Сергей Максимов - Сибирь и каторга. Часть первая

• Название: Сибирь и каторга. Часть первая
• Автор: Сергей Максимов
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2002
• ISBN: 5-04-008806-X

Книга С.Максимова `Каторга империи` до сих пор поражает полнотой и достоверностью содержащейся в ней информации. Рассказ об истории русской каторги автор обильно перемежает захватывающими сюжетами из жизни ее обитателей. Образы преступников всех мастей, бродяг, мздоимцев из числа полицейских ошеломят читателя. Но даже в гуще порока Максимов видит русского человека, бесхитростного в душе своей.

Первое издание `Сибири` вышло тиражом 500 экземпляров для распространения только среди высших чиновников. В советские времена книга вообще не публиковалась. Впервые за много лет этот уникальный текст издается в полном виде, с иллюстрациями и ценными дополнениями из архива писателя.

---

Два последних стиха приставлены из другой песни; без них она поется вся в целом виде на Урале. В нашем сборнике песен она восполняет недостающее и забытое на нерчинских заводах в той песне, которая помещена нами в тексте 2-й главы "На каторге", а записана за Байкалом.

В России сохранилась в народной памяти еще следующая песня, отвечающая содержанием своим многим тюремным песням:

7

Из Кремля, Кремля крепка города,
От дворца, дворца государева,
Что до самой ли Красной площади
Пролегала тут широкая дороженька.
Что по той ли по широкой по дороженьке,
Как ведут казнить тут добра молодца,
Добра молодца, большого боярина,
Что большого боярина — атамана стрелецкого,
За измену против царского величества.
Он идет ли, молодец, не оступается,
Что быстро на всех людей озирается,
Что и тут царю не покоряется.
Перед ним идет грозен палач,
Во руках несет остер топор,
А за ним идут отец и мать,
Отец и мать, молода жена.
Они плачут, что река льется,
Возрыдают, как ручьи шумят,
В возрыдании выговаривают:
— Ты, дитя ли наше милое,
Покорися ты самому царю.
Принеси свою повинную;
Авось тебя государь-царь пожалует,
Оставит буйну голову на могучих плечах.
Каменеет сердце молодецкое,
Он противится царю, упрямствует,
Отца, матери не слушается.
Над молодой женой не сжалится,
О детях своих не болезнует.
Привели его на площадь Красную,
Отрубили буйну голову,
Что по самы могучи плечи.

Сохранились и песни, завещанные волжскими и другими разбойниками, некогда наполнявшими сибирские тюрьмы в избытке. Ими же занесены и забыты многие песни и в сибирских каторжных тюрьмах, где успели эти песни на наши дни частью изменить, частью изуродовать, а частью обменять на другие. Свободное творчество не получило развития; причину тому ближе искать в постоянных преследованиях приставниками. Песня в тюрьме — запрещенный плод. Дальнейшая же причина, естественным образом, зависит от тех общих всей России причин исторических, которые помешали создаваться новой песне со времен Петра Великого. Вначале вытесняли народные песни соблазнительные солдатские (военные), в которых ярко и сильно высказалось в последний раз народное самобытное творчество (особенно в рекрутских). С особенною любовью здесь приняты и особенным сочувствием воспользовались песни рекрутские и в сибирских тюрьмах: и "По горам, горам по высоким, млад сизой орел высоко летал", и "Как по морю-моречку по Хвалынскому", и "Не шуми-ка ты, не греми, мать зелена дубравушка"1. Затем растянули по лицу земли русской войска в то время, когда уже познакомились они с деланною, искусственною и заказною песнею; потом завелись фабричные и потащили в народ свои доморощенные песни, находящиеся в близком родстве с казарменными; наконец, втиснули в народ печатные песенники с безграмотными московскими и петербургскими виршами, с романсами и цыганскими безделушками. Но в солдатских и фабричных песнях уже утратилась старая, ловкая грань и заявилась новая, фальшивая, а потому и не мудрая. Да пусть живет и такая, когда нет другой: на свободе песня творится, на воле поется, где и воля, и холя, и доля, а обо всем этом в тюрьмах нет и помина.

{1 Вот в каком виде являются эти три песни в Сибири на каторге:

I

По горам, горам
По высоким,
Млад сизой орел
Высоко летал,
Высоко летал,
Жалобно кричал.
Во строю солдат
Тяжело вздыхал:
"Мне не жаль, не жаль
Самого себя,
Только жалко мне
Зелена сада.
Во зеленом саду
Есть три деревца:
Первое деревцо —
Кипарисово,
Другое деревцо —
Сладка яблонька,
Третье деревцо —
Зелена груша.
Кипарис древо —
Родной батюшка;
Сладка яблонька —
Родна матушка.
Зелена груша —
Молода жена.

II

Как по морю-моречку по Хвалынскому
Плывут, восплывают тридцать кораблей:
Один-от кораблик поперед бежит,
Он бежит-бежит, соколом летит.
На том ли на кораблике Рыжков атаман.
"Гребите вы, молодцы, подгребайте,
Своих белых рученек не жалейте!
Как за нами, за молодцами, три погони:
Первая погонюшка — то солдаты,
Вторая погонюшка — то гусары,
Третья погонюшка — донски казаки.
Первой погонюшки не боюся,
Второй-то погонюшки не страшуся,
Третьей же погонюшки я боюся".
То не пулечка свинцовая пролетает,
Не калено ядрышко прилетает.
Атамана Рыжкова убивает.

