Хорас Маккой - Лучше бы я остался дома

• Название: Лучше бы я остался дома
• Автор: Хорас Маккой
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2004

Представленные в настоящем издании романы являются вершиной творчества американского писателя Хораса Маккоя.

Жестко и хладнокровно Маккой повествует об изломанных судьбах молодых юношей и девушек, привлеченных блеском и славой Голливуда и отвергнутых равнодушным городом, а если прибегнуть к обобщению, он повествует о судьбе целого поколения и шире – каждого человека, о его одиночестве и мечтах, обреченных на вечное «несвершение».

---

Он помрачнел и осмотрелся.

– Чья это квартира? Мы, вообще, в Голливуде?

– Ну ясно, в Голливуде. – «Наверно, он еще не протрезвел», – подумал я и оглянулся, заперты ли двери, потому что мне пришло в голову, что я мог их не закрыть. Но двери были заперты.

– Вы как сюда попали? – спросил я.

– Я бы тоже, черт возьми, хотел это знать, – покачал он головой. – Я только знаю, что спал там, наверху. – Он указал в ту сторону, где была спальня Моны.

Я встал и обулся.

– Надеюсь, я не занял ваше место, – сказал он.

– Это не мое место.

Усевшись в кресло, он закурил.

– Кто-то должен был меня сюда привести, – размышлял он вслух. – Может, я и вспомню…

Я стоял и прикидывал, не стоит ли его вышвырнуть, но тут мне пришло в голову, что нужно подождать, что скажет Мона. «Если он с ней спал, она должна его знать», – подумал я. Поднявшись наверх, я заглянул в спальню. Моны там не было.

– Вас привела сюда Мона? – спросил я, возвращаясь вниз.

Кажется, он начинал соображать.

– Так здесь живет Мона?

– Конечно.

– Тогда, значит, это была она, – повинился он. – Вчера мы с ней были в одной компании, и я там здорово набрался, – наверно, по мне видно?

– А то нет, – хмыкнул я.

Выкарабкавшись из кресла, он качнулся ко мне с протянутой рукой.

– Я Хилл – Джонни Хилл.

Я тоже подал ему руку.

– Надеюсь, вы не сердитесь, – сказал он.

– Ну что вы.

– Господи, ну я и набрался.

– Садитесь, – посоветовал я. – Не знаю, где может быть Мона. Она не пришла с вами домой?

– Ну, это я вам не скажу, хоть режьте меня. Но, пожалуй, да. Не мог же я случайно сюда добраться, если до того никогда здесь не был. Ведь не мог же я точно угодить туда, где никогда не был, а?

– Ну, это уж нет, – признал я.

– Вы работаете в кино?

– Ну.

– На какой студии?

– Я играю в массовках.

– Ага, – сказал он. И потом: – Где, по-вашему, может быть Мона?

– Не знаю.

– Пусть она мне все объяснит, – сказал он. – Что это за новости – привести меня к себе домой, а самой смыться.

– А вы вообще ничего не помните? Например, легли ли вы с ней в постель?

– Не помню ничего – память как отшибло. Господи, – взмолился он, – вполне возможно, что она и прыгнула со мной в койку! Ну что за мука, если даже это вылетело из головы? Опохмелиться, случайно, нечем?

– К сожалению, нет. Могу сварить кофе, если хотите.

– Правда? Это было бы чудесно.

Я ушел на кухню. Он мне нисколько не понравился, но я подумал, что это, возможно, один из приятелей Моны и потому стоит относиться к нему лояльно. Кроме того, я и сам хотел кофе. Придя на кухню за мной, он встал у камина.

– Господи, ну я вчера и нажрался!

– Вы это уже говорили, – заметил я.

Он, кажется, удивился:

– Серьезно? Ну, тогда извините. Я вчера послал к черту свою работу и отмечал это дело.

– Чудный повод для торжества, – признал я.

– Нет, я бы не сказал. Послушайте, телефон у вас есть? – спросил он вдруг.

– Вон там, – показал я.

Он подошел и набрал номер.

– Попрошу Марка Лашмана. Хэлло, это ты, Лорно? Это Джонни. Я хотел бы поговорить с Марком. Где?… Он на площадке? Нет, все в порядке. Я только хотел убедиться, что я звонил ему вчера и заявил об уходе. Я это сделал?… Ну, отлично. Вот именно. Вот именно это я и сделал. Будь здоров…

Он вернулся на кухню. Я налил ему чашку кофе.

– Я хотел только убедиться, – пояснил он. – Вчера я послал их к черту.

– Слышал. Вы тоже работаете в кино?

– Нет, в прессе. Я работал на «Юниверсл». И вчера послал их к черту. – Он отпил кофе. – Знаете, почему я от них ушел?

– Нет.

Он полез за бумажником и выловил в нем небольшую вырезку из газеты.

– Это было вчера в «Лос-Анджелес Таймс». Из колонки кино этой большой реакционной газеты. Послушайте: «Немецкий консул, недовольный заключительными сценами „Возвращения", представляющими немецкую молодежь, подвергающуюся тупой военной муштре, сумел оказать нажим на компанию „Юниверсл", чтобы изменить финал фильма. Одновременно сообщают, что студия в будущем собирается специализироваться на любовной тематике».

Отпив несколько глотков кофе, он продолжал смотреть на меня.

– Вот потому я и ушел. Вы бы этого не сделали?

– Не знаю, – хмыкнул я. – Мне не кажется, что в этой заметке есть нечто такое, из-за чего стоило бы все бросить.

