Александр Осокин - Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке

• Название: Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке
• Автор: Александр Осокин
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9691-0502-7

Почему 22 июня 1941 года обернулось такой страшной катастрофой для нашего народа? Есть две основные версии ответа. Первая: враг вероломно, без объявления войны напал превосходящими силами на нашу мирную страну. Вторая: Гитлер просто опередил Сталина. Александр Осокин выдвинул и изложил в книге «Великая тайна Великой Отечественной» («Время», 2007, 2008) cовершенно новую гипотезу начала войны: Сталин готовил Красную Армию не к удару по Германии и не к обороне страны от гитлеровского нападения, а к переброске через Польшу и Германию к берегу Северного моря. В новой книге Александр Осокин приводит многочисленные новые свидетельства и документы, подтверждающие его сенсационную гипотезу. Где был Сталин в день начала войны? Почему оказался в плену Яков Джугашвили? За чем охотился подводник Александр Маринеско? Ответы на эти вопросы неожиданны и убедительны.

---

Было ясно одно: с тех пор как Нарком обороны узнал о возможном нападении Гитлера, прошло уже несколько часов. Это подтверждали исписанные листки блокнота, которые я увидел на столе (почему Тимошенко ни словом не обмолвился о встрече со Сталиным? – А. О.).

В наркомате мне доложили: экстренный приказ уже передан. Он совсем короток – сигнал, по которому на местах знают, что делать… Берусь за телефонную трубку…

– Не дожидаясь получения телеграммы, которая вам уже послана, переводите флот на оперативную готовность номер один – боевую…

Глуховатый звонок телефона поднял меня на ноги.

– Докладывает командующий Черноморским флотом.

По необычайно взволнованному голосу вице-адмирала Ф. С. Октябрьского уже понимаю – случилось что-то из ряда вон выходящее.

– На Севастополь совершен воздушный налет. Зенитная артиллерия отражает нападение самолетов. Несколько бомб упало на город…

Смотрю на часы. 3 часа 15 минут. Вот когда началось… У меня уже нет сомнений – война!

Сразу снимаю трубку, набираю номер кабинета И. В. Сталина. Отвечает дежурный:

– Товарища Сталина нет, и, где он, мне неизвестно.

– У меня сообщение исключительной важности, которое я обязан немедленно передать лично товарищу Сталину, – пытаюсь убедить дежурного.

– Не могу ничем помочь, – спокойно отвечает он и вешает трубку.

А я не выпускаю трубку из рук. Звоню маршалу С. К. Тимошенко. Повторяю слово в слово то, что доложил вице-адмирал Октябрьский.

– Вы меня слышите?

– Да, слышу.

В голосе Семена Константиновича не звучит и тени сомнения, он не переспрашивает меня. Возможно, не я первый сообщил ему эту новость… Снова по разным номерам звоню И. В. Сталину, пытаюсь добиться личного разговора с ним. Ничего не выходит… Через несколько минут слышу звонок. В трубке звучит недовольный, какой-то раздраженный голос:

– Вы понимаете, что докладываете? – это Г. М. Маленков.

– Понимаю и докладываю со всей ответственностью: началась война…

Г. М. Маленков вешает трубку. Он, видимо, не поверил мне. Кто-то из Кремля звонил в Севастополь, перепроверял мое сообщение. Разговор с Маленковым показал, что надежда избежать войны жила еще и тогда, когда нападение совершилось… Возможно, и указания, данные Наркому обороны, поэтому передавались на места без особой спешки, и округа не успели их получить до нападения гитлеровцев.

После звонка Маленкова я все-таки надеялся, что вот-вот последуют указания правительства о первых действиях в условиях начавшейся войны. Никаких указаний не поступало. Тогда я на свою ответственность приказал передать флотам официальное извещение о начале войны и об отражении ударов противника всеми средствами…

Около 10 часов утра 22 июня я поехал в Кремль. Решил лично доложить обстановку (по Кремлевскому журналу, Кузнецов вошел в кабинет Сталина в 8.15, когда там находились 10 человек. – А. О.)…

В Кремле все выглядело, как в обычный выходной день… Я внимательно смотрел по сторонам – ничто не говорило о тревоге. Встречная машина, поравнявшись с нашей, как было принято, остановилась, уступая дорогу. Кругом было тихо и пустынно. Наверно, руководство собралось где-то в другом месте, – решил я (это поразительное свидетельство усиливает подозрение, что ранним утром 22 июня члены высшего советского руководства собирались не в кремлевском кабинете Сталина, а в другом месте, например на даче Сталина в Волынском, где, возможно, они заночевали, или в ЦК на Старой площади. Кстати, это позволяет предположить, что в самых крайних случаях Поскребышев мог делать в кремлевском журнале запись о посетителях совещания, происходившего совсем в другом месте. Странно и то, что, по записям в этом журнале, Кузнецов в это утро уже дважды побывал в кабинете Сталина: в 8.15—8.30 и в 9.40–10.20. – А. О.). Но почему до сих пор официально не объявлено о войне?

