Александр Нежный - Там, где престол сатаны. Том 1

• Название: Там, где престол сатаны. Том 1
• Автор: Александр Нежный
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9691-0421-1, 978-5-9691-0509-6

Действие романа «Там, где престол сатаны» охватывает почти весь минувший век. В центре – семья священнослужителей из провинциального среднерусского городка Сотников: Иоанн Боголюбов, три его сына – Александр, Петр и Николай, их жены, дети, внуки. Революция раскалывает семью. Внук принявшего мученическую кончину о. Петра Боголюбова, доктор московской «Скорой помощи» Сергей Павлович Боголюбов пытается обрести веру и понять смысл собственной жизни. Вместе с тем он стремится узнать, как жил и как погиб его дед, священник Петр Боголюбов – один из хранителей будто бы существующего Завещания Патриарха Тихона. Внук, постепенно втягиваясь в поиски Завещания, понимает, какую громадную взрывную силу таит в себе этот документ.

Журнальные публикации романа отмечены литературной премией «Венец» 2008 года.

---

Как ветхую одежонку, донашивает старый человек свою плоть.

И жаль, а пора расставаться. Ибо плоть моя, по горькому слову Иова-страдальца, на мне болит.

О, печальная участь!

Умирает и распадается.

Навсегда разоблачиться и уснуть последним сном.

Иными днями с укоризной призываешь Создателя и со слезами говоришь Ему: зачем медлишь и не берешь меня к Себе? А то вдруг проснешься с ощущением неведомо откуда взявшейся молодой силы и шлешь хвалу Господу за щедрый дар сей временной жизни, и думаешь: как хорошо! Когда, к примеру, летом, в июле, этой же дорогой едешь в Шатров на обретение мощей преподобного, и солнце пылающим шаром плывет в яркой синеве, и притихшая земля источает сухой сладкий запах цветущего травяного половодья, и поднявшийся в Бог знает какую высь крохотный жаворонок выпевает свой ликующий псалом, и, как в Эдем, ты въезжаешь под роскошную душную сень примолкшего леса, или когда зимой по сверкающему россыпью бессчетных самоцветов снегу спускаешься к берегу Покши и восхищенным взором созерцаешь созданное вдохновленной природой царство завораживающей красоты, – ах, кто бы знал, как скорбно становится тогда при мысли, что, может быть, ты видишь все это в последний раз! Вслед за тем приходит другая мысль. Восторгающее нас совершенство Божьего мира не есть ли лучшее доказательство того, что и жизнь, и земля даны нам для творения дел любви и добра? Преподобный питал из своих рук медведя – столь глубоко сердце старца было проникнуто жалостью ко всей твари! Человече! Все жалей, обо всем сострадай, имей сердце милующее. И думай хотя бы изредка об ответе, который рано или поздно придется тебе держать перед Судией всех. Милый. Имей в душе память смертную, но не требуй от себя непосильного. Бери вподъем. Отцу моему говорил преподобный, что подвигов сверх меры предпринимать не должно. «Что толку изнурять плоть, – он говорил, отец же мой, иерей Боголюбов Марк Тимофеевич (в ту пору, впрочем, был еще диаконом), ему внимал, лелея мечту мудрые слова старца, как дорогое наследство, передать детям, – ежели в конце концов ты так изнеможешь, что не будет сил прочесть даже “Отче наш”. Ибо при изнеможении тела может у тебя ослабеть душа. Скажут, коря тебя: а вот, к примеру, авва Дорофей вкушал весьма мало и не каждый день, а никакого расслабления не знал и был всегда бодр и силен. Радость моя! Помни: “Могий же вместити да вместит”. И потом: одно дело инок, другое – священник со чадами не только духовными, но и по плоти и с милой супругой своей, и совсем иное есть человек мирской, со всех сторон осаждаемый страстями и едва поспевающий обороняться от них. Ежели монастырь, – продолжал старец, – возжелает сотворить из мира всеобщее себе подобие, то мир усохнет, а монастырь протухнет. Ежели мир навалится на монастырь, то монастырь, как град Китеж, скроется в некоем подводном царстве, а мир примется плясать и веселиться на опустевшем месте – пока не обезумеет вконец. Средний путь, он же путь золотой, он же царский, его держись. Духу давай духовное, телу – телесное, потребное для поддержания в нем сей временной жизни. Так во всем».

Сани теперь катили ровно, и ветер стих. Чуть согревшись, отец Иоанн погрузился в дремоту, явственно различая однако и ямщицкие покрикивания Андрея Кузьмича, и короткое ржание притомившейся кобылки, и возглас старшего, Александра, углядевшего на правой стороне, во мраке, едва заметный свет подступающего утра.

Состояние блаженной легкости овладело о. Иоанном. Он смутно чувствовал, что в эти минуты его уставшее, старое, продрогшее тело было словно само по себе, а его душа, как выпущенная из клетки птица, по своей воле высоко вспорхнула над снежной равниной, вставшими по краям черными лесами, над горой с дивной обителью и над всем дольним миром, познавшим так много ненависти и так мало любви. Времени не стало.

