Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Нансен и мир)

• Название: Книга об отце (Нансен и мир)
• Автор: Лив Нансен-Хейер
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: История
• Год: 1986

Эта книга — история жизни знаменитого полярного исследователя и выдающе­гося общественного деятеля фритьофа Нансена. В первой части книги читатель найдет рассказ о детских и юношеских годах Нансена, о путешествиях и экспедициях, принесших ему всемирную известность как ученому, об истории любви Евы и Фритьофа, которую они пронесли через всю свою жизнь. Вторая часть посвящена гуманистической деятельности Нансена в период первой мировой войны и последующего десятилетия. Советскому читателю особенно интересно будет узнать о самоотверженной помощи Нансена голодающему Поволжью.

В  основу   книги   положены   богатейший   архивный   материал,   письма,  дневники Нансена. 1-е изд. книги — 1971. Для широкого круга читателей.

---

Отец, конечно, потребовал, чтобы ему сообщили результаты обследования. Ему сказали, что отныне он должен больше бе­речься. Но скоро он опять почувствовал себя бодрым и здоро­вым, а беречь свои силы ему никогда и в голову не приходило.

Напротив, он снова поехал с докладами по Европе и Америке и с прежней энергией продолжал работать над оказанием помощи армянским и прочим беженцам. До сих пор его здоровье не уступало его энергии, и он просто не мог представить себе, что сердце может отказать.

В горах Ворм-Мюллер и Моргенстьерне заметили, что он те­перь быстрее уставал и иногда отставал от них. Однажды он остановился и оперся на палку.

«Он ни слова не сказал, но я впервые увидел грусть на его лице»,— рассказывает Ворм-Мюллер.

Но в избушке вся его усталость прошла. Он смеялся, рассказы­вал разные истории и был как всегда полон замыслов и мыслей. Часто он вслух мечтал о том, что ему хотелось бы сделать, прежде чем придется «расстаться с жизнью». Очень хотелось ему совер­шить кругосветное плавание на яхте в кругу хороших друзей, чтобы было много времени и можно было бы останавливаться там, где понравится. Он очень хотел повидать Египет, Индию и Тихооке­анские острова, особенно хотелось ему ознакомиться с восточными цивилизациями и народами. Эта давнишняя мечта часто возвра­щалась к нему.

И вот он внезапно повержен. Бледный и слабый, лежал он в своей необъятной кровати. Глаза стали огромными. Тут уж не спасала сила воли. Но он терпеливо сносил неизбежное. «Вот я лежу и думаю, как много бы еще нужно сделать»,— говорил он с грустной улыбкой.

В первые недели ему было очень плохо, и выглядел он совсем нехорошо. В нижней части правого легкого появились уплотне­ния, однажды был обморок. Доктор Хатлехуль пригласил ста­рого друга отца профессора Петера Ф. Хольста, и вместе они при­шли к выводу, что у отца в легком закупорка сосуда. Он все время чувствовал колотье в боку, и в мокроте иногда появлялась кровь. Но он быстро оправился. Через три-четыре дня после обморока колотье прошло и сердце стало работать лучше. На ноге опу­холь тоже почти исчезла. С 19 марта он уже чувствовал себя вполне хорошо, и выздоровление проходило нормально.

Теперь он и слушать ничего не желал о том, чтобы лежать в постели и быть послушным пациентом. За отцом ухаживала ме­дицинская сестра, но ни она, ни доктор ничего не могли с ним поделать. Постель превратилась в рабочий стол, карты, книги, бумаги громоздились вокруг. Отец вызвал секретаря и стал дикто­вать ему длинные письма. К нему приходили сообщения о ходе работы в организации помощи, а отец письменно отвечал на них и давал советы. Он горячо занимался подготовкой экспедиции на Северный полюс, которую надеялся снарядить к следующему году. Из Бергена приехал навестить больного Хелланд-Хансен, но вмес­то визита ему пришлось работать с отцом.

Обо всем он помнил и всем интересовался. Только о себе не ду­мал. Даже теперь, когда болезнь уложила его в постель и он сам, наверное, догадывался, что болезнь серьезна.

Он с удовольствием принимал гостей.  Не раз  к нему приезжал король Хокон и подолгу просиживал у его постели. Коро­лева тогда почти все время находилась в Англии и навестила отца только перед отъездом, когда он был еще тяжело болен. Эрик Вереншельд заходил почти ежедневно, они с отцом болтали, смея­лись, как обычно, ничего не изменилось в их отношениях. Торуп, Ула Томмесен, Отто Свердруп, Ворм-Мюллер — одним словом, все друзья отца то и дело звонили по телефону и навещали его, как только выдавалась такая возможность.

Однажды ему передала привет Нини Ролл Анкер, и отец тут же выразил желание видеть ее. Она сама так описала  визит:

«Мы с Сигрун обедали за маленьким столиком около его кро­вати. В открытые окна виднелись распустившиеся березы Форнебу, фьорд. Весна. Фритьоф сидел в своей громадной кровати с какими-то удивительными колоннами по бокам. На кровати ле­жало множество книг, карт, он знакомился с ледовой обстановкой у полюса и пытался предсказать, какой она будет в следующем году. Он все время оживленно со мной разговаривал, досадовал на свою болезнь и сожалел, что не сможет поохотиться на глуха­рей. Выглядел он хорошо: загорелый, голову держал прямо. Но голос его был так слаб, взгляд такой далекий. Когда я собралась уходить, он удержал мою руку. „Спасибо, спасибо, что пришла",— сказал он. Я не могла ответить. Я уже никогда его больше не увижу, подумалось мне. Это витало в воздухе, во всей комнате, он точно собрался в путь».

