Петр Шамшур - Приключения-70

• Название: Приключения-70
• Автор: Петр Шамшур
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1971

Сборник приключенческих повестей и рассказов.

СОДЕРЖАНИЕ

ПОВЕСТИ

Петр Шамшур. Трибунальцы

Всеволод Привальский. Браунинг №…

Игорь Болгарин, Виктор Смирнов. Обратной дороги нет

Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер. Ощупью в полдень

РАССКАЗЫ

Юрий Авдеенко. Явка недействительна

Север Гансовский. Двадцать минут

Леонид Платов. Мгновение

Владимир Понизовский. В ту ночь под Толедо

---

Ночами Матвей приносил еду и приводил кого-нибудь из подпольщиков. И тогда я отдыхал до утра. Отдыхал спокойно.

На рассвете мой сменщик уходил. И я опять оставался с Димовым. Мы оба были грязные и заросшие, как черти. Димов чаще лежал, иногда сидел, прислонившись к сырой кирпичной кладке. Руки и ноги у него были связаны. Но кляп изо рта я вынул, предупредив, ни в коем случае не повышать голоса.

Вначале он шепотом грозил мне. Уверял, что его люди прочешут всю эту проклятую деревню — так он называл Туапсе. Найдут нас. И тогда он расчленит меня на части…

Три дня спустя капитан стал предлагать золото. Расхваливать французские вина и прелести парижских женщин…

Еще через двое суток он начал читать стихи…

Димов ничего не рассказывал о себе. А я не допытывался. Кому следует, допросят. Я только понял, что его поведением, рассуждениями, поступками верховодит прежде всего растерянность. И, думается, она парализовала капитана не в доме Клавдии Ивановны, когда у него выбили револьвер и скрутили веревками, а гораздо раньше. И он не верил своим начальникам, не верил агентам, которых разведка оставляла в покинутых белыми городах. И на всякий случай, подстраховываясь, готовил себе легальную квартиру в доме Клавдии Ивановны, легальную профессию врача — он, кажется, несколько лет учился медицине в Москве.

— Мы родились слишком поздно!

Димов повторял это часто как заклинание.

Когда мы услышали оханье орудий, тявканье винтовок и треск пулеметов, он спросил:

— Что вы со мной сделаете?

— Не знаю, — сказал я. — Честное слово, не знаю…

Товарищ Коваленко смотрел безрадостно. Возможно, у него ныла рука, потому что она по-прежнему висела на перевязи. И бинты были скрученные и припачканные пылью.

— Выдохся? — спросил он.

— За девять дней все прошло. Отдышался.

— А Микола?

— Крепок, как гвоздь. Врача ему мы, правда, не нашли. Но старушка знахарка выходила.

— Пойдешь на новое задание?

— Пойду. Только бестолково у меня получается. По-дурацки.

— Прямо уж так…

— В штыковую легче. Там ребята рядом. И командиры…

— Этим словам цены нет, Кравец. Но не ты говоришь их первый.

— Я так думаю.

— Понятно, — товарищ Коваленко достает из кармана папиросы. Привычно говорит: — Закурим.

Я щелкаю зажигалкой.

— Фантастика! — удивляется он.

— Подарок, — говорю я. И тут же думаю: нашел чем хвастать. Предлагаю: — Возьмите…

Он, любуясь, держит зажигалку на ладони. Возвращает.

— Тебе, Кравец, она нужнее… После заката солнца мы вновь перебросим тебя в тыл к белым. Пойдешь в паре с Клавдией Ивановной. Сначала осядете в Лазаревском, позднее станете пробираться на Сочи. Жду тебя в шесть вечера здесь, в разведотделе. А пока приведи себя в порядок. Помойся, побрейся. Смени одежду.

— Все понял, товарищ Коваленко. Один вопрос. Что там слышно о Сереге Сорокине? Смелый он парень и хороший друг.

Посуровел взгляд у Коваленко. И лицо стало мрачным. Мрачным, как небо в тучах.

— Нет больше Сереги Сорокина, — металл в голосе. — На другое трудно было и рассчитывать…

Видно, сильно я изменился в лице. Потому что товарищ Коваленко вдруг положил мне на плечо руку, ободряюще сказал:

— Стоп! Ты же разведчик.

— Так сердце у меня все равно одно.

— Верно, сынок. Но принадлежит оно народу, и в этом вся загвоздка…

Север Гансовский ДВАДЦАТЬ МИНУТ

1941 год…

23 ноября, холодное, жестокое, бесприютное, катило с востока на запад. Над Сибирью занимался серый рассвет, с военных заводов и шахт выходила измученная, натруженная ночная смена, встречаясь с идущей на работу утренней. В спецовках и ватниках люди останавливались возле репродукторов послушать сообщение «От Советского информбюро». В военной сводке не было ничего обнадеживающего: «Тяжелые бои на Центральном фронте. Враг рвется к Москве».

Люди молча смотрели в глаза друг другу — что же будет?

А над Европой еще стояла тьма. Спали в городах, воинских частях, концлагерях и маленьких сельских домиках. В Чернинском дворце в оккупированной Праге начиналось важное заседание под председательством Рейнгарда Гейдриха, недавно назначенного имперским протектором Чехии и Моравии. В зал заседаний входили генералы и высокие чины фашистской партии. Каждому на подпись давался протокол о чрезвычайной, строжайшей секретности того, что будет здесь сказано, — вторую подпись все должны были оставить на этом листе, когда заседание окончится. Сам Гейдрих, подтянутый, с острым взглядом, прохаживался в соседнем кабинете, готовясь к докладу.

