Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Нансен и мир)

• Название: Книга об отце (Нансен и мир)
• Автор: Лив Нансен-Хейер
• Издательство: Гидрометеоиздат
• Жанр: История
• Год: 1986

Эта книга — история жизни знаменитого полярного исследователя и выдающе­гося общественного деятеля фритьофа Нансена. В первой части книги читатель найдет рассказ о детских и юношеских годах Нансена, о путешествиях и экспедициях, принесших ему всемирную известность как ученому, об истории любви Евы и Фритьофа, которую они пронесли через всю свою жизнь. Вторая часть посвящена гуманистической деятельности Нансена в период первой мировой войны и последующего десятилетия. Советскому читателю особенно интересно будет узнать о самоотверженной помощи Нансена голодающему Поволжью.

В  основу   книги   положены   богатейший   архивный   материал,   письма,  дневники Нансена. 1-е изд. книги — 1971. Для широкого круга читателей.

---

Никогда не забуду, как волновался отец, когда мы ехали на концерт. Дорогой он не вымолвил ни слова и упрямо смотрел в окно, морща лоб. А когда мы вошли в артистическую, он был очень невежлив с маленьким подвижным Фогт-Фишером, старым маминым импрессарио, который сразу же подскочил к нам, рассы­пался в похвалах моему голубому шелковому платью и, сладко улыбаясь, заговорил о том, как он растроган, что «дочь нашей Евы» будет выступать. Отец, не отвечая, повернулся к нему спиной. Но после концерта, когда дядя Ламмерс и другие любезно шверили его, что я удачно справилась с партией, наступил празд­ник.

«Какая радость слушать твое пение!»— сказал отец и обнял меня.  Тут  он  наконец-то  сердечно  пожал  руку  Фогт-Фишеру.

Я часто обедала у тети Малли и потом вместе с ней поднима­лась на второй этаж навестить дядюшек. Они сидели каждый за своим письменным столом в шлафроке, куря длинные трубки. Перед ними стоял кофе и лежали газеты. Дядюшки радушно приветствовали нас каждый из своего угла. Они очень постарели, по седовласый дядя Эрнст с бородой библейского патриарха был нее так же красив, а дядя Оссиан все так же ласков и добр. Вся­кий раз задавались одни и те же вопросы. Тетя Малли: как они себя чувствуют, как прошел день в университете, не скормил ли дядя Оссиан опять свой завтрак голубям. Братья: как мы себя чувствуем, здоров ли дядюшка Ламмерс, как поживают отец и все домашние в Люсакере. (31)

Дядюшку Оссиана чрезвычайно забавлял Шнапс, откормлен­ный тетушкин песик, который умильно вилял хвостом у его ног. «Ага, вот и ты, песик!»— и дядя Оссиан смеясь выкладывал косточки, пироги, все, что припрятал для него в ящике письмен­ного стола.

Оба эти старых холостяка были живыми хронометрами, и весь район Бестум сверял по ним часы.

«Вот идут профессора Сарсы,— говаривали люди, увидев, как они утром отправляются в университет,— значит, уже половина девятого».

Кроме ежедневного пути до трамвайной остановки и обратно они почти никуда не ходили. Только один раз за все лето дядя Ос­сиан отправлялся в море — собирать живность для исследований под микроскопом. Дядя Эрнст предпочитал путешествовать по карте. Часами просиживал он над нею, отыскивая старые марш­руты, по которым ходил когда-то вместе с Винье и другими пио­нерами альпинизма. Иногда я следила за движением его скрючен­ного пальца по горам. Он часто останавливался у Маристуен, где не раз бывал в прежние годы.

Отец был в прекрасных отношениях с родственниками мамы из Бестума. Он бывал у Сарсов не только на традиционных «воскре­сеньях» два раза в месяц. У него всегда было о чем побеседовать с ними. Они же редко бывали в Пульхёгде. Тетя Малли, самая подвижная из них, и рада бы приезжать к нам почаще, да боя­лась бросить «своих мужчин».

У нас теперь вообще мало кто бывал. Когда отец звал гостей, то непременно приглашал Анну Шёт и Торупа. Иногда наведывалась Ингеборг Моцфельд, которая давно уже была замужем за управляющим епархией Торвальдом Лёкеном. Не думаю, чтобы у отца было много общего с добрым и жизнерадостным Торваль­дом, зато он любил слушать, как Ингеборг играла мамины песни, которые напоминали ему о прошлом.

Порою нежданно-негаданно приезжал Ула Томмесен обсу­дить политические вопросы со своим другом. (29) Дело часто кончалось тем, что отец давал согласие написать статью для «Тиденс Тейн», которую Томмесен основал в 1910 году, порвав с «Вердене Ганг». Ни с кем из старых знакомых, бывавших еще в Люсакере, я не подружилась так крепко, как с Томмесеном и его милой, душевной женой. Они переселились в хорошенький домик в районе Абедиенген и часто приглашали меня на свои скромные вечера. Бывало, что я у них обедала и, если мы были одни, упрашивала Томмесена почитать стихи. Об этом его таланте я узнала от Эрика Вереншельда.

«Он читает лучше многих актеров,— говорил Вереншельд,— просто, искренне. Ему никогда не изменяет чувство меры».

Так оно и было, но стихи так волновали его, что ни он, ни мы не могли удержаться от слез.

При прощаньи они всегда спрашивали: «Когда ты снова при­дешь? Не забывай, что тут у тебя есть старые друзья, которые тебя любят».

