Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба

• Название: Замогильные записки Пикквикского клуба
• Автор: Чарльз Диккенс
• Издательство: С.-Петербургъ.
• Жанр: Классическая проза

Проходят годы, меняются вкусы, но ничто не в силах затмить блистательный образ восторженного и наивного чудака мистера Пиквика — плод вымысла классика мировой литературы Чарлза Диккенса.

Он рисует старую Англию с самых различных её сторон, прославляя то её добродушие, то обилие в ней живых и симпатичных сил, которые приковали к ней лучших сынов мелкой буржуазии. Он изображает старую Англию в добродушнейшем, оптимистическом, благороднейшем старом чудаке, имя которого — мистер Пиквик — утвердилось в мировой литературе где-то неподалёку от великого имени Дон-Кихота.

Роман «Замогильные записки Пикквикского клуба» является любимой книгой многих поколений читателей и олицетворяет в их глазах классическую Англию прошлого века.

---

Простоявъ съ минуту y дверей и видя, что его не спрашиваютъ ни о чемъ, Самъ поклонился и ушелъ.

— Половина десятаго… пора… концы въ воду, — проговорилъ джентльменъ, въ которомъ читатель, безъ сомнѣнія, угадалъ пріятеля нашего, Альфреда Джингля.

— Кудажъ ты, мой милый? — спросила дѣвственная тетка.

— За позволеніемъ, мой ангелъ… вписать… объявить пастору, и завтра ты моя… моя навѣки! — сказалъ м-ръ Джингль, пожимая руку своей невѣсты.

— За позволеніемъ! — пропищала Рахиль, краснѣя, какъ піонъ.

— За позволеніемъ, — повторилъ м-ръ Джингль.

Лечу за облака на крыліяхъ любви!
Тра-ла-ла… трахъ-трахъ тарарахъ!

— Милый мой поэтъ! — воскликнула Рахиль.

— Мнѣ ли не быть поэтомъ, прелестная вдохновительница моей музы! — возгласилъ счастливый Альфредъ Джингль.

— Не могутъ ли насъ обвѣнчать къ вечеру сегодня? — спросила Рахиль.

— Не могутъ, мой ангелъ… запись… приготовленія… завтра поутру.

— Я такъ боюсь, мой милый: братъ легко можетъ узнать, гдѣ мы остановились! — замѣтила померанцовая невѣста, испустивъ глубокій вздохъ.

— Узнать… вздоръ!.. переломилъ ребро… недѣлю отдыхать… поѣдетъ… не догадается… проищетъ мѣсяцъ… годъ не заглянетъ въ Боро… пріютъ безопасный… захолустье — ха, ха, ха!.. Превосходно!

— Скорѣй приходи, мой другъ, — сказала дѣвственная тетка, когда женихъ ея надѣлъ свою скомканную шляпу.

— Тебѣ ли напоминать объ этомъ, жестокая очаровательница? — отвѣчалъ м-ръ Джингль, напечатлѣвъ дѣвственный поцѣлуй на толстыхъ губахъ своей восторженной невѣсты.

И, сдѣлавъ отчаянное антраша, кочующій актеръ перепрыгнулъ черезъ порогъ.

— Какой душка! — воскликнула счастливая невѣста, когда дверь затворилась за ея женихомъ.

— Странная дѣвка! — сказалъ м-ръ Джингль, проходя галлерею.

Мы не станемъ продолжать длинную нить размышленій, гомозившихся въ разгоряченномъ мозгу м-ра Джингля, когда онъ "летѣлъ на крыліяхъ любви" за позволеніемъ вступить въ законный бракъ: бываютъ случаи, когда вѣроломство мужчины приводитъ иной разъ въ содроганіе самое твердое сердце. Довольно сказать, что кочующій актеръ, миновавъ драконовъ въ бѣлыхъ передникахъ, счастливо добрался до конторы и мигомъ выхлопоталъ себѣ драгоцѣнный документъ на пергаментѣ, гдѣ, какъ и водится, было изъяснено, что: "архіепископъ кентерберійскій привѣтствуетъ и благословляетъ добродѣтельную чету, возлюбленнаго сына Альфреда Джингля и возлюбленную дщерь Рахиль Уардль, да будутъ они въ законномъ супружествѣ" и проч. Положивъ мистическій документъ въ свой карманъ, м-ръ Джингль съ торжествомъ направилъ свои шаги въ обратный путь.