Несмотря на поздний час «трудились» и в варшавском гестапо. Днем им удалось обнаружить подпольную кондитерскую. Случай был серьезным — под страхом смертной казни полякам запрещалось изготовлять, продавать и есть белый хлеб. К следователю на допрос ввели одного из преступников — худого, бледного шестнадцатилетнего юношу по имени Юзеф Зелинский.

Яркий свет горел во всех отсеках линкора «Тирпиц», стоявшего у причала в Вильгельмсхафене. Неделю назад в главном штабе было решено, что корабль выйдет в норвежские воды, чтобы отвлечь британский большой флот из Атлантики и Средиземного моря. «Тирпиц» готовили к плаванью в полярных условиях. Вахтенный офицер обходил судно. Восемь пятнадцатидюймовых орудий, двенадцать девятидюймовых, противовоздушное вооружение в восемьдесят стволов. Все здесь было законченных, отработанных форм, и все — от сложнейших приборов управления огнем до простого блока на лебедке — было сделано по-немецки аккуратно, взаимодействовало с предельной точностью.

Офицер поднялся на мостик и посмотрел на звезды. Он понимал, что вся Германия сейчас — такой же стальной гигант, изготовившийся поразить врага.

В Бухенвальде к тем же звездам поднял голову и заключенный № 1548, серой, почти бесплотной тенью выбравшийся в своей полосатой робе из третьего барака. Перед ним простирался тщательно выметенный плац для перекличек, с виселицей и «козлом» для порки в дальнем краю. Чуть дымилась труба крематория, пулеметные вышки заливали лагерь светом прожекторов. Тяжким запахом несло со стороны отстойника нечистот; из собачьего питомника едва слышно донесся лай сторожевых овчарок. Порядок и чистота господствовали кругом, но то была грязная чистота, пахнущая трупами и формалином, как в морге. Вечером комендант через микрофон у главных ворот объявил, что победоносный вермахт окружил и уничтожил последние крупные силы русских на подступах к большевистской столице. № 1548 смотрел в небо, ему не хотелось быть на земле.

К «волчьему окопу», затерянному в Восточной Пруссии в глуши Мазурских болот, приближался «юнкерс-52», вылетевший из Малоярославца. Внизу было темно, как над обычным лесом, но штурман знал, что мрак обманчив, что тысяча зенитных орудий, полмиллиона мин, колючая проволока, пулеметы и отборные войска охраняют руководящий центр империи. Гудели моторы, стрелки трепетали на светящихся циферблатах, а внизу в это время тот, кто ждал единственного пассажира «юнкерса», Адольф Гитлер, встал из-за стола в рабочем кабинете. Было 0.01 ночи, только что ушло 22 ноября, заполненное трудами. Титаническую тяжесть ощущал на своих плечах человек в глубоком, со стенами восьмиметровой толщины бункере. В «гениальных озарениях», постоянно навещающих его (как, например, решение захватить Норвегию или нанести удар Франции через Арденны), он видел голос самой Истории, Судьбы. Но даже ближайшим его сподвижникам не дано этого постигнуть. Они не сознавали, что он, фюрер, никогда не ошибается, что задержка в русской кампании вызвана не ожесточенным сопротивлением красных, а тем, что от фельдмаршала и до последнего подносчика снарядов не все прониклись его, фюрера, волей к победе… «Шипы для гусениц!» Он пожал плечами, вспомнив, как Гудериан, ссылаясь на гололед, настаивал на оборудовании танков шипами. Разве в этом было дело?.. Еще в октябре, когда он принял решение наступать на Москву, штаб пытался убедить его не распылять силы, отказаться от наступления на юге СССР. Он настоял на своем, и вот только что Клейст вошел в Ростов, открыв путь к Кавказу. А под русской столицей сосредоточена величайшая бронированная армада, какую видел мир: 4-я танковая армия Гопнера, 3-я — Гота, 2-я панцирная группа Гудериана, наступающая через Тулу, войска фельдмаршала Клюге. И разведка доносит, что у противника нет ни боеспособных частей, ни резервов… Гитлер подошел к карте — в ее масштабе эти 30–40 километров, отделяющие линию фронта от пригородов Москвы, были ничем. Он подумал, что не ошибся, сказав 29 сентября своему народу, что Россия пала и никогда не поднимется. Пришло время отдохнуть, но он намеревался еще принять вылетевшего к нему офицера связи от командующего московской операцией и лично убедиться в готовности войск завтра достигнуть цели. Посмотрел на часы — оставалось восемь минут до назначенной аудиенции, — открыл дверь кабинета, повернулся к дежурившему в приемной адъютанту, чтоб тот накинул на него плащ, пошел узким извилистым коридором, облицованным стальными плитами, где за каждым поворотом была ниша, а в ней — неподвижный, как статуя, страж. Наверху дул ветер, синий свет едва обрисовывал во мраке контур бетонных бункеров, блиндажи с пулеметными прорезями и наружных, застывших, тоже напоминающих изваяние, часовых. Ближний отрывистым жестом, как механизм, поднял руку и опустил ее.