III

Не шуми-ка ты, не греми,
Мать зелена дубравушка!
Не мешай-ка ты, не мешай
Мне, молодцу, думу думати!
Ах, приходит же на дубравушку,
Приходит невзгода.
Вот невзгодушка да на дубравушку —
Зимонька холодна.
Исповысушит, исповыкрутит
Все листья-коренья
Как на крутеньком и на прекрасненьком
Был я на ярочке,
Как на желтеньком на рассыпчатом
На мелком песочке.
Что не черные-то в поле
Вороны слетались, —
Слеталися-собиралися
Молодцы ребятушки.
Вы солдатушки, вы молоденьки,
Вы новобраны!
Получили ли вы, ребятушки,
Царские присяги?
Что ж ты, реченька, что ж( ты, быстрая,
Долго не проходишь?
Ледок тоненький, ледок осенненький
Долго не проносишь?
Наших милых голубушек
Долго не провозишь?
Наши милые голубушки
Сами переедут.

Известная былина-песня "Соезжает князь Михайло со широкого подворья", рассказывающая об убийстве свекровью невестки, в сибирских тюрьмах известна до мельчайший подробностей и даже представляет лучший, полнейший вариант. В Сибири одно убийство служит поводом к двум новым убийствам:

Вынимает князь Михайло
Из ножен булатный ножик:
Он пронзает свое сердце,
Он пронзает ретивое.
Как возговорит его матушка родима:
"Ахти, злодейка я, согрешила,
Три души я погубила:
Се-де сына, се невестку,
Се младенца во утробе!"}

В сибирских тюрьмах есть еще несколько песен, общеупотребительных и любимых арестантами, несмотря на то, что они, по достоинству, сродни кисло-сладким романсам песенников. Решаюсь привести только три в образчик и в доказательство, что другие, подобные им, и знать не стоит.

Первая

Сидит пташечка во клетке,
Словно рыбочка во сетке.
Видит птичка клетку,
Клетку очень редку,
Избавиться не может.
Крылья-перья бедна перебила,
Все по клеточке летала.
Вострый носик притупила,
Все по щелочкам клевала.
Отчего же у нас слезы льются,
Словно сильны быстры реки?
Слезы льются со кручины,
Со великой злой печали.
Вспомню, мальчик — сожалеюсь,
Где я, маленький, родился.
Привзведу себе на память,
С кем когда я веселился.
Имел я пищу, всяку растворенность,
Ел я хлеб с сытою,
Имел я кровать нову тесовую,
Перинушку перовую.
Я теперя, бедный, ничего не имею,
Кроме худой рогожонки.
Я валяюсь, бедный, под ногами
До такого время часу:
Ожидаю сам себе решенья
Из губернского правленья.
Неизвестно, что нам, братцы, будет,
Чем дела наши решатся.
Перетер я свои ножки резвы
Железными кандалами;
Перебил я свои ручки белы
Немецкими наручнями;
Приглядел я свои ясны очи
Скрозь железную решетку:
Вижу, все люди ходят по воле,
Я один, мальчик, во неволе.

Вторая

Хорошо в остроге жить,
Только денежкам не вод.
По острогам, по тюрьмам.
Ровно крысы пропадам.
Как пойдет доход калашный —
Только брюхо набивай;
Отойдет доход калашный —
Только спину подставляй… и проч.

Третья

Суждено нам так страдать!
Быть, прелестная, с тобой
В разлуке — тяжко для меня.
Ох! я в безжалостной стране!
Гонимый варварской судьбой,
Я злосчастье испытал.
Прошел мытарства все земные
На длинной цепи в кандалах.
Тому причиной люди злые.
Судья, судья им — небеса.
Знаком с ужасной я тюрьмою,
Где много лет я пострадал.
Но вот уж, вот уж — слава Богу! —
Вздохнув, я сам себе сказал:
Окончил тяжкие дороги
И в Сибирь я жить попал,
Где часто, как ребенок, плачу:
Свободы райской я лишен.
Ах! я в безжалостной стране.
В стране, где коварство рыщет,
Где нет пощады никому,
Где пламенная язва пышет,
Подобно аду самому.
Лишь утрення заря восходит,
Словно в аде закипит,
Приказание приходит,
Дежурный строго прокричит:
"Вставай живее, одевайся!
Все к разводу выходи!"
Но вот одно, одно мученье:
Манежно учат ходить нас.
Я Богу душу оставляю,
Жизнью жертвую царю,
Кости себе оставляю,
Сердце маменьке дарю1.

1 Известны еще длиннейшие вирши: "Позвольте вспомнить про былое" и проч. и "На дворе шумела буря, ветер форточкой стучал"; "Я видел, как в стране чужой моих собратьев хоронили" и пр., все неудачные попытки, рассчитывающие на дальнейшее развитие тюремной песни, но пользующиеся некоторым успехом только в военных каторжных тюрьмах. За ними одно досадное право — вытеснять мало-помалу самобытные перлы народного творчества. Из известных романсов пробрался в тюрьмы между прочим варламовский: "Что не ветер ветку клонит".