Пьер Лоти - Женитьба Лоти

• Название: Женитьба Лоти
• Автор: Пьер Лоти
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-86218-322-1

Романы П. Лоти с их красивыми и неприкаянными героями, смертельной любовью, путешествиями в дальние экзотические страны давно стали мировой классикой.

Исполненная особого настроения, словно окутанная дымкой проза члена Французской академии не оставит равнодушным даже самого искушенного читателя.

---

Пьер Лоти Женитьба Лоти

Э хари те фау,

Э торо те фааро,

Э нау те таата.

Пальма вырастет,

Коралл разрастется,

Человек умрет.

(Таитянское присловье)

Госпоже Саре Бернар[1]

Июнь 1878 года

Вам, сударыня,

Вам, ослепительной, автор «Азиаде» из темных глубин безвестности смиренно преподносит эту дикарскую повесть.

Быть может, имя Ваше осветит ее обаянием поэзии.

Автор был очень молод, когда писал эту книгу, и, предлагая ее Вам сегодня, просит величайшего снисхождения к своей неопытности…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

РАССКАЗ ПЛАМКЕТТА, ДРУГА ЛОТИ

В Лондоне стоял хмурый зимний день, навевающий хандру. Было около часу дня.

А на противоположной стороне земного шара, в райских садах ныне покойной королевы[2] Помаре[3] царила летняя полночь; бархатная нега окутывала цветущие мимозы и апельсиновые деревья; благоухал жаркий воздух, и южное небо украшали незнакомые яркие звезды.

25 января 1872 года Гарри Гранту исполнилось двадцать два года и одиннадцать дней. И его крестили во второй раз, уже по местному таитянскому обычаю.

На крестинах нас было пятеро: таитянская принцесса Ариитеа; фрейлины Фаимана и Териа; Гарри Грант и я, Пламкетт, мичманы флота ее величества королевы Великобритании.

Имя Гарри Грант осталось за героем нашего повествования в актах гражданского состояния и в послужном списке королевского флота, новым же – ЛОТИ – стали звать его друзья, и он охотно подписывался так под своими литературными опытами.

Церемония крещения оказалась совсем простой – ни долгих речей, ни пышной обстановки… Туземки украсили себя венками из живых цветов и ради торжественного случая надели розовые муслиновые[4] туники[5] со шлейфами. Красавицы, смеясь, долго пытались выговорить варварские имена: Гарри Грант и Пламкетт, но не сладили с грубыми звуками; тогда девушки решили дать морякам имена цветов – Ремуна и Лоти…

И с этого момента в Океании не стало более Гарри Гранта и его друга Пламкетта…

Между собою мы договорились: если ночью около дворца послышится начало таитянской песенки «Лоти таймане…» – это будет означать: «Пришли сюда Ремуна и Лоти, выходите, подружки, или хотя бы отворите тайком калитку в саду…»

II

СВЕДЕНИЯ О ЖИЗНИ РАРАХУ (ПО ВОСПОМИНАНИЯМ ПЛАМКЕТТА)

Рараху родилась в январе 1858 года на острове Бора-Бора[6] под 16° южной широты и 154° западной долготы.

К моменту данного повествования ей только что исполнилось четырнадцать лет.

Необыкновенной девочкой была Рараху – дикая ее прелесть не вписывалась в привычные рамки европейской красоты.

Совсем маленькую, мать посадила ее в длинную пирогу и увезла на Таити. Девочка не помнила родного острова – в памяти остался только огромный страшный утес, нависавший над ним. Базальтовый гигант, что стоит как чудовищный межевой столб посреди Великого океана, запечатлелся в ее головке единственной приметой родного края. Позже она увидела утес на рисунке в альбоме Лоти, и странное чувство проснулось вдруг в ней – большая любовь к английскому моряку.

III

ОБ УСТРОЙСТВЕ ОБЩЕСТВА

Так Рараху оказалась на Таити – острове королевы – в семье дальней родственницы, старухи из округи Апире. В Полинезии детей часто передают на воспитание приемным родителям (фаа-аму). Обычай обмена детьми – одна из особенностей полинезийских нравов, и семьи составляются как бы случайно.

IV

ГАРРИ ГРАНТ (ЛОТИ ПОСЛЕ НОВОГО КРЕЩЕНИЯ) – СЕСТРЕ СВОЕЙ В БРАЙТБЕРИ, ГРАФСТВО ЙОРКШИР (АНГЛИЯ)

Рейд Таити, 20 января

Милая сестрица!

Помнишь, как наш брат обожал таинственный остров в Тихом океане. И я с детства страстно мечтал увидеть сей сказочный край. Пожалуй, из-за этого я и выбрал морское ремесло. Теперь же оно утомило меня и смертельно наскучило…

Прошли годы… Я успел объехать целый свет, и вот остров мечты передо мною. Но нашел я здесь одну тоску и разочарование…

Неужели это и вправду Папеэте? Тот самый королевский дворец, утопающий в зелени; та самая лазурная бухта с высокими пальмами; те самые горы с причудливым силуэтом – все то, что так давно знакомо по рассказам брата.

