и говорил с ней этим голосом, который был для нее пением сирен. Никаких других поползновений с его стороны больше не было. Только вкрадчивый голос, словно нашептывающий что-то приятное перед сном. Несмотря на время, расставания, отказы, этот голос не перестал звать ее к любви. Она пошла на этот зов, затем побежала и наскочила на него. Он исчез. Бежал? Нет, он объяснял иначе: желал сохранить лишь необыкновенное меж ними: похожесть, чувство одинокости, вкус самого непорочного разбора, не терпящий никаких ужимок и прыжков. Но как все это называлось на человеческом языке?

***

Он никогда не рвал связующие их нити. Никогда не делал слишком большой промежуток между звонками. Но ничего более и ничего менее. Он не был мучим любовным томлением. Ему достаточно было лишь убедиться, что она есть. И она была: говорила, смеялась, волновалась, и он считал ее самой живой из женщин, которых знал. Она всегда пела о своей женской доле: о требующей поклонения красоте, заводила жалобную: «Не уходи, Ты нужен мне, Побудь со мною, Что станется со мной без тебя? Делай что хочешь, только не уходи!» Будь он супругом-вертопрахом, она говорила бы ему то же. Но он был всего лишь утратившим к ней вкус любовником, и поэтому она спрашивала: «Когда мы увидимся? Я хочу вас видеть. Вы говорите — скоро, но мы совсем не видимся».

***

— Почему мы не видимся? Почему мы не можем просто пообедать вместе?

Но меж ними не было места ни простоте, ни просто обедам. И сказать ей эту очевидную вещь он не мог. Она хорошо знала, от чего он на самом деле отказывался. Он не желал играть с огнем. Эта женщина была способна вскружить ему голову, и он держал ее на расстоянии. Столько неудовлетворенных просьб, столько тайно пролитых слез, о которых он с отчаянием догадывался, столько всего, что он недодал, он, ведущий себя словно вор… она прошла через все это и все же не рассталась с ним. Год за годом, сегодня, как когда-то, она ждала встречи с ним.

— Выпьем по бокалу вина, — говорил он, словно они виделись накануне.

Слегка пришибленная, слегка оживленная, она соглашалась длить эти странные отношения. Являлась к назначенному часу, ждала его, он являлся, и им становилось весело.

Она очень прямо сидела на стуле, открытая его взору, прекрасная, хотя с годами ее лицо приобрело более мягкие очертания. «Его голос изменился», — отметила она про себя. Он уже не играл им, как прежде, его звуки больше не производили в ней такого разрушительного действия. А может, она как-то иначе стала его слышать. Они были уже не те, что раньше! Да и могли ли они остаться прежними? Годы ведь не остановишь.

— Вы всегда меньше нуждались во мне, чем я в вас, — проговорила она, успокоившись. — Оттого я была несчастна.

— Я никогда не желал этого, напротив, всеми силами пытался этого избежать.

— Но вы не довели до конца то, что требовалось, ради того, чтобы избежать этого.

Она имела в виду: «Вы не удержались и слишком приблизились ко мне», но ничего не сказала, ибо менее всего сожалела об этом. Ее упрек можно было отнести разве что к самому первому его взгляду.

— Я нуждался в вас и сейчас нуждаюсь.

— Вот уж не скажешь.

— Я нуждаюсь в том, чтобы вы существовали, — уточнил он.

Она одновременно и плохо, и хорошо понимала эти его слова. Ведь и ей нужно было, чтобы он существовал (пусть даже без любви к ней). Больше всего ее обескураживала умеренность его нужды в ней. Ведь она была по-женски неумеренна даже в любви.

— Чтобы я существовала, но где-то там, — прошептала она, улыбнувшись.

В ней был такой покой! Как это странно! Они постарели! А что сталось с магнетической силой, толкавшей его к ней? Укротил ли он ее? Умерла ли она? Ничего похожего на эту силу от него уже не исходило.

— Я не произвожу на вас больше никакого впечатления, — сказала она.

— Не знаю.

Ни за что на свете он не хотел ее обижать. Она подумала, что и в ней поубавилось влечения. Осталось лишь чувство, все еще горячее, но уже несколько абстрактное. Что происходит с телом? Мы не властны над ним! Желание приходит помимо нашего хотения, мы лишь приглашены к нему, мы его гости — или должники, что, в сущности, то же самое. Оно сзывает нас на праздник крови, но не нам управлять огнем, зажженным им в ней. Сила, толкавшая его к ней, умерла. Значит, эта сила была смертна? И все же никто не мог доставить ей удовольствие подобное тому, что доставлял он, сидя напротив нее. Что-то все же осталось? Все эти мысли пронеслись в ее голове. Итог был таков: они оба больше не приглашенные на праздник желания, но они были его приглашенными раньше, и это незабываемо. Она призналась:

— Сегодня я могу сказать, что люблю вас. Потому что люблю вас, как должно любить: когда от тебя отреклись. Вы не принадлежите мне. Ничего мне не даете.

— Как это ничего вам не даю!

— Я даю вам очень многое. — Он сделался серьезным.

Она любовалась, до какой степени он упивается собой. Он самообольщался, хотя был не более прав, чем она. Ей это было на руку: она получала благодать восторга, пусть и через страдание, чувство, что она живет полной жизнью. Если он и сидел теперь перед ней, значит, все же давал ей что-то, каким бы редким гостем он ни был. Ведь ничто не удержится в нас, если оно ничего нам не дает, а мы держимся за то, что держит нас на плаву, пусть это даже отчаяние. Ей хотелось не вести с ним споры, а просто рассуждать.

— Я вас люблю больше, чем мужа, потому что от него жду многого, в нем заинтересована.

— Вы в нем заинтересованы?

— Он моя жизнь, тогда как вы для меня ничто.

— Вот спасибо!

Она поправилась, хотя, по сути, и была права: чем он был для нее?

— Я имею в виду, что ничего от вас не жду. И все же я желаю вам добра. Ваша смерть будет для меня страшным ударом.

— Я начинаю думать, что вы желаете моей смерти, слыша это! Словно вы говорите мне: «Ну умирайте же, просто сил нет, давайте уж!»

— Не то. Я не могу представить себе всего ужаса траура, свершающегося втайне. Вы только представьте — я ни с кем не смогу поделиться своим горем! — Она вернулась к тому, о чем говорила раньше. — Если все это не любовь, тогда не знаю, что это такое.

Услыша из ее уст это слово, он опустил глаза.

— У меня ни с кем нет таких отношений, как с вами, — проговорил он в который уж раз.

Ничего другого сказать ей он не мог. Какой свет мог сравниться со светом влюбленной женщины? Он не мог подняться на тот же уровень самозабвения, на котором была она, не умел думать о ней так, как она думала о нем: часто, ничего не ожидая, ни в чем не упрекая, благожелательно. Он вел себя как мужчина, которому всего было мало: стремился преуспеть, много работал, стал важной особой, любовниц менял как перчатки. Но он ревниво оберегал эту тайну, эту благодать, это прибежище: неугасимое пламя, в котором можно растопить все свои ноши. Он прибегал к нему, когда была нужда. Он звал хранительницу этого огня, полную преклонения перед ним.