Я знала, что Ула Томмесен говорит искренне. Я как бы по наследству заняла в их сердцах мамино место. Такое же чувство испытывала я и у наших соседей — Вереншельдов и Эйлифа Пе-терсена, где я, как и в детстве, продолжала бывать запросто. С Ионом и Дагфином у нас сохранилась прежняя дружба. Ко­нечно, у каждого из нас появились новые друзья — а у Иона вдо­бавок многочисленные подруги,— но теперь мы трое представ­ляли «культурный центр Люсакера» и старались поддерживать эту репутацию.

Вереншельды не устраивали таких больших приемов, как Магда и Эйлиф Петерсены, но их дом всегда был открыт для дру­зей Вернера, Баскен и Дагфина. И тетя Софи по-прежнему уго­щала всяческими лакомствами из своих запасов. Но сейчас ноги у нее стали совсем плохи, и, когда нужно было достать из погреба или с чердака яблоки или банку варенья, она, щурясь сквозь лор­нет, умоляюще посматривала на Вернера: «Ты пойдешь или я?» Разумеется, шел Вернер.

Собираться у Вереншельдов мы не могли без приглашения, но уж день Святого Ханса обязательно праздновали у них. Сперва на веранду подавался кофе со сладким пирогом, потом все шли на берег фьорда и в сад. А под конец, когда на берегу догорят костры, в гостиной начинались танцы и не кончались до зари. Только отец не велел мне задерживаться допоздна. Обычно он отпускал меня до определенного часа и частень­ко не закрывал дверей своей комнаты, чтобы самому убедить­ся, что я пришла вовремя. Мне приходилось или прерывать ве­селье в самом разгаре, или выдерживать дома бурю. А как раз в ночь на Святого Ханса я предпочитала получить дома на­гоняй.

Однажды Арнстейну Арнебергу пришла в голову шальная мысль послать в Пульхёгду парламентеров среди ночи. Он думал, что удастся смягчить Нансена. Многие из гостей во главе с Арнстейном двинулись к Пульхёгде и выстроились под окнами от­цовской спальни. Арнстейн откашлялся:

«Фритьоф Нансен»,— начал он осторожно. Никакого ответа. «Фритьоф Нансен»— опять молчание. Тогда он взмахнул руками, и раздался хор: «Фритьоф Нансен!»

Заспанное лицо отца показалось в окне. Пока что оно не очень смягчилось.

«Что это значит?»—«Можно Лив остаться подольше?»— заи­каясь спросил Арнстейн. «К дьяволу с такой чушью!» Казалось, вот-вот разразится гроза. Но Арнстейн был в приподнятом на­строении и не падал духом: «Мы только пришли спросить, можно ли Лив...»—«Лив может оставаться, сколько захочет, черт по­бери!»— прорычал отец, захлопывая окно.

Арнстейн и все остальные вернулись гордые собой. Отец раз­решил, все в наилучшем порядке! Я в этом не была уверена. Но мы танцевали до рассвета, пока рыбацкие лодки не вышли в море. К моему удивлению, отец наутро ничуть не сердился.

«Верно, тебе было очень весело вчера вечером,— сказал он,— но что за дикость посылать всех просить за себя — не тиран же я в конце-то концов?»

Перед отъездом в Сибирь отец надумал отвезти детей (кроме Коре — он в то лето уезжал) в Сюндволлен.

Мы ехали в нашей старой желтой коляске, запряженной гне­дым, через всю округу Берум и по лесам Соллихегде. Поездка наша заняла целый день, и все время пекло солнце. В то время Сюлдволлен был маленькой сельской гостиницей, с хлевом и конюшней, посреди лесов и полей. Отцу нравилось здесь, и он с удо­вольствием показывал нам этот край. Вечером настроение его из­менилось, и он записал в дневнике:

«Лив и дети уже попрощались перед сном, скоро и мне пора спать. Но так трудно уснуть, ночь слишком хороша. Я лягу у рас­крытого окна, чтобы мне виден был фьорд и голубые холмы вдали, и мне пригрезятся прекрасные голубые сны... О, зачем в высшей красоте природы столько грусти, и почему эта грусть прекрасна — к чему любить, если это приносит горе?

Кажется, в твоей душе все время бьется бессмысленное таин­ство природы и жизни и колеблются сокровенные струны:

Печальные слышала я голоса
в тот час, как с небес озаренных
светило сошло, почернели леса
и скатилась роса
с дерев, над водою склоненных ».

Это припомнился отцу «Водяной» Кьерульфа на слова Вельхавена — любимая песня мамы.

VI. ПО СИБИРИ

Главное затруднение для морского судоходства между Евро­пой и северным побережьем Азии представляют льды Карского моря. Попытки использовать этот путь для торговых сношений между Западом и Востоком начиная с 1876 года неоднократно предпринимались Англией, Россией и другими странами, и в 1911 году было создано Сибирское акционерное общество[156], ди­ректором которого стал молодой Иона Иванович Лид. Лид часто обращался к Нансену за советом, и отец заинтересовался его пла­нами, которые обещали большие выгоды и России, и Норвегии. Первая попытка Общества преодолеть льды Карского моря закон­чилась неудачей[157]. Новую попытку решили предпринять в 1913 го­ду, использовав судно большего водоизмещения и мощности. На этот раз была сделана крупная ставка. Если и эта попытка потер­пит неудачу, то Общество обанкротится.