Помню, десятилетним мальчиком перебирал я открытки, которые присылал Джордж. От них, пожелтевших от морского воздуха, веяло поэзией дальних странствий…

И вот передо мною уголок земли, так восхищавший нашего покойного брата… Но увы! Куда ушло очарование детских грез и волшебных видений! Страна как страна, и я в ней, Гарри, – точно такой же, что и в Брайтбери или в Лондоне – право, будто и с места не трогался!

Стоило преодолевать тысячи миль безбрежной водной пустыни, чтобы прикоснуться к мечте и разбить ее?..

Если бы ты знала, какие пошляки окружают меня, как носятся они со своими низменными страстишками, как расхваливают Таити на все лады! На высочайшей поэзии оставляет эта чернь слизь насмешки, всему сообщает собственное бесчувствие и тупоумие! С горечью отмечаю, что даже здесь, в этом райском уголке, слишком много цивилизации – нашей мерзкой колониальной цивилизации, наших опостылевших условностей, привычек, пороков…

Умирает дикая поэзия здешних мест, обычаи и предания аборигенов…

И вот, все три дня, что «Рендир» стоял на якоре в Папеэте, твой брат оставался на борту – с английскою хандрою в сердце и горькими мыслями в голове.

Джон, к счастью, не таков как я. Он, полагаю, уже очарован экзотической землей: я его почти не вижу.

Впрочем, в остальном он мне по-прежнему верный и преданный друг, добрый и нежный брат, ангел-хранитель, и я сердечно люблю его…

V

Не сыскать другой такой красавицы, как малышка Рараху. Она представляет собой совершенный тип маорийской расы,[7] населяющей Полинезийские острова, – расы загадочной, ни на кого не похожей, неизвестно откуда взявшейся…

Темно-карие глаза Рараху полны истомы и нежной ласки: так глядит котенок, когда его погладишь. Ничего подобного не увидишь в Европе. А ресницы, густые и длинные, похожи на черные птичьи перья. Аккуратненький носик, как у арабских женщин, а вот рот крупноват и полные губы напоминают лепестки роз; в уголках губ – чудесные глубокие ямочки, придающие лицу необыкновенную прелесть. Когда девочка смеется, обнажаются до розовых десен белые, словно эмалированные, по-детски широковатые зубы. Длинные волосы, прямые, умащенные сандалом,[8] блестящим черным потоком стекают на обнаженные плечи.

Рараху небольшого роста, чудесно сложена, ее маленькая грудь и руки – истинное совершенство. Вся она от головы до пяток кирпично-красная с желтоватым оттенком и от этого похожа на терракотовую[9] этрусскую[10] статуэтку.

На стройных лодыжках тоненькая синяя татуировка наподобие браслета, на нижней губе – три короткие вертикальные черточки, как у женщин с Маркизских островов, а на лбу – едва заметный рисунок диадемы. Как у всех местных жительниц, глаза у Рараху круглые и близко посаженные, и когда она смеется, то становится похожей на обезьянку-игрунку;[11] а когда задумывается или грустит – в ней проявляется некое, я бы сказал, полинезийское, обаяние.

VI

И вот я впервые ступил на таитянский берег. Английский адмирал, командир «Рендира», нанес визит вежливости государыне, кстати, старой своей знакомой. В полной парадной форме я сопровождал его.

Было два часа пополудни.

Густую зелень пронизывали лучи знойного солнца. Тихо и пустынно в этот час на тенистых бульварах Папеэте, столицы острова. Среди огромных деревьев и лиан прячутся домики с верандами. Кажется, они, как и хозяева, погружены в сладкую послеполуденную дрему. Вокруг королевского дворца так же тихо.

Принц, одетый в черное темнокожий гигант, встретил нас и проводил в полутемную гостиную. Там молча и неподвижно расположилось несколько аборигенок.

Посредине стояли два позолоченных кресла. На одном восседала королева. Другое она предложила адмиралу. С помощью переводчика старые друзья обменялись протокольными приветствиями.

Женщина, о которой я был наслышан с детства, предстала передо мною: меднокожая, почти уродливая старуха в розовом шелковом балахоне, суровая и властная… И все же в морщинистом увядшем лице – следы былого очарования, о котором сохранились свидетельства мореплавателей прошлых времен…

В полумраке зашторенной комнаты, в покойной тишине тропической сиесты[12] необыкновенно привлекательными показались фрейлины. Все они отличались таитянской красотой: нега в черных глазах и янтарная кожа; в роскошных, свободно распущенных волосах – живые цветы; светлые газовые платья со шлейфами струились длинными волнистыми складками.