К. Селихов - Мир приключений 1984

• Название: Мир приключений 1984
• Автор: К. Селихов
• Издательство: "Детская литература"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1984

Ежегодный сборник научно-фантастических и приключенческих повестей и рассказов советских писателей.

---

— Он, знаешь, как-то глазами сильно косил, когда мы их допрашивали.

— Вот те на, тоже признак нашел! Так всех перестрелять можно. Но… В общем-то, доверимся твоему пролетарскому чутью — поспрашиваем их еще. Только безо всяких там “расстреляем”, понял? Зови!..

И опять двухчасовая беседа с начальником станции и его помощником ничего не дала. Когда они ушли, Золотухин сказал:

— Так я и думал: не тот метод. Но и мне что-то в них не нравится. Что — не пойму… Ладно, ты оставайся здесь, продолжай поиски, поспрашивай еще женщин, детишек, а я катану на денек в Симбирск, посмотрю, может, там в управлении этих двух знают, документы их есть. Ясно?

Никита уехал, а Андрей прилег на лавку в вокзале и незаметно крепко уснул. Проснулся он вечером. В зале тускло горела керосиновая лампа. На соседней лавке, привалившись друг к другу, сидя похрапывали, обхватив винтовки, два красноармейца из батальона ЧК. Третий поодаль пил кипяток из котелка. Все тут как будто спокойно, тихо. А где же хлеб, кто убил часового? Нет, надо действовать, и решительно! Андрей встал, разбудил красноармейцев:

— Зовите сюда начальника станции и помощника, побыстрее…

В кабинете начальника станции Андреи важно прошелся перед бледными, встревоженными тем, что их подняли ночью с постели, железнодорожниками.

— Вот что, граждане, — торжественно начал он. — Нам уже известно, кто убил часового и утащил хлеб из вагонов, знаем мы и кто из вас тем бандитам помогал. Сейчас мы хотим просто вас последний раз спросить об этом. Кто честно признается, тому помилование — трибунал учтет, а не признается — расстрел. Даю вам пятнадцать минут на размышление. — Он быстро вышел из комнаты.

Признаются или нет? Ох и влетит от Золотухина за эту штуку! А если выйдет! Что ж, победителей не судят… Он нервно прохаживался по коридору, жадно потягивал едкую махорочную цигарку. Пятнадцать минут! Где бы посмотреть на часы? Откуда они здесь! Он как-то слышал: когда ждешь, каждая минута кажется часом. Вот и сейчас… Нет, хватит, надо идти!

— Ну! — раскрыл он дверь. — Надумали, граждане?

— Разрешите, товарищ чекист, — подался вперед высокий худой помощник в засаленной потрепанной железнодорожной шинельке. — Я слыхал… Ну, знаю… В общем… я что сказал им насчет хлеба…

— Кому им?

— Да этим — ну, бандитам. Приходили тут двое ко мне домой ночью несколько раз, убить грозились. А у меня жена, детей трое. Они и их обещали порешить в случае чего. Вот я и… Струсил, в общем, и сказал, в какие вагоны хлеб погрузили и какая там охрана.

— А хлеб-то, хлеб куда они дели, увезли?

— Не-ет, они его спрятали там, в овражке.

— Пошли!

Хлеб оказался спрятанным в старой землянке, вырытой в откосе глубокой выемки невдалеке от тупика, где стояли вагоны. Подъехать на телеге туда было невозможно, и Андрей оставил там до утра усиленную охрану. А через несколько часов приехавший на дрезине Никита Золотухин е удивлением смотрел, как предводительствуемые возбужденным, раскрасневшимся Андреем рабочие и красноармейцы в сером сумраке осеннего утра карабкались по крутому откосу с тугими мешками на плечах и сваливали их в вагоны.

— Как нашел? — коротко спросил Никита подбежавшего Андрея и, выслушав его сбивчивый рассказ, заключил: — Ну что ж, за инициативу хвалю. — Он сунул руку за пазуху: — Вот тебе за это часы, мои фамильные. Будешь теперь точно время знать.

Перед самым носом Андрея на короткой толстой цепочке болтались большие карманные серебряные часы с крышкой — заветная мечта каждого подростка в городе. Часы! Но ведь они Никитины, семейные. Нет, пет!

— Бери и не смей отказываться, — продолжал Золотухин. — Это тебе награда за первую твою удачную операцию. Ясно? Ну а за самоуправство тебя наказать следует. Ведь говорил я тебе перед отъездом: расстрелом грозить нельзя! Говорил. А ты что?.. Как приедем, доложу рапортом Лесову свое мнение и попрошу дать тебе несколько суток губы. Это для того, чтобы ты лучше запомнил главные правила работы чекиста. Ясно?

…Так и отсидел тогда Андрей на гарнизонной гауптвахте пять суток. Об этом-то напомнил ему сегодня Никита. Да, Золотухин, конечно, прав. Как всегда! Сорвался с этой старухой. Нет, видно, не подходит он для следственной работы — не хватает у него выдержки, нервы не те.