– Нет? Вы что, не видели ни одного из репортажей в «Лайф» или «Форчен» о всех этих немецких подростках, как они маршируют в униформе и с оружием и носят на груди бляхи с надписью: «Мы родились, чтобы умереть за Гитлера»?

– Не верю я этому, – отмахнулся я.

– Но ничего не поделаешь, это правда. Гитлер собирается затеять новую войну, и я не знаю, с чего бы немецкому консулу возмущаться, когда мы показываем, как немецких новобранцев муштруют на плацу. Меня бы это так не возмутило, понимаете, потому что немецкому консулу может не нравиться этот кусок, а если не этот, то любой другой. Но меня возмутило, что на студии ему позволяют указывать, что можно делать, а что нет. Я-то знаю, что бы я ему ответил, это точно. Но на студиях ни у кого нет куража ни на грош. Там одни бабы. Вот когда я однажды работал в «Метро»…

Он запнулся и повернул голову.

Там стояла Мона.

– Привет, – сказала она. – Думаю, вы уже познакомились.

– А как же, – Джонни встал. – Мы уже старые друзья. Выпьешь кофе?

– Спасибо. – Она взглянула на меня.

Взяв чашку, я налил и ей.

– Вы были тут вчера ночью, когда мы пришли? – спросил Джонни.

– Ну, был.

– Не припоминаю, чтобы я вас видел. Как это может быть, что я вас не видел?

– Ты был в таком состоянии, что не видел ничего, – сказала она.

– А как получилось, что ты привела меня к себе домой? – спросил он. – Не то чтобы я хотел подвергнуть сомнению твой безупречный вкус. Спрашиваю из чистого любопытства.

– Ну, главным образом потому, – сказала Мона и, обращаясь к нему, смотрела в упор на меня, – что ты был со мной в такси и не мог вспомнить, где живешь. Тогда я уступила тебе свою постель, а сама ушла спать в соседний дом – в тот, где жила Дороти, моя единственная подруга. Я влезла внутрь через окно и оставалась там до утра. Теперь тебе все ясно?

– Абсолютно, – кивнул он, – до мельчайших деталей.

У меня тоже отлегло от сердца. Пока я объяснялся с Джонни, я только и думал…

– Тебе уже лучше? – спросила она. – Или ты все еще зол на «Юниверсл»?

– Я зол на весь свет, – буркнул он. – А ты откуда знаешь, ну, про «Юниверсл»?

– Ты рассказал мне эту историю как минимум раз двадцать.

– Точно?

– А куда делся тот тип, с которым ты уходила, – Томми Момер? – задал я вопрос Моне.

– Он сломался за какой-то час. Ему с утра куда-то было нужно.

– А что если я перееду сюда к вам? – спросил Джонни.

– Ну, нам бы тут было немного тесновато. И ты совсем забыл, что мы всего лишь статисты из массовки. Ты можешь от нас заразиться.

– Это не так страшно. Я и сам хотел бы стать статистом. Или эту тайну я тоже выболтал тебе ночью?

Мона рассмеялась:

– Нет, это ты оставил при себе.

– Нет, точно хочу, – настаивал он. – Многие годы я мечтал работать статистом, и наконец моя мечта исполнилась.

– Если тебе хочется оказаться на самом дне, эта работа ничуть не хуже любой другой, – заметила Мона.

– Не беспокойся, – заявил он. – Я же не собираюсь в массовке играть – я хочу написать роман о статистах в кино. О том, как они живут и о чем думают, – там много всего такого, о чем можно писать.

Говорил он это крайне серьезно.

– Обо всех трагедиях и разбитых сердцах в этом проклятом вероломном городе, обо всем цинизме и жестокости…

«Я бы мог предложить тебе кое-какой материальчик, Джонни», – подумал я.

– Ведь об этой стороне жизни Голливуда предпочитают молчать. О Голливуде все время печатают только историйки вроде той, как у официантки удачно получаются пробы и она за ночь превращается в большого человека. Как в фильме «Звезда родилась». Хороший фильм, и принес уйму денег. Это была реальная история, но не та настоящая реальная история, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Думаю, да, – сказала Мона.

– А настоящая, правдивая история об этом городе должна быть про людей вроде вас – про девушку вроде тебя и про такого парня, как он. Может, я и напишу про вас книжку.

– Нечего над нами смеяться, – буркнула Мона.

– А почему нет? – спросил он. – Уже только того, что вы нормальный парень и нормальная девушка, два самых обыкновенных рядовых статиста, вполне достаточно для создания подобной книги. Вы двое, собственно, символизируете двадцать тысяч голливудских статистов. Поймите меня, я не думаю, что у меня какой-то особый талант к написанию романов, – по крайней мере не такой, как у всех тех романистов, что съехались в Голливуд. У меня просто впечатление, что они упустили отличный шанс. Об этом мог написать Хилтон или Хэммет, Хехт, Фаулер – ну, тот как раз попытался с Максеннетом и провалился, – и, разумеется, старый мэтр, доктор Хемингуэй, этот вообще справился бы лучше всех, но он слишком занят защитой демократии в Испании, чтобы заниматься какими-то парнем и девушкой из Голливуда. С писателями проблема в том, что, как только они расквартировываются на пляже Малибу и в роскошных виллах Бэлль-Эйр, начинают встречаться в обществе со всякими сукиными детьми и их содержанками, – так тут же все перед ними предстает в искаженном виде, как если бы вы смотрели на что-нибудь в бинокль, перевернув его наоборот. Ну, как вам моя речь? Для человека, голова которого раскалывается с похмелья, недурно, верно?