Еще не успѣлъ онъ воротиться къ своей возлюбленной невѣстѣ, какъ на дворѣ гостиницы "Бѣлаго Оленя" появились два толстыхъ старичка и одинъ сухопарый джентльменъ, бросавшій вокругъ себя пытливые взгляды, въ надеждѣ отыскать предметъ, способный удовлетворить его любопытству. Въ эту самую минуту м-ръ Самуэль Уэллеръ ваксилъ огромные сапоги, личную собственность фермера, который между тѣмъ, послѣ утреннихъ хлопотъ на толкучемъ рынкѣ, прохлаждалъ себя въ общей залѣ за легкимъ завтракомъ изъ двухъ фунтовъ холодной говядины и трехъ бутылокъ пива. Сухопарый джентльменъ, осмотрѣвшись вокругъ себя, подошелъ къ Самуэлю и сказалъ вкрадчивымъ тономъ:

— Любезнѣйшій!

"Знаемъ мы васъ", подумалъ про себя Самуэль "мягко стелете да жестко спать. Хочетъ, вѣроятно, даромъ выманить какой нибудь совѣтъ". Однакожъ онъ пріостановилъ свою работу и сказалъ:

— Что вамъ угодно?

— Любезнѣйшій, — продолжалъ сухопарый джентльменъ съ благосклонной улыбкой, — много y васъ народа нынче, а? Вы, кажется, очень заняты, мой милый, а?

Самуэль бросилъ на вопросителя пытливый взглядъ. Это былъ мужчина среднихъ лѣтъ, съ продолговатымъ лицомъ и съ маленькими черными глазами, безпокойно моргавшими по обѣимъ сторонамъ его инквизиторскаго носа. Одѣтъ онъ былъ весь въ черномъ, и сапоги его блестѣли, какъ зрачки его глазъ, — обстоятельство, обратившее на себя особенное вниманіе Самуэля. На шеѣ y него красовался бѣлый галстукъ, изъ-подъ котораго выставлялись бѣлые, какъ снѣгъ, воротнички его голландской рубашки. Золотая часовая цѣпочка и печати картинно рисовались на его груди. Онъ держалъ въ рукахъ свои черныя лайковыя перчатки и, завязавъ разговоръ, забросилъ свои руки подъ фалды фрака, съ видомъ человѣка, привыкшаго рѣшать головоломныя задачи.

— Такъ вы очень заняты, мой милый, а?

— Да таки-нешто: не сидимъ поджавши ноги, какъ обыкновенно дѣлалъ пріятель мой портной, умершій недавно отъ апоплексическаго удара. Сидимъ себѣ за круглымъ столомъ да хлѣбъ жуемъ; жуемъ да и подхваливаемъ, a хрѣна намъ не нужно, когда говядины вдоволь.

— Да вы весельчакъ, сколько я вижу.

— Бывалъ встарину, когда съ братомъ спалъ на одной постели. Отъ него и заразился, сэръ: веселость — прилипчивая болѣзнь.

— Какой y васъ старый домъ! — сказалъ сухопарый джентльменъ, осматриваясь кругомъ.

— Старъ да удалъ; новый былъ да сплылъ, и гдѣ прежде была палата, тамъ нынче простая хата!

— Вы рифмачъ, мой милый.

— Какъ грачъ, — отвѣчалъ невозмутимый Самуэль Уэллеръ.

Сухопарый джентльменъ, озадаченный этими бойкими и совершенно неопредѣленными отвѣтами, отступилъ на нѣсколько шаговъ для таинственнаго совѣщанія со своими товарищами, двумя толстенькими старичками. Сказавъ имъ нѣсколько словъ, онъ открылъ свою серебряную табакерку, понюхалъ, вынулъ платокъ, и уже хотѣлъ, повидимому, вновь начать свою бесѣду, какъ вдруігъ одинъ толстый джентльменъ, съ весьма добрымъ лицомъ и очками на носу, бойко выступилъ впередъ и, махнувъ рукою, завелъ свою рѣчь довольно рѣшительнымъ и выразительнымъ тономъ:

— Дѣло вотъ въ чемъ, любезнѣйшій: пріятель мой, что стоитъ передъ вашимъ носомъ (онъ указалъ на другого толстенькаго джентльмена), дастъ вамъ десять шиллинговъ, если вы потрудитесь откровенно отвѣчать на одинъ или два…