Профессор Ворм-Мюллер навестил отца за две недели до его смерти, отец тогда выглядел хорошо, и голос был нормальный. К ужасу Ворм-Мюллера, он смеялся и выкурил несколько креп­ких сигар. Он много говорил о Северо-Западном проходе, о том, что собирается о нем написать, и попросил Ворм-Мюллера ра­зыскать кое-какие справки об английском торговом флоте пят­надцатого и шестнадцатого веков, рассказал о предстоящей экспе­диции на Северный полюс на дирижабле, говорил о наступающей весне и радовался ей. Но когда речь зашла о европейской поли­тике, лицо его омрачилось. Он был очень огорчен делами в Лиге наций и обеспокоен положением Норвегии в Женеве. Он сказал, что у наших представителей нет «положительного духа».

Когда пришли дети, его мрачность прошла. Детей он же­лал видеть каждый день. Ева была уже большая и понимала, что дедушка болен, она подходила к его кровати тихонько и осторожно.

«Тебе теперь лучше, дедушка?» Он растрогался: «Да, радость моя. Скоро я встану, и мы пойдем с тобой гулять».

Маленький Фритьоф еще издали давал знать о своем приходе. Я боялась, что он утомит отца, и хотела оставить его в холле, но отец рассердился: «Нет, пускай он придет». Фритьоф ворвался, не закрыв за собой дверь: «Вот и я, дедушка!»

Началась обычная игра. «Бээ»,— сделал отец. И Фритьоф: «Бээ». И тут оба засмеялись. Фритьоф это до сих пор помнит. Тогда ему было всего три года, это его первое воспоминание.

Я каждый день приходила к отцу. Чаще всего с детьми, а когда они уходили, я оставалась еще посидеть. Я всегда спрашивала, не устал ли он, а он только брал мою руку: «Нет, что ты. Я свеж как огурчик. Вот только ноги распухли и никак не проходят».

Мы болтали о всякой всячине, о знакомых, которые передавали ему приветы, о разных пустяках. Но говорили и о литературе, не­сколько раз речь заходила о Достоевском. В молодости на отца больше всего повлиял Ибсен. «Ибсеновская тема воли больше всего способствовала становлению моего характера»,— говорил отец. Теперь его покорила глубокая человечность Достоевского, его знание человеческого страдания, его безграничная жалость, смирение и самоанализ. Высокомерия отец не прощал никогда. «Великая грешница, если она сохранила теплоту сердца, лучше, чем люди, которые хвастаются своей незапятнанностью»,— вор­чал он. Доброта и терпимость сделались в его глазах самым важ­ным качеством. Князь Мышкин и Алеша безраздельно завоевали его любовь.

«Вот таким хотелось бы быть самому»,— говорил он.

В те дни я перечитала некоторые книги Достоевского. Заме­чательные это были часы, когда мы с отцом о них беседовали.

«Знаешь что?— сказал он как-то вдруг.— А не заняться ли тебе этим писателем поосновательней?»—«Да-а,— ответила я озадаченно.— А как?»—«Поди в университетскую библиотеку и почитай! Только читай вдумчиво, делай записи. Прочти все, от на­чала до конца. До сих пор ты его читала поверхностно, как чи­тают для удовольствия».

Я рассказала отцу, что Нильс Коллет Фогт вбил себе в голову сделать из меня журналистку. Бьёрн Бьёрнсон уговаривал всех идти в актеры, а Фогт считал, что блаженны только пишущие. Отец презрительно отмахнулся: «Писать? Что значит писать? По-моему, сперва нужно, чтобы было о чем написать».

Но вдруг он увидел выход. Если я как следует изучу какого-то автора, то кое-чему научусь. Он даже сам увлекся этой мыслью: «Да я бы и сам с удовольствием этим занялся! И с радостью буду тебе помогать».

Но было уже поздно.

За исключением перебоев в деятельности сердца, которые об­наружил доктор Хатлехуль, отец чувствовал себя гораздо лучше. Однако доктор Хатлехуль не доверял этому улучшению. Однажды, посмотрев отца, он пришел к нам и сказал: «Мне очень грустно, что твой отец так болен». От этих слов у меня сжалось сердце.

«Конечно, он сможет подняться и даже работать сможет,— продолжал доктор Хатлехуль.— Но ты можешь представить себе отца больным сердечником?»

Нет, я не могла себе этого представить. Меня охватило не столько горе, сколько безграничная жалость. Нельзя, чтобы это случилось! Я не могла даже представить этого.

Братьям и сестре дали знать о состоянии отца. Имми с Аксе­лем вернулись из Египта, Одд с Кари и прелестной Марит из Америки, только Коре не мог приехать домой из Канады. Отец был   бесконечно   счастлив,   видя   вокруг   себя   детей   и   внуков.