— Ладно, не унывай, — похлопал его по плечу Золотухин. — Бывает, и я тоже но выдерживаю. Так ведь кто об этом скажет, если не мы сами. Эх, Андрюха, учиться нам еще и учиться, чтобы стать настоящими чекистами. Лесов как-то на партсобрании про Дзержинского говорил нам. Какой человек! Выдержка железная, смелость. А знаний сколько!.. Вот кончится война, пойду учиться в университет — юристом стать хочу. А ты?

— Я бы, знаешь, в театр пошел. На актера учиться. Очень я театр люблю.

— Ну, это и сейчас можно. Комсомольцы что-то там шумят насчет театра рабочей молодежи. Я не вникал, но узнать можно. А кстати, как твои комсомольские дела?

— Скоро рассматривать должны мое заявление. Мне Губарев говорил, что тогда позовут на заседание городской ячейки КСМ.

— Поторопить бы их. С тобой у нас, в ЧК, уже три комсомольца будет, ячейку создадим…

***

В большой комнате бывшего особняка известного в городе владельца фотографии Петрова собралась невиданная здесь в довоенные времена публика. В синем махорочном дыму толпились и сидели на разнокалиберных стульях и табуретках парни в обмотках, валенках, растоптанных сапогах, в кожанках, шинелях, в гимназической форме, коротко остриженные девушки в красных косынках, гимнастерках и телогрейках. Андрей с трудом протолкался в угол и уселся на подлокотник огромного дивана.

— Здравствуй, Андрюша. И ты здесь?

Андрей оглянулся. Оля Капустина, невысокая, сероглазая девушка, подруга Гены Смышляева, его товарища, ушедшего на фронт.

— Здравствуй. Тебя сегодня тоже в комсомол принимают?

— Нет, я уже три месяца как комсомолка. Нас насчет ТРАМа позвали. Не знаешь? Это театр рабочей молодежи. Мы его организуем. Приходи к нам, ты же когда-то даже в Булычевском театре выступал.

— Ну уж выступал! Один раз, случайно…

— И режиссер у нас есть, из самарского театра, Старцев Евгений Александрович. Знаешь?

— Да нет, откуда…

Вот бы в этот театр попасть! Мечта… Андрей вспомнил, как летом на Венце рыжий представился ему режиссером. Откуда он узнал о его любви к театру? Да нет, сейчас не до театров — мировую революцию делать надо.

— Послушай, Андрей, а где Наташа Широкова? Ты ведь с ней дружил.

Андрей слегка смутился: оказывается, знают, что он дружил с Наташей. Он поднял глаза на девушку:

— Исчезла куда-то Наташа. Они с матерью тогда, летом, в Казань от каппелевцев уехали. Мне пришлось у них побывать. Потом я писал, писал ей, а ответа до сих пор нет…

— Товарищи, товарищи! — раздался голос от окна. — Прошу побыстрее рассаживаться. Начинаем заседание нашей ячейки Российского Коммунистического Союза Молодежи.

Сквозь туман табачного дыма Андрей рассмотрел высокого курчавого паренька в военной форме.

— Сегодня на повестке, — продолжал тот, — у нас двенадцать неотложных вопросов. Первый — прием в члены РКСМ, второй — об организации театра рабочей молодежи, третий — мобилизация комсомольцев на фронт, четвертый — мобилизация девушек в симбирские госпитали и больницы, пятый…

Андрей задумался, и голос оратора куда-то исчез. Вот сейчас его будут принимать в Российский Коммунистический Союз Молодежи. Коммунистический!.. А что он для мировой революции успел сделать? Считай, что ничего. В разведке раз побывал да хлеб украденный нашел. Мало, очень мало. Ну, еще перестрелки там всякие, обыски и погони за бандитами. Но это же не он один, а все товарищи-чекисты. Нет, не примут его сегодня, скажут: “Не достоин”. И поделом. Учил его Золотухин, учил, а толку пока маловато: сукно шинельное до сих пор не найдено, рыжий где-то гуляет на свободе, “крючник” молчит… И вообще не везет ему в последнее время. Вчера шестое письмо Наташе в Казань отправил. Куда она могла исчезнуть? Вот будет навигация, он хоть на лодке, а доберется до Казани…

— Кошелев Алексей здесь? — донеслось до Андрея. — Товарищ Кошелев, подойдите к столу.

К длинному, застланному кумачом столу пробрался невысокий краснощекий паренек в расстегнутой телогрейке и огромных валенках.

— Товарищ Кошелев в своем заявлении о приеме в РКСМ пишет, что хочет вместе с рабочим классом воевать за мировую революцию. Какие будут вопросы к нему?

— Пусть расскажет свою жизнь, про отца-мать! — крикнул вихрастый парень в матросском бушлате.

— У меня нет ни отца ни матери, — ответил Кошелев. — Я воспитывался у дяди, крестьянина-бедняка. А сейчас работаю на почте.

— Брось ты, Кошель, заливать! — снова поднялся вихрастый. — Я тебя специально спросил. Обманом в комсомольцы хочешь пролезть! Я, товарищи, сам сенгилеевский и дядю его хорошо знаю. На весь уезд мельницы этого Кошелева известны, кулак он, мироед…