Евгений Маурин - Шах королеве. Пастушка королевского двора

• Название: Шах королеве. Пастушка королевского двора
• Автор: Евгений Маурин
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-386-00673-0

Евгений Маурин – признанный мастер историко-авантюрной прозы, чьи романы отличают виртуозно прописанный, динамичный захватывающий сюжет и потрясающее умение передавать дух той или иной исторической эпохи.

«Шах королеве» и «Пастушка королевского двора» – наиболее известные романы писателя, действие в которых разворачивается во второй половине ХVII века при дворе знаменитого «короля-Солнца» Людовика XIV. Изощренные придворные интриги и интимные похождения венценосных особ, роковые красавицы и любовные страсти, распутство и коварство, ревность и предательство – все это вы найдете на страницах потрясающе увлекательных сочинений Маурина, любимых не одним поколением истинных ценителей первоклассной исторической прозы.

---

Вдруг его равнодушный, пресыщенный взор оживился и засверкал. Из-под низко свесившейся ветки придорожного куста белела трогательно-нежная кисть ландыша. Казалось, будто тихое сияние исходит от крупных белоснежных чашечек цветка, и это сияние было ароматом, глубоко проникшим в самое сердце короля. Смущенный, взволнованный Людовик нерешительно остановился около цветка. Ландыш манил короля, его неудержимо тянуло сорвать этот нежный, скромный цветочек, и в то же время – было жалко.

«Сорвать и… бросить потом? – думал Людовик, объятый ему самому непонятным волнением. – Сорвать, а потом… цветик завянет… завянет, такой трогательный в своей наивной чистоте, такой волнующий своей ароматной свежестью?

Но он растет у самой дороги! – набежала вдруг новая мысль. – Где порука, что идущий за мной пощадит его? И, если другой все равно безжалостной рукой сорвет этот ландыш, почему же мне не упиться ароматом его юности?»

Словно в ответ на эту мысль из-за короля протянулась чья-то рука. Людовик сразу узнал эту руку и, даже не видя стоящего позади, понял, что это – Арман де Гиш. Дерзость графа заставила Людовика окаменеть от ярости. А рука все ближе и ближе тянулась к ландышу.

В гневе и скорби Людовик бросился вперед, оттолкнул ненавистную руку и сам потянулся за цветком. Вдруг из-за куста показалась тонкая, гибкая фигура Генриетты Английской. Герцогиня гневно погрозила королю кулаком и с ненавистью занесла ногу над испуганно пригнувшимся ландышем, чтобы растоптать скромный цветочек. Король стремительно кинулся на Генриетту и… сильно стукнулся лбом о резной выступ колонки, поддерживавшей балдахин его царственного ложа!

В первый момент король Людовик с испуганным изумлением озирался по комнате. Сильный удар и резкий, насильственный переход к действительности оглушили его, и он не мог отдать себе отчет в происходящем. Почему так ярко светит солнце, если только что была кровавая тьма багряного заката? И куда вдруг девались лес, цветы, Гиш и Генриетта?

Людовик с недоумением потер ушибленный лоб и вдруг весело, молодо расхохотался. Но его смех тут же оборвался. Король потянулся, лениво откинулся на подушки и, закрыв глаза, вновь отдался мучительно-сладким, смутным думам, навеявшим этот причудливый сон.

Лежа с закрытыми глазами, Людовик ясно припоминал звуки обольстительного девичьего голоса, который накануне с глубоким волнением, с подкупающей сердечностью говорил о великом счастье быть любимой королем Людовиком. Юный монарх уже не раз слышал признания, срывавшиеся с женских уст, но нередко при этот ему приходило в голову: «А что, если бы меня постигла судьба брата Карла?[29] Что, если бы и я вдруг потерял трон и отчизну, что, если бы мне пришлось вдруг, словно затравленному зверю, спасаться в лесных дебрях, почти без друзей, без опоры, без средств? Повторили ли бы свое признание эти уста и не слетело ли бы все мое обаяние вместе с саном и короной?».

Да, обычно нежные уста шептали свои признания королю, не мужчине! А эта «туреньская пастушка» видела в короле просто «Людовика», и только «Людовику», а не «его величеству королю» несло ее сердце первый трепет пробудившейся страсти!

Но неужели же он, Людовик, пройдет мимо этой девушки?

Король вызвал в своей памяти нежный облик Луизы Де Лавальер и опять, как уже не раз, содрогнулся от прилива чувства мощного влеченья к ней! И в то же время ему было словно жаль коснуться этой чистой девушки – точно так же, как в причудливом сне он вдруг в раздумье остановился около ландыша.

Однако воспоминанье о только что виденном сне заставило вспомнить также и продолжение последнего. Отчетливо встала перед глазами Людовика рука Армана де Гиша, хищно тянувшаяся за скромным цветочком. Да, этот присяжный сердцеед не пощадит, не остановится перед наивной чистотой, не даст связать свою чувственность сентиментальными размышлениями.