— Позвольте, почтеннѣйшій, позвольте, — перебилъ сухопарый джентльменъ, — первое и самое главное правило, которое необходимо соблюдается въ такихъ случаяхъ, состоитъ въ слѣдующемъ: какъ скоро вы поручаете ходатайство о своемъ дѣлѣ постороннему лицу, то ваше собственное личное вмѣшательство можетъ оказаться не только безполезнымъ, но и вреднымъ, a посему — второе правило — надлежитъ намъ имѣть, при существующихъ обстоятельствахъ, полную довѣренность къ этому оффиціальному лицу. Во всякомъ случаѣ, м-ръ… (онъ обратился къ другому толстенькому джентльмену) извините, я все забываю имя вашего друга.

— Пикквикъ, — сказалъ м-ръ Уардль.

Читатель давно догадался, что толстенькіе старички были не кто другіе, какъ почтенный президентъ Пикквикскаго клуба и достопочтенный владѣлецъ хутора Дингли-Делль.

— Извините, почтеннѣйшій м-ръ Пикквикъ, во всякомъ другомъ случаѣ мнѣ будетъ очень пріятно воспользоваться вашимъ совѣтомъ въ качествѣ amici curiae; но теперь, при настоящихъ обстоятельствахъ, вмѣшательство ваше съ аргументомъ ad captandam benevolentiam, посредствомъ десяти шиллинговъ, не можетъ, въ нѣкоторомъ родѣ, принести ни малѣйшей пользы.

Сухопарый джентльменъ открылъ опять серебряную табакерку и бросилъ на своихъ собесѣдниковъ глубокомысленный взглядъ.

— У меня, сэръ, было только одно желаніе, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, — покончить какъ можно скорѣе эту непріятную исторію.

— Такое желаніе, почтеннѣйшій, дѣлаетъ вамъ честь, — замѣтилъ худощавый джентльменъ.

— И съ этой цѣлью, сэръ, — продолжалъ м-ръ Пикквикъ, — я рѣшился въ этомъ дѣлѣ употребить финансовый аргументъ, который, сколько мнѣ извѣстно, производитъ самое могущественное вліяніе на человѣка во всѣхъ его положеніяхъ и возрастахъ. Я долго изучалъ людей, сэръ, и могу сказать, что знаю ихъ натуру.

— Очень хорошо, почтеннѣйшій, очень хорошо, но вамъ слѣдовало напередъ сообщить лично мнѣ вашу счастливую идею. Почтеннѣйшій м-ръ Пикквикъ, я совершенно убѣжденъ, вы должны имѣть отчетливое понятіе о той обширнѣйшей довѣренности, какая обыкновенно оказывается оффиціальному лицу. Если требуется на этотъ счетъ какой-нибудь авторитетъ, то я готовъ напомнить вамъ извѣстнѣйшій процессъ Барнуэлля {"George Barnwell" — заглавіе извѣстной трагедіи Пилло (Pilloe), основанной на истинномъ происшествіи. Главное лицо трагедіи, Барнуэлль, обкрадываетъ своего хозяина и умерщвляетъ своего дядю. Къ этому былъ онъ побужденъ своей любовницей. Эту трагедію еще не такъ давно представляли каждый годъ въ лондонскихъ театрахъ, и не мудрено, что Самуэль Уэллеръ знаетъ ея содержаніе. Прим. перев.} и…

— Какъ не помнить Джорджа Барнуэлля, — перебилъ вдругъ Самуэль, бывшій до сихъ поръ безмолвнымъ слушателемъ назидательной бесѣды, — я знаю этотъ процессъ такъ же, какъ вы, и моимъ всегдашнимъ мнѣніемъ было то, что молодая женщина одна заквасила здѣсь всю эту исторію: ее бы и подъ с_ю_р_к_y_п_ъ. Но объ этомъ, господа, мы потолкуемъ послѣ, если будетъ вашей милости угодно. Рѣчь идетъ теперь о томъ, чтобъ я согласился изъ вашихъ рукъ принять десять шиллинговъ серебряною монетой: извольте, господа, я согласенъ. Сговорчивѣе меня не найти вамъ дурака въ цѣломъ свѣтѣ (м-ръ Пикквикъ улыбнулся). Теперь вопросъ такого рода: за какимъ бѣсомъ вы хотите дарить мнѣ ваши деньги?