Ранним и темным декабрьским утром о. Иоанн ехал в Шатров, чтобы в предназначенной преподобному и еще при жизни предугаданной им скорби он не ощутил себя брошенным и одиноким. Целый век помогал Симеон Боголюбовым, и ныне пришла пора встать ошуюю его и с ним вместе испить горькую чашу разоренья и поругания. Но пока бежали по снегу сани, в неведомых небесах душа припадала к закованным в кандалы ногам старца Иоанна, Шатровской обители первоначальника, и сокрушенно внимала горестной его повести о человеческой злобе и зависти, об оскудении в людях любви, о гордых и жестоких сердцах сильных мира сего. И ему в ответ, утешая, пела: Старое Городище в непроходимых лесах местом отшельнических своих подвигов избрав, келлию себе в пещере соделав и полную седмирицу лет в одиночестве на горе прожив, всечестной старче Иоанне, велию стяжал ты славу себе молитвенным усердием, верностью Господу и небоязненным стоянием за истину Его. Как Спаситель умыл в горнице ноги ученикам Своим, так и ты умыл ноги посланному к тебе от староверов, признав древнее православие их книг и перстосложения и желая прекратить лютое на них гонение и всех соединить в любви и Церкви Христовой. И как первоверховные апостолы Петр и Павел, взятые в Рим, в Риме же были преданы смерти, так и ты, диавольскими сетями опутан и человеческой ложью уязвлен, был схвачен, закован, отправлен в стольный град Святого Петра, и там, три лета проведя в темнице, предстал пред Судией всех, свидетельствуя о невинности своей железными своими оковами. Спаси тебя Христос, в свой черед отвечал старец, и о. Иоанн Боголюбов тихо улыбался замерзшими губами и шептал: Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Ведь так?! Кивал седой головой Иоанн-первоначальник и говорил, что двери в Царство Небесное отверз ему сам Господь и слезы утер, и раны исцелил, и заржавелых кандалов его коснулся пречистыми Своими устами. А другие? Тот, кто от Христа отрекся, дав в залог своего отречения углем и кровью писаную грамоту? И второй, твой завистник и недруг, клеветой кормившийся, клеветой оборонявшийся и клеветой погубленный? Они где? А будто ты не знаешь, вздыхал Шатровской обители первоначальник, но, снисходя к неведению восхищенной души, указывал на расположенную невдалеке и покрытую густым мраком страну безмерной тоски.

Там они.

Там зима несогреваемая и мраз лютый.

Ты их прости, шептал в морозную мглу о. Иоанн Боголюбов. И тихий голос слышал в ответ: милый ты мой! Неужто ты думаешь, что я на них зло затаил? Мое прощение я им еще на земле дал, но не за мной последнее слово.

Дремал, просыпался и снова погружался в дрему о. Иоанн. Медленно светлело небо.

– Развидняется! – весело орал за спиной старика Андрей Кузьмич и подбадривал лошадь: – Н-но, голубка! Терпи родная, Шатров недалече!

Его возгласы были совершенно некстати.

Как раз в этот миг о. Иоанн увидел себя на мощеном булыжником монастырском дворе рядом с двумя седовласыми мужами, в одном из которых – согбенном, в белом, перепоясанном веревкой балахоне и с котомкой за плечами – он безошибочно признал преподобного Симеона. Другой, в черном подряснике, в черной камилавке, с черными же четками в правой руке и с наперсным крестом, сверху вниз смотрел на преподобного и что-то резко выговаривал ему.

Отец Иоанн все хорошо слышал.

Он сразу же догадался, что собеседником преподобного был не кто иной как Нифонт, игумен и девятый настоятель Шатровского монастыря.

Часы на колокольне отбили четверть, после чего сразу же заиграла трогательная в своей глубокой печали музыка. Отец Иоанн знал слова к ней и тихонечко их пропел: «Кто избежит тебя, смертный час…»

Братии в назидание.

Игумен (пальцами правой руки безостановочно перебирая четки и творя безмолвную молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного»): Не можешь ты, отец Симеон, жить в монастыре своим уставом. Твое поведение братии в соблазн. Братия ропщет.

Преподобный Симеон (кланяясь): Как благословите, отец Нифонт.

В тихом его голосе слышна скорбь.

Игумен (пройдя по четкам один молитвенный круг и приступая к другому): Господи Иисусе Христе… Иль ты забыл, какая у монастыря нашего по Святой Руси слава?

При этих словах отца игумена преподобный горестно вздыхает.

Игумен (не замечая, что отец Симеон взглядывает на него с состраданием): Колыбель и академия монашества! Вот как изволил высказаться про наш Шатров один умный человек. А какая у нас с тобой выходит колыбель? Какая академия? Соблазн и только. Женский пол к тебе, в твою пустыньку ходит…

Ни слова не говоря, преподобный укоризненно качает головой.

Игумен (с гневным накалом в голосе): Ходит! А братия меня укоряет: что ж, никак у отца Симеона свой монастырь? И далее тебе скажу: коли ты слаб и болен и не имеешь сил из отшельнического своего убежища хотя бы единожды в неделю приходить в храм Божий для исповеди и приобщения Святых Тайн, то пожалуй-ка в больницу. Там наши старцы, в немощи свой век кончающие, живи пока и ты с ними.