И опять, как во сне, Людовик подумал:

«Да, она растет при дороге и всякий прохожий может сорвать цвет ее чистоты! Разве мало приезжало ко двору вот таких же чистых, наивных, бесконечно трогательных в своем целомудренном неведении? А что делала с ними жизнь? Да и где такому ребенку как Луиза, выдержать натиск опытного, наглого, не разбирающегося в средствах достижения щеголя! Но, если это так, почему же я должен открыть, уступить дорогу Гишу и присным его? Разве я так уже богат сердцем, разве вокруг меня так много женщин, готовых подарить свое сердце не ради денег и славы, а только из глубокой ответной симпатии ко мне самому?».

Уступить Луизу де Лавальер Гишу или кому-либо другому? От одной этой мысли вся кровь отлила у Людовика от сердца, и он вскочил бледный и задыхающийся. Нет, этого он не мог допустить, этого он просто не пережил бы – это он чувствовал ясно и неуклонно!

Но все же как же так, без размышлений, без оглядки, сорвать такой нежный, чистый, прекрасный в своей хрупкости цветок?

Людовик чувствовал, что его голова слишком переполнена разнородными мыслями, что его мозг слишком напряжен и что, лежа в поспели, он все равно ничего не решит. Короля мощно потянуло в парк, к свежести листвы и цветов, еще осыпанных брызгами росы в этот ранний час. Крикнув Лапорта и приказав ему подать одеваться, Людовик поспешно занялся своим утренним туалетом.

VI

В парке было дивно хорошо в это чудное весеннее утро, и Людовик невольно пожалел, что редко пользуется ранними часами прохлады и тишины. В замке все еще спали, утомленные празднествами истекшей ночи, и удивительно хорошо было чувствовать себя вне явно услужливых и восторженных, но втайне пытливых и хищных взглядов придворных.

Однако что это? Там, в дальней аллее, на скамейке белело чье-то платье!

У Людовика быстро-быстро забилось сердце. Вдруг это – Луиза? Стараясь делать как можно меньше шума, король стал осторожно подвигаться к скамье.

Шагах в двадцати Людовик с разочарованьем увидел, что ошибся: на скамейке, в позе глубокой, скорбной задумчивости, сидела д'Артиньи. В первый момент король хотел повернуть обратно, но тут же ему вспомнилось, с каким отчаяньем говорила вечером своим подругам девушка о знаках внимания короля. Людовику захотелось успокоить д'Артиньи, и он с лукавой усмешкой на устах стал с прежней осторожностью приближаться к скамейке.

– Мадемуазель! – тихо произнес он, незаметно подобравшись к самой скамье.

Девушка вздрогнула, вскочила с величайшим смущением увидела короля и так растерялась, что даже забыла отвесить установленный церемонный реверанс.

– Бога ради успокойтесь, мадемуазель! – весело продолжал Людовик. – В эту минуту я менее всего хотел бы уподобиться в ваших прекрасных глазках страшному чудовищу, неожиданно набрасывающемуся из лесной чащи на беззаботного путника. О, я окликнул вас для того, чтобы утешить и ободрить, а уж никак не тревожить еще более! Ведь причина вашей тревоги стала мне хорошо известна со вчерашнего вечера! Дело идет о… тягостных знаках внимания и ревнивом женихе, не так ли?

– Ваше величество, это были вы! – в ужасе воскликнула девушка, в отчаянье закрывая лицо руками. – Боже мой! Мои неосторожные слова… Бога ради… Я не подумала…

– Да успокойтесь же, успокойтесь! – с настойчивой лаской повторил Людовик. – Вам не в чем извиняться, это уже скорее надлежит сделать мне! Пожалуйста, сядьте и выслушайте меня, вы увидите, что вам решительно нечего бояться! Да сядьте же, – настойчиво повторил он, присаживаясь на скамью и видя, что растерявшаяся девушка не трогается с места.

Д'Артиньи после долгих колебаний наконец заняла кончик скамьи.

– Я должен предупредить вас, что этот разговор необходимо сохранить в полной, строжайшей тайне! – начал Людовик. – Конечно, своему жениху вы можете передать суть этого разговора, но и то с известными ограничениями, которые подскажет вам чувство такта, и под строжайшим секретом. Затем я должен повиниться перед вами. Конечно, я понимаю, что с вами была разыграна не очень-то деликатная комедия. Но что поделаешь иной раз? Мне и одной известной вам особе надо было отвлечь ревнивые подозрения в сторону. Вот причина моего внимания к вам! Но, даю вам свое королевское слово, я ни на минуту не думал, что это причинит вам столько беспокойства и неприятностей. Надеюсь, вы не очень сердитесь на меня за это?

– Ваше величество… помилуйте… – пролепетала, д'Артиньи – Разве я смею судить вас?

– Ну, так докажите, что вы действительно не сердитесь! – весело продолжал король. – Дело в том, что я слышал вчера не только ваши сетования, но и еще одно признание, которое произвело на меня глубокое, неотразимое впечатление. Насколько я заметил, вы дружны с мадемуазель де Лавальер. Ну, так скажите мне, скажите хотя бы ради того, кого вы любите и кем любимы взаимно: могу ли я положиться на эти слова, как на выражение действительного чувства, проснувшегося в юной груди, или это было лишь случайным настроением?