Не застав никого в Кремле, вернулся в наркомат.

– Кто-нибудь звонил? – был мой первый вопрос.

– Нет, никто не звонил.

[67, с. 327–339]

…На совещании в кабинете И. В. Сталина вечером 24 июня я докладывал о полетах финских и немецких самолетов над Ханко, о бомбардировке наших кораблей в Полярном и не только о сосредоточении немецких войск на финско-норвежской границе (об этом правительство знало раньше), но и о том, что они продвигаются по финской территории к нашим границам.

[66, с. 53]

Вот эта деталь «в кабинете И. В. Сталина» свидетельствует о том, что, скорее всего, совещание происходило без участия вождя, иначе Кузнецов написал бы: «на совещании у И. В. Сталина».

Член Политбюро, Первый секретарь ЦК КП(б)Украины, член Военного Совета ЮЗФ Н. С. Хрущев (цит. по [126, c. 95–96]:

Когда мы получили сведения, что немцы открыли огонь, из Москвы было дано указание не отвечать огнем.

Скорее всего, речь идет о каком-то неизвестном указании, так как в боевых директивах № 2 и № 3 такого указания нет. Это перекликается с указанием не стрелять по пролетающим немецким самолетам, о котором упоминал Микоян.

…Это было странное указание, а объяснялось оно так: возможно, там какая-то диверсия местного командования немецких войск или какая-то провокация, а не выполнение директивы Гитлера (интересно, такое объяснение было дано в самом указании или это последующие размышления на тему? – А. О.). Это говорит о том, что Сталин настолько боялся войны, что сдерживал наши войска, чтобы они не отвечали врагу огнем…

Война началась. Но каких-нибудь заявлений Советского правительства или же лично Сталина пока что не было. Это производило нехорошее впечатление. Потом уже, днем в то воскресенье, выступил Молотов. Он объявил, что началась война, что Гитлер напал на Советский Союз…

То, что выступил Молотов, а не Сталин, – почему так получилось?

Сталин тогда не выступил. Он был совершенно парализован в своих действиях и не собрался с мыслями. Потом уже, после войны, я узнал, что, когда началась война, Сталин был в Кремле. Это говорили мне Берия и Маленков (а как же долго будивший вождя при первом сообщении о войне начальник его охраны? – А. О.).

Берия рассказал следующее: когда началась война, у Сталина собрались члены Политбюро. Не знаю, все или только определенная группа, которая чаще всего собиралась у Сталина. Сталин морально был совершенно подавлен и сделал такое заявление: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его про…». Буквально так и выразился. «Я, – говорит, – отказываюсь от руководства», – и ушел. Ушел, сел в машину и уехал на «ближнюю» дачу. «Мы, – рассказывал Берия, – остались. Что же делать дальше?

После того как Сталин так себя показал, прошло какое-то время, посовещались мы с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым (хотя был ли там Ворошилов, не знаю, потому что в то время он находился в опале у Сталина из-за провала операции против Финляндии). Посовещались и решили поехать к Сталину, чтобы вернуть его к деятельности (вполне возможно, что под «поехать» имелось в виду «полететь в Сочи». – А. О.), использовать его имя и способности для организации обороны страны.

Когда мы приехали к нему на дачу (в Сочи ведь тоже была его дача, и не одна. – А. О.), то я (рассказывает Берия) по его лицу увидел, что Сталин очень испугался (скорее всего, Берия это говорил, чтобы подчеркнуть свою роль в этот опаснейший для страны момент, а Хрущев повторял, чтобы принизить Сталина. – А. О.). Полагаю, Сталин подумал, не приехали ли мы арестовать его за то, что он отказался от своей роли и ничего не предпринимает для организации отпора немецкому нашествию? Тут мы стали его убеждать, что у нас огромная страна, что мы имеем возможность организоваться, мобилизовать промышленность и людей, призвать их к борьбе, одним словом, сделать все, чтобы поднять народ против Гитлера. Сталин тут вроде бы немного пришел в себя. Распределили мы, кто за что возьмется по организации обороны, военной промышленности и прочего.[28]

Вполне возможно, что отъезд вождя за несколько дней до начала войны в отпуск в Сочи стал самым ярким подтверждением для всех его соратников, генералитета, а также для мировой общественности, что ни о какой войне не может быть и речи, если сам Сталин спокойно уезжает в отпуск. Этим он как бы дал свою личную гарантию правильности проводимой им политики «недопущения провокации» в условиях опасной концентрации войск СССР и Германии вдоль госграницы.

Когда же началась война и Сталину не удалось свести ее к локальному конфликту, его пребывание вне Москвы становилось для него с каждым днем все более опасным. Он сам, возможно, и подкинул по ВЧ Молотову или Берии идею организовать «несанкционированную» поездку к нему членов Политбюро. Их ведь в Москве было меньшинство: четверо из девяти – Молотов, Ворошилов, Микоян и Каганович. А в Сочи находились Сталин, Жданов, почти наверняка Андреев, возможно и Калинин. Выездное заседание Политбюро в этом